ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ МЕЖДУ КРИЗИСОМ И КИТАЕМ

Очевидно, что глобальный финансово-экономический кризис не обошел стороной Центральную Азию (ЦА). Принято полагать, что кризис произошел по вине рынка, а восстановление национальных и региональных экономических систем будет происходить только благодаря государствам и процедурам международной кооперации. Кризис открыл перед Россией, Соединенными Штатами и Китаем окно возможностей в свете интенсивного продвижения своих интересов в отношении центральноазиатских стран и режимов.

Даже те страны региона, которые до недавних пор чувствовали себя относительно независимо, неподконтрольно и уверенно в плане социально-экономического развития, будут вынуждены испытать разностороннее давление мирового экономического спада. Частные стратегии поведения каждой страны оказываются в условиях неприятного, а порой и просто жесткого тестирования. Один из серьезнейших текущих вопросов для региона формулируется следующим образом: "Чья экономика способна взять на себя функцию по выполнению стабилизации кризисной ситуации?". Российская, американская или китайская? А может, европейская или какая-то иная?

В первом приближении у стоящих перед ЦА вызовов и проблем есть два измерения. Экономическое и внутриполитическое. Без сомнений, перманентно присутствует и внешнеполитический фактор. Мировой кризис, как говорится "по определению", влияет на международную политику. Но дискурс всеобщей взаимной зависимости в условиях отсутствия однозначно понимаемого и признаваемого врага, которым мог бы быть, например, международный терроризм или религиозные формы экстремизма, создает ситуацию, при которой преодоление и смягчение последствий национальных кризисов происходит в рамках суверенных экономик и суверенных политустройств. Тем более на мировой антикризисный саммит, запланированный на середину ноября, ни одна страна из региона ЦА позвана не была и, видимо, не будет.

Экономическое измерение
В ЦА аттестацию кризисом проходят не только местные олигархические структуры, но и представители российских бизнес-кругов, имеющие в регионе активы и ресурсы и встроенные с той или иной степенью успешности во властные отношения. Такая ситуация характерна для всего постсоветского пространства. Но именно в ЦА она, на мой взгляд, представляется наиболее драматичной, а цена возможного успеха или поражения – наиболее высокой.

Как вполне справедливо отмечает Ф.Лукьянов: "Экономическая взаимозависимость диктует политическую линию. И поэтому, как бы, например, Китай ни относился к США, Пекин жизненно заинтересован в том, чтобы Америка наиболее безболезненно миновала нынешний кризис. Без американского рынка сбыта КНР едва ли может рассчитывать на продолжение той траектории развития, на которой он находился последнее десятилетие". Такого нельзя сказать о ЦА. При этом важно отметить, что если торгово-экономическая связка "Вашингтон – Пекин" будет стремительно укрепляться в ходе преодоления кризиса, то рано или поздно начнет реализовываться стратегия "подминания соседей". Эффект от решения собственных экономических проблем будет естественным образом "перетекать" через условные границы, очерченные указанной связкой.

Ключевым здесь может оказаться вопрос наличия или отсутствия привлекательного интеграционного проекта. Китай до сих пор не предпринимал открытых попыток предложить регионально ориентированную модель международного сотрудничества с потенциалом своего долгосрочного лидерства. Сегодня, однако, такая возможность удивительным образом появилась.

В свою очередь для Соединенных Штатов стала очевидной новая перспектива военно-стратегического "входа" в регион. Даже если "обертка" будет пока исключительно защитно-экономической, одна из основных целей политики США в отношении ЦА – использование регионального потенциала для выстраивания диалога с исламским миром (прежде всего, с Афганистаном и Пакистаном) – с повестки дня не исключалась. Долгосрочные военно-стратегические приоритеты не корректируются даже в ситуации системного сбоя в сложившейся финансовой архитектуре. Естественно, что риторика демократизации региона на время будет замещена "проговариванием" тезисов об эффективности капитализма вообще. А какой там капитализм, авторитарный или не очень, американцы постараются разобраться "уже на месте".

Как и российская, центральноазиатская модель ведения бизнеса выстраивалась по искусственно ставшей "традиционной" схеме. Корпорации набирали кредиты под залог дорожающих активов, а потом на предоставленные Западом денежные ресурсы покупали новые, способствуя тем самым поступательному "раздуванию" капитализации своих империй. Кризис не только лишил их этой возможности, но и поставил сложную прикладную задачу. В условиях, когда деньги перестали давать и на Западе, и в России, необходимо найти десятки, а по суммарному кругу – под две сотни миллиардов долларов до конца года текущего или следующего, чтобы расплатиться с кредиторами.

Центральноазиатские правительства кинулись спасать своих бизнесменов. "Своих" в прямом и переносном смыслах. Объем государственной помощи носит беспрецедентный характер. Вроде бы такие же действия сейчас предпринимают все правительства, у которых есть хоть какие-нибудь денежные запасы.

Кстати, для Таджикистана, Казахстана и Киргизии этот момент может стать тестово-показательным в вопросе правильности недавнего включения российского рубля в национальные системы накопления вообще и в структуры балансировки собственных валютных запасов в частности. Рубль-то реально проседает. Снижаются нефтегазовые цены или нет, но курсовое падение по отношению к доллару стало очевидным. Получается, что даже без "въезда" российской экономики в рецессию десяти-пятнадцати процентный "отскок" рубля от доллара действует предельно негативно. Этот эффект мог бы микшироваться высоким уровнем внешнеторгового оборота, но соотношение экспорта-импорта без учета топливно-энергетических и металлургических товаров (и то, и другое именно сейчас краткосрочно дешевеет) таково, что создается ситуация, при которой денег все равно не хватает.

Странам ЦА следует или резко уменьшать импорт из России, или "закрывать дыру" начинающими таять государственными валютными резервами. И то, и другое может привести к девальвации национальных валют. Первичный вывод напрашивается сам собой. Год-два назад следовало диверсифицировать валютные запасы включением японской йены или/и китайского юаня, а "добавление" российского рубля жестко увязывать с реальными характеристиками торгового баланса, консервативно пересчитанными без учета газа, нефти и металлов. России же не следовало столь агрессивно навязывать свою валюту, детерминируя это безусловным приоритетом политических факторов над исключительно экономическими. В ситуации полномасштабного кризиса политическая алхимия не позволяет конвертировать доверие в золото.

Возвращаясь к процедурам государственной помощи, очевидно, что при сравнении с американскими и европейскими усилиями правительства стран ЦА демонстрируют, по крайней мере, одно, но принципиальное отличие. На государственные средства они спасают не систему, поддерживая ее там, где кризис прорвал оборону, т.е., прежде всего, ликвидность, межбанк и платежный дефицит, а спасают конкретный бизнес довольно ограниченного круга людей. В принципе, для устоявшихся условий авторитарного капитализма ожидать другого было бы весьма наивно. Ведь кризис позволяет на государственные деньги и невиданно быстрыми темпами провести контролируемый передел собственности, который привел бы в соответствие масштабы влияния новых теневых олигархических структур и объемы легально контролируемого ими бизнеса.

Технологию быстрого перераспределения активов не пришлось даже придумывать: в докризисное время массовое поглощение компаний, в том числе с капиталом российского происхождения, на бюджетные деньги вызвало бы критику, сопротивление и обязательное апеллирование к России как нарождающемуся полюсу многополярного мира. Во времена регионально-глобального кризиса за это еще и спасибо говорят, как спасителям тонущего корабля. Поэтому совсем скоро мы можем увидеть в числе центральноазиатских олигархов новые лица, если они, конечно, захотят стать публичными.

Но и уцелевшие представители предыдущего призыва будут гораздо крепче стоять на ногах. Произойдет это не потому, что антикризисное управление прибавит им финансовой грамотности и стрессоустойчивой закалки. Просто они будут отобраны или назначены как лояльные. Они не вырастали постепенно из национальных деловых кругов, они назначались властью и развивались отдельно от всего остального бизнеса, имея льготы и действуя в особых условиях, недоступных для других. Удержать эти условия во время кризиса или даже отвоевать новые позиции под силу не каждому. По большому счету, в этом и будет заключаться их неестественный отбор. Именно в этом и будет проявляться преодоление их глобального кризиса.

Внутриполитическое измерение
Здесь ключевой вопрос, сопровождающий, как было показано выше, практически неизбежный частичный передел собственности, формулируется в категориях индивидуальных договоров с обществом, учитывающих или, напротив, не учитывающих сложившиеся модели сложно структурируемого консенсуса в элитах и клановых стратах.

Некий базовый тезис звучит следующим образом: "Когда под угрозой окажется благополучие экономически активного большинства, тогда и может закачаться фундамент действующих властных режимов". В отличие от Запада (и даже в значительной мере России), средний класс в странах ЦА не составляет того большинства, что проявляет обоснованный интерес к демократии. Но в условиях кризиса суть дела заключается не столько в численности и пропорциях, сколько в масштабе и способности к самоорганизации при реальной угрозе упразднения достигнутого в последние годы социально-экономического уровня.

Пусть это не звучит с некоторыми интонациями надежды на эволюционный приход либерализма, демократии и исключительно рыночного регулирования. На подобное можно было бы надеяться в ситуации развития кризисных событий, например, в Украине. В ЦА, скорее всего, необходимо готовиться к обратному: при отсутствии развитого гражданского общества квази-средний класс будет готов поддержать более антилиберальные и антидемократические альтернативы нынешним режимам.

Особенно если к этому варианту будет активно подталкивать Китай, который до сих пор был категорически против варианта агрессивного расширения американского (западного) пространства влияния в ЦА. Пекин имеет собственные интересы в регионе и прекрасно осознает, что непосредственное присутствие американцев как носителей антиавторитарных ценностей и норм может серьезно изменить весь баланс сил. Не только в сфере финансово-кредитной кооперации, но, например, в области обеспечения энергобезопасности или управления транспортно-логистическими потоками.

С другой стороны, это есть именно то, что может очень понравиться уходящей или уже скоро приходящей американской администрации. Несложным "движением рук" Америка в игре с Китаем получает "козырную карту", которую можно попридержать до нужного времени, а при подходящем случае можно и разменять на что-то более существенное и регионально-стратегическое. Представляется важным отметить, что для Соединенных Штатов особого интереса в рассматриваемой конструкции заслуживает режим, сформировавшийся в Узбекистане. До сих пор он не демонстрировал эффективность авторитарного капитализма.

Без сомнений, понятия "экономический успех" и "построение демократии", которые как будто были неразрывно связаны на протяжении многих десятилетий, для "внешнего" к региону Китая отделились друг от друга. Последние годы этот макрорегиональный лидер всячески пытался доказать, что экономический бум уже может не сопровождаться построением демократических институтов "универсального" типа. Теперь же, в условиях очевидного спада, дело не ограничивается только экономической составляющей. Конъюнктурная слабость всех глобальных акторов позволяет сопроводить экономическую агрессию Пекина экспортом социально-политических моделей. Даже ослабленный кризисом Китай в силу масштаба и емкости своей экономической системы по-прежнему способен на "наступление" на непосредственных соседей.

Получается, что экономически активное большинство в ЦА заинтересовано не столько в демократии, сколько в стабильности. Оно готово поддержать демократические преобразования лишь тогда, когда они приносят ему больше выгод, чем действующий авторитаризм. Схожие сюжеты просматриваются в Латинской Америке, где формирующийся средний класс способен составлять социальную базу авторитаризма, видя в нем защиту от претензий со стороны радикального рабочего движения, выступающего за коррекционное перераспределение.

Важнейшим становится проблема позиционирования. Какие именно оценки кризиса (спада или краха) транслируются обществу от имени государства? Или кризис вызван только внешними причинами, или к ним необходимо дополнить просчеты во внутренней политике? Принципиальный выбор в оценке кризиса в ЦА будет влиять на то, в какой степени общество, раздраженное из-за сокращения доходов, будет готово обвинить в этом действующие власти.

В принципе, направлений магистрального развития всего два. Или госкапитализм в его нынешней версии устоит, и тогда перспективы получает своеобразный китайский вариант. Его эффективность оказывается необходимой и достаточной. Тем более если Китай предложит ясный и хорошо структурированный интеграционный процесс. Он априорно окажется востребованным. Или госкапитализм в его нынешнем виде не устоит, и власти региона будут вынуждены кардинально менять отношения с бизнесом и обществом. В такой ситуации становится очевидной практически открытая конкуренция российского или американского (западного) вариантов развития. Китай же временно будет отодвинут на символическую политическую периферию.

При реализации второго направления авторитарное управление начнет уступать место более свободному капитализму, т.е. ради экономического роста в условиях тотальной нехватки ресурсов центральноазиатские правительства будут вынуждены ослаблять контроль над экономикой, снимать ограничения с мелкого и среднего бизнеса и лишать назначенных ранее олигархов хотя бы части привилегий. Это значит, что востребованными окажутся пересмотр некоторых принципов экономической политики и переформатирование роли каждой в отдельности национальной экономики в новом центральноазиатском "раскладе". Актуальной выступит процедура определения национально и регионально ориентированных геоэкономических приоритетов. Но одновременно возникнет и "другой" региональный капитализм, которому будет свойственно более плотное банковское регулирование, более репрессивная налоговая система, увеличение госинвестиций и новая макрорегиональная финансовая архитектура, призванная в будущем предотвращать неистовые кредитно-финансовые обвалы. Следовательно, потребуются и новые модели консенсуса в национальных элитах и клановых стратах.

ОЛЕГ РЕУТ,
Сотрудник Центра им. Никсона, Вашингтон, США (2007 г.), Петрозаводский государственный университет

27 октября 2008 г.