Анонс книги Веры Тольц
"Собственный Восток России"

Востоковедение, политика, идеология

Издательство НЛО публикует любопытнейшее исследование, посвященное сразу нескольким областям истории – от истории России и некоторых ее соседей, до истории гуманитарного знания, а именно, востоковедения. Это русский перевод книги манчестерского историка Веры Тольц ""Собственный Восток России": Политика идентичности и востоковедение в позднеимперский и раннесоветский период". Речь в ней идет о становлении в конце XIX века русского востоковедения (в Петербургском университете), о роли политических и военных интересов в его развитии, о том, как "ковались национальные кадры" раннесоветской политики "коренизации", о том, насколько деятельность русских и советских востоковедов соотносится с тем, что Эдвард Саид назвал "ориентализмом". Большое внимание Вера Тольц уделяет главным действующим лицам этого сюжета – арабисту Виктору Романовичу Розену, классику индологии Сергею Федоровичу Ольденбургу, выдающемуся буддологу Федору Ипполитовичу Щербатскому. Беседу Кирилла Кобрина с автором о ее книге можно послушать здесь, а ниже мы приведем небольшой отрывок из введения, из которого более-менее станут понятными некоторые очертания сюжета "Собственного Востока России":

Деятельность Ольденбурга в качестве выразителя взглядов Академии в период ее советизации между 1927 и 1930 годами привлекла к нему большое внимание современных ученых. Именно в то время, когда учреждение, которому он посвятил всю свою профессиональную жизнь, казалось ему почти уничтоженным и когда он был снят с руководящего поста в Академии, Ольденбург пишет статьи, остро критикующие европейское востоковедение, которые для сюжетов, обсуждаемых в этой книге, представляют особый интерес. В этой книге мы обсуждаем, является ли то, что написано Ольденбургом в конце 1920-х и начале 1930-х годов об исследованиях Востока в Европе, всего лишь политическим оппортунизмом, или же его взгляды остались до некоторой степени связаны с его прежней позицией, инспирированной ревизионистской программой российского и европейского востоковедения рубежа ХХ века.

С точки зрения внесенного им научного вклада Ольденбург снискал себе известность как создатель в 1897 году "Bibliotheca Buddhica" - серии публикаций философских текстов северного буддизма, что стало одним из крупнейших международных проектов того времени, в котором

участвовали ученые из России, Англии, Франции, Германии и Японии. Специализировавшийся как ученый на изучении Индии, Ольденбург сосредоточил свое внимание на буддизме, полагая, что это повысит актуальность его исследований для России. Указывая на наличие больших буддийских общин на территории Российской империи, Ольденбург утверждал, что через буддизм "Индия становится нашим соседом на всем протяжении нашей азиатской границы от Байкала до Нижней Волги".

Ольденбург убедил Щербатского - в будущем самого известного российского индолога и буддолога XX века - посвятить себя именно этим областям исследования, а не лингвистике, являвшейся его изначальной специальностью. Кроме того, в конце 1893 года Ольденбург ввел Щербатского в окружение Розена. Щербатской разделял взгляды Ольденбурга на то, что из-за географического положения России изучение буддизма должно представлять собой основной интерес для российских индологов, и следовал ревизионистской программе, типичной для школы Розена. Под влиянием австрийского и немецкого индологов Георга Бюлера (1837–1898) и Германа Якоби (1850–1937), чьи семинары он посещал в 1890-х годах, Щербатской осознал важность понимания того, как сами "просвещенные неевропейцы" истолковывали свои собственные традиции. И Бюлер, и Якоби, проведя много времени в Индии, испытали на себе сильное влияние своих учителей-брахманов и использовали некоторые из брахманических методов обучения в собственной практике преподавания в Германии. Это произвело огромное впечатление на Щербатского. В то же время Бюлер и Якоби некритически восприняли аргументы своих индийских наставников, что буддизм большей частью происходит из индуизма. Щербатской был решительно не согласен со своими немецкими коллегами по этому вопросу, и это разногласие стало основным стимулом к развитию программы его научных исследований. Уже в 1903 году Щербатской отклонил мнение Якоби о том, что буддизм махаяны заимствовал всю систему логики из индуистской философии вайшешики. Вместо этого Щербатской настаивал на том, что буддисты сохранили только некоторые базовые элементы философии вайшешики, при этом разработав оригинальную "теорию познания и логики", которая затем оказала свое собственное воздействие на индуизм. Еще раньше, в 1901 году, Щербатским были отвергнуты европоцентристские теории зависимости индийской философии от греческой. Одну из своих ключевых задач он видел в том, чтобы исследовать, как специфические философские термины и концепции понимались самими индийцами, пытаясь следовать внутренней логике их мышления.

Щербатской часто путешествовал по регионам, которые он исследовал, и уже в первое десятилетие XX века установил близкие личные связи с бурятскими и тибетскими ламами, а также с местными учеными в Индии. Щербатской утверждал, что, поскольку буряты проживали на территории Российской империи, российские ученые могли достаточно легко сотрудничать с ними в интерпретации буддийских философских текстов. По его мнению, в этом заключалось основное преимущество русских, а позднее - советских буддологов перед их западными коллегами. Этот интерес к "живой традиции буддизма" был одной из определяющих черт школы изучения буддизма, основанной Щербатским, в состав которой входили российские буряты Забайкалья, обучавшиеся как в буддийских дацанах, так и в Санкт-Петербургском университете.

В 1920-х годах эти буряты стали первыми национальными лидерами бурятской национальной автономии, созданной большевистским правительством. Такое тесное сотрудничество с бурятскими и тибетскими ламами, а также бурятскими политическими лидерами, объявленными в 1936–1937 годах "врагами народа", в конечном итоге стало главной причиной полного уничтожения школы Щербатского во времена Большого террора. К августу 1937 года шестеро из семи самых близких Щербатскому молодых ученых из Ленинградского института востоковедения были арестованы; многосерийное издание "Bibliotheca Buddhica", в подготовку которого внесли большой вклад Щербатской со своими учениками, было расценено как "печатный орган буддийско-ламаистской религии" и закрыто, а труды Щербатского, где он утверждал, что неаристотелевская логика Индии в некотором роде являлась гораздо более систематизированной, чем европейская мысль, подверглись осуждению как "атака против диалектического материализма на основе синтеза Кант-Мах в буддийском оформлении" и пример "идейной борьбы против Ленина". Хотя попытки возродить традиции российской буддологии начала XX века возникли в 1960-х годах, планомерная работа по переоценке важности наследия Щербатского стала действительно возможна в России лишь в конце 1980-х годов.

(…)

Еще один вопрос, интересующий как современных исследователей, так и имперских ученых, связан со спецификой российской ситуации. Было ли у российских востоковедов отношение к народам Востока, отличное от их западных коллег? Насколько серьезно мы должны принимать заявления российских ученых прошлого о таком отличии и их притязания на нравственное превосходство перед их западными коллегами? Я стараюсь ответить на этот вопрос, исследуя взгляды российских востоковедов в контексте европейской ориенталистики того времени, потому что без такого сравнения невозможно определить, какие из аргументов российских ученых действительно являются специфически российскими.

В ходе дискуссии "Ориентализм и Россия" в журнале "Kritika. Explorations in Russian and Eurasian History" Адиб Халид указывает, что плодотворная исследовательская задача - проследить историю меняющихся представлений о Востоке в России. По сути, один из обсуждаемых здесь ученых - Бартольд - частично ответил на этот вопрос, опубликовав в самом начале XX века новаторское исследование восприятия Востока в России и в Европе. Не только Бартольд, но и все представители школы Розена вполне отдавали себе отчет в том, что понятия "Восток" и "Запад", "Европа" и "Азия" являются конструкциями, обусловленными политически, культурно и социально. Ими было много написано о происхождении различных определений Европы и Азии и в процессе этого поставлена под сомнение и отвергнута как плод европейского воображения дихотомия Восток - Запад. Попытка, хотя и не всегда последовательная, отказаться от этой дихотомии стала важной составляющей их мировоззрения и сильно повлияла на их восприятие самой России.

Тем не менее в высказываниях этих ученых нашли свое отражение определенные характеристики ориентализма, как его описал Саид. Они настаивали на своем праве и способности говорить от имени народов Востока, чью историю и культуру, по их собственным заявлениям, они знали лучше других; их труды не были лишены стереотипов и слишком широких обобщений. И все же центральный принцип ориентализма, определенный Саидом как "стиль мышления, основанный на онтологических и эпистемологических различиях между "Востоком" и (в большинстве случаев) "Западом"", не отражает многогранности и специфики представлений Розена и его учеников.

Последний раздел книги повествует об истории отношений имперских востоковедов с представителями национальных меньшинств, которые они изучали. Современные ученые, исследующие историю связей между представителями имперской власти и "туземцами" в иных контекстах, нежели в российском, спорят о том, могут ли такие контакты быть с полным основанием описаны как "диалоги". В этих современных дискуссиях преобладают исследования, относящиеся преимущественно к Южной Азии. Поэтому очень часто даже те, кто расценивает такие контакты как диалоги, приходят к заключению, что глубокое неравенство между сторонами было главным принципом любых отношений между имперскими учеными и "просвещенными туземцами". Здесь мной исследуется заявление российских ученых о том, что они относились к представителям национальных меньшинств России как к подлинным партнерам по выработке знаний о Востоке. В моем анализе ситуации и имперские ученые, и представители национальных меньшинств выступают в качестве социальных субъектов, находящихся под влиянием политических, социальных и институциональных структур, в которых они функционировали. При этом они не действовали по какому-либо предопределенному сценарию "саидовского ориентализма". Вместо того чтобы осуждать этих деятелей с современных точек зрения, данная книга является попыткой осмыслить логику их позиций и действий, которые зачастую представляются нам противоречивыми, и определить, почему "наиболее проницательные и благонамеренные" ученые прошлого иногда "не могли понять вещей, которые стали очевидными даже для менее проницательных и временами не столь благонамеренных наблюдателей" современности.