Почему для постсоветских элит в Кыргызстане и Таджикистане стало важным формировать государственную идеологию? Какие цели и результаты они достигли в этом направление? Что необходимо сделать для консолидации общества? Этим и другим вопросам посвящено исследование доктора Эрики Марат "Идеология и государственное строительство в Кыргызстане и Таджикистане", опубликованное институтом Средней Азии и Кавказа Центра исследований Великого Шелкового пути Университета Дж. Хопкинса.

Бишкек и Душанбе: что общего?

Кыргызстан и Таджикистан - разные и одновременно похожие друг на друга постсоветские страны, оказавшиеся примерно в одинаково сложном положении после распада СССР. В обоих государствах произошли конфликты на этнической и региональной почве (в КР - ошские события, в РТ - гражданская война), сохраняется высокий уровень коррупции, сохранилась аграрная направленность экономик. Эти факторы послужили основой для сравнительного анализа двух стран в опубликованном в США исследовании.

Советское наследие, по мнению доктора Эрики Марат, стало базой для продолжения традиции, когда идеология воспринимается элитами и населением как обязательный атрибут государства и его монопольный продукт. В отличие от других стран, где вопросы идеологии - предмет дискуссий в среде интеллектуалов и ученных, в КР и РТ правящие элиты серьезно восприняли свою "идеологическую миссию", сделав ее частью своего режима и государственного строительства.

Однако идеология не стала только данью советской традиции - "и кыргызское, и таджикское политические руководства энергично продвигали государственную идеологию перед президентскими выборами". По мнению исследовательницы, празднование национальных исторических событий, таких как 1000-летие эпоса "Манас" в Кыргызстане и Год арийской цивилизации в Таджикистане, имели цель "мобилизовать общество в преддверии электоральных событий под вывеской патриотизма". Особую роль в этом процессе играло также то, что общественные дебаты были вытеснены в он-лайн пространство. "Акаев и Рахмон монополизировали интерпретации национальных историй, подавляя любые возможности для общественных дебатов по данному поводу. Таким образом, любой, кто пытался подвергнуть сомнению правильность интерпретаций режимами истории, был непатриотичен", - отмечает исследовательница.

Основное различие между опытом двух стран, по мнению Эрики Марат, в том, что Акаев создал большинство проектов самостоятельно и обращался к академическому сообществу для поиска исторических фактов, а Рахмон в значительной степени следовал за влиятельными историками в продвижении своих проектов. Кроме того, его идеи должны были конкурировать с популярностью исламской оппозиции, в то время как у Акаева серьезных идеологических конкурентов не было.

Служанка политики

Современные историографии в КР и РТ объединяет то, что они отвечают на запросы правительств, заполняя идеологические понятия "научным" содержанием. Как пишет исследовательница: "Высокие требования к построению исторических повествований в постсоветский период поощряли большинство ученых историков рассматривать их профессии как миссию. Например, проекты Акаева "Манас-1000" и "Ош-3000", так же как "Куляб-2700" в Таджикистане, были типичным политическим заказом к академическим кругам, обеспечивших их "научное" основание".

Эрика Марат отмечает, что идеология, основанная на исторических повествованиях, стала стратегической проблемой после окончания гражданской войны в Таджикистане. Три проекта были преобладающими в идеологическом производстве Рахмона: зороастризм, культ Исмаила Самони и арийская цивилизация. Арийский миф стал центральным в политике главы РТ, пишет исследовательница. Он помог ему объединить общество на президентских выборах в ноябре 2006 года. Однако арийский проект не был принят другими государствами региона, поскольку "мог указать на особенность Таджикистана, намекая на его культурное превосходство". Вместе с этим "арийский миф отчуждал исламскую оппозицию и неофициально построил связь между Таджикистаном и европейской цивилизацией".

Роль нынешнего образования в двух странах также освещена в исследовании: "Образовательные программы национальной истории в Центральной Азии не позволяют создать общий курс, который бы изобразил историю вне рамок представлений элит о политических границах". В свою очередь национальные историографии подчеркивают культурное превосходство одних этнических групп над другими. Как пишет Эрика Марат, "даже в истории XX века пренебрегаются хроники этнических меньшинств, таких как дунгане, уйгуры, чеченцы, ингуши, корейцы".

В исследовании делается вывод, что "продолжая традицию, как и многие государства в мире, кыргызский и таджикский президенты полагают, что их страны расположены на перекрестке цивилизаций и у них есть уникальная национальная специфика, заложенная в их великой истории и культуре. Оба государства подчеркивают древность культуры и языка, утверждая, что их нации одни из древнейших в мире". Это показывает, что идеология является частью государственного строительства и что они усиливали правящий режим и лояльность к власти различных групп.

Между кланом, этносом и нацией

Как отмечает Эрика Марат, политическим элитам ЦА редко удавалось отделить этническую принадлежность от нации и идеологию от национализма. Некоторые советские категории, такие как "этническое происхождение" и "этнический кодекс", используются попеременно наряду с понятием "национальная специфика" и "культурное наследие". Такой концептуальный беспорядок, пишет ученая, берет начало в советской академической традиции, которая рассматривала "этногенез" как основу историографии. Как и в советское время, этническая принадлежность в КР и РТ сегодня биологическая категория, а не культурная. Вместе с этим в исследовании отмечается роль Аскара Акаева в распространении восприятия нации как гражданства: "Признавая этнические меньшинства, живущие в Кыргызстане, Акаев убеждал их объединиться как гражданам. Он пытался поддержать баланс между этноцентричной и гражданской концепцией нации через свои идеологические проекты".

Как отмечает Эрика Марат, если политические элиты стран Центральной Азии хотят получить международное признание, они не могут полностью проигнорировать понятие гражданства. Но не все политические элиты способны отделить его от этнической принадлежности. "Казахстан и Кыргызстан были более успешными при введении идеи гражданства в риторику государственной идеологии, - отмечается в исследовании. - Назарбаев и Акаев построили свои идеологии, обращаясь к важности равенства граждан и уважению гражданских прав. В отличие от Таджикистана и Узбекистана, где гражданство - все еще редкое понятие. Однако, как пишет ученая, "категория гражданства используется попеременно с этнической принадлежностью, и это препятствует тому, чтобы широкая общественность поняла различия между ними".

Акаев и Бакиев: общее и особенное

В исследовании рассматриваются и различия в президентских подходах к идеологии. В отличие от экс-президента Аскара Акаева Курманбек Бакиев игнорирует продвижение государственной идеологии. Он не запускает общенациональные идеологические кампании, однако стремится подчеркнуть важность взаимодействия северных и южных политических элит. "Идея такого регионального дележа, которое подчеркивает неравное распределение власти среди северных и южных групп, превратилась в первичное определение современной кыргызской нации", - делает вывод доктор Эрика Марат.

Также основой для внутриэтнического деления в КР служит степень владения кыргызским языком: "Спустя 17 лет после получения независимости, владение русским языком все еще остается признаком хорошего образования и социального статуса, в то время как кыргызский все еще расценивается как язык периферии". В целом в исследовании отмечается, что в продвижении кыргызского языка особых усилий не предпринимали ни Акаев, ни Бакиев.

В Таджикистане ситуация противоположная, пишет Эрика Марат. "Только небольшая группа образованных в советский период людей, прежде всего в Душанбе, владеют русским языком. Число русских школ уменьшилось в 10 раз после 1990 года, а сельское население говорит только на таджикском", - отмечает она.

Постсоветское развитие установило свои символы идеологий, говорится в заключении исследования, Манас - в Кыргызстане, Самани - в Таджикистане, Аблайхан - в Казахстане, Тимур - в Узбекистане, Туркменбаши - в Туркменистане. Эти символы могли бы стать широко распространенными в будущем, при потере их оригинального значения, как например современное восприятие викингов в Швеции. "Они также могли бы превратиться в национальные марки, не требуя при этом глубокого политического значения", - считает Эрика Марат. И отмечает, что для Кыргызстана и Таджикистана по-прежнему остаются актуальными развитие гражданской культуры и проблема гражданского понимания нации.

19/06-2008 Асель МУРЗАКУЛОВА