Сегодня объявленная США борьба с международным терроризмом выходит на новый виток. Однако это не столько утешает, сколько настораживает. С одной стороны, мы наблюдаем усиливающееся присутствие США в конфликтных регионах. Уже обозначена "ось зла"; ведется активная подготовка к нанесению ударов по Ираку; действуют американские военные базы в государствах Центральной Азии; по заверениям американской прессы, готовится совместная операция в Панкисском ущелье; разворачивается подготовка к крупномасштабным военным учениям на Филиппинах.

А с другой – сохраняется двойственное отношение к оценке не только этно-сепаратистских движений, но и деятельности различных террористических организаций. Принцип "Сомоса, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын" остается доминирующим в политике Соединенных Штатов. И это наглядно проявляется не только в Косово или Чечне, но и в отношении сепаратистов в Китае. Пока на просьбу Китая признать деятельность этнических сепаратистов в Синьцзяне как террористическую они получают от США "вежливый" отказ, суть которого в том, что, по оценке американских экспертов, "это – не терроризм, а национально-освободительное движение". Не будем спорить с "маститыми" американскими экспертами, а дадим возможность читателям самим разобраться в этом вопросе.

Из песни слова не выкинешь

Хотя в употребляемом в китайской литературе понятии "этнический сепаратизм", по вполне понятным причинам, отсутствует четкое определение того, к какой этнической группе это относится, ясно, что, когда речь идет о Синьцзяне, как правило, имеется в виду именно "уйгурский сепаратизм". О событиях, интерпретируемых как проявления "этнического сепаратизма", сообщается довольно часто как в зарубежной, так и в китайской прессе. И хотя к такого рода сообщениям в большинстве случаев необходимо относиться критически, нельзя не признать двух обстоятельств.

Первое, эти события действительно имели место, и уйгурское население региона не могло не принимать в них участия.

Второе, зачастую не имея к "борьбе за независимость" или "выступлениям этнических сепаратистов" никакого отношения, они, вне всякого сомнения, способствовали усилению социально-политической напряженности в регионе и, расширяя социальную базу протеста, формировали условия для развития тенденций этнического сепаратизма в Синьцзяне.

По признанию синьцзянского руководства, именно этот тип сепаратизма на сегодняшний день представляет собой "основную угрозу, оказывающую влияние на стабильность в Синьцзяне". И с такой оценкой можно согласиться, учитывая, во-первых, что уйгуры составляют большую часть населения Синьцзяна.

Во-вторых, что они в большей степени, нежели другие неханьские группы населения региона представлены в органах власти и управления.

В-третьих, что заявленные уйгурскими организациями цели в большей своей части трактуются как "борьба за независимость" и создание независимого государства Уйгурстан.

В-четвертых, что именно среди уйгурской части населения СУАР сильно влияние религии и исламской традиции.

В-пятых, что уйгурская диаспора, проживающая за пределами СУАР КНР, хорошо организована, имеет тесные связи с международными организациями и соотечественниками в СУАР.

Наконец, усиление этнического сепаратизма в Синьцзяне во многом связано с теми геополитическими изменениями, которые происходили в мире в последние два десятилетия. Причем речь здесь не столько о так называемой "уйгурской карте", которая, к слову сказать, нет-нет да используется геополитическими игроками в "центральноазиатской игре". Речь о том, что, с одной стороны, именно конец XX века продемонстрировал не только глобальность проблемы этнического сепаратизма, но и фактическую его безнаказанность. А с другой – серьезное влияние на настроение местного населения СУАР, прежде всего уйгуров, оказывает факт обретения суверенитета и создания национальных государств большинством тюркских народов на постсоветском пространстве. Среди тюркоязычных народов на сегодняшний день фактически только уйгуры не имеют своей государственности в той или иной форме.

И в этом контексте, если не вдаваться в проблему особенностей этногенеза в Центральной Азии и связанный с ней вопрос об автохтонности уйгуров в пределах современного Синьцзяна, стремление уйгурского народа, как и любого другого, к самоопределению и созданию независимого государства по-человечески понятно. Другой вопрос, какими средствами и методами это достигается.

От идей национального освобождения к тактике террора

По данным зарубежных уйгурских организаций, с начала активизации деятельности "этнических сепаратистов" в 1992 году и до февральских событий в Кульдже в 1997-м было зарегистрировано 700 вооруженных акций, взрывов и диверсий, направленных против китайского присутствия в СУАР. Только с апреля 1996 года в антикитайских выступлениях приняли участие более 65 тысяч человек и 17 раз происходили вооруженные столкновения. С апреля по декабрь 1996 года было арестовано более шести тысяч человек, из них шестьсот попали в разряд "особо опасных". По подсчетам Британского института освещения войны и мира, за 1996–1999 годы в СУАР казнено 1357 уйгуров. И хотя эти данные, как нам представляется, значительно завышены, тем не менее они впечатляют.

Но эти же цифры свидетельствуют и о другой весьма любопытной тенденции, характеризующей деятельность "борцов за независимость Синьцзяна". По сути, речь идет не о политическом движении, а об обыкновенных террористических актах, с которыми власти не только могут, но и обязаны бороться всеми доступными средствами. И в данном случае ссылки на необходимость достижения "национальной независимости Синьцзяна" совершенно не уместны.

Это подтверждают и находящиеся за пределами Синьцзяна уйгурские организации. Как передает Уйгурское информационное агентство (Uyghur Information Agency), с апреля 2001 года китайские власти начали в Синьцзяне кампанию под названием "Удар", цель которой "искоренение сепаратизма и незаконной религиозной деятельности". За этот период полиция арестовала более 13 тысяч нарушителей закона, конфисковала 6573 единицы огнестрельного оружия, 70 тысяч патронов, 80 тонн взрывчатки и т. д.

В том, что на сегодняшний день "борьба за независимость Синьцзяна" приняла форму вооруженного конфликта и в своей основе представляет собой не что иное, как совершение террористических актов, и есть одна из специфических особенностей деятельности "этнических сепаратистов" в Синьцзяне. Причем необходимо подчеркнуть, что вооруженный путь борьбы за независимость был выбран не спонтанно. Это решение принял Всемирный уйгурский курултай "Восточный Туркестан", который проходил в Стамбуле в декабре 1992 года. Возможно также, что подобное решение было принято еще раньше и на другом уровне, а Всемирный уйгурский курултай лишь поддержал его.

Вторая особенность современного этапа "этнического сепаратизма, по сравнению с исторической сепаратистской деятельностью", по мнению китайских авторов, заключается в ее тесной связи с религиозной и националистической деятельностью, прикрываемой якобы социальными проблемами".

Классическим примером подобного рода деятельности являются Баринские события 5 апреля 1990 года, в ходе которых главными лозунгами были именно религиозные призывы к организации "джихада". Религиозная догма начинает использоваться для достижения конкретных политических целей, а призыв к населению о том, что "погибший во имя джихада является славным мучеником, а его душа будет жить счастливо на небесах", что "лучше умереть во имя джихада и оказаться на небесах, чем так жить" способствуют порождению религиозного фанатизма. И в этом контексте совсем не фантастично выглядят признания одного из членов так называемой "партии освобождения уйгур" о том, что его кредо можно сформулировать так: "Убей китайца, даже если погибнешь сам".

Нельзя не обратить внимания и на то обстоятельство, что большую часть так называемых "этнических сепаратистов" составляет молодежь. Как свидетельствуют китайские источники, среди задержанных сепаратистов свыше 90 процентов – лица моложе 30 лет, в том числе значительную часть составляют лица в возрасте около 20 лет, среди которых большинство студенты. Эта категория населения, не отягощенная ни жизненным опытом, ни достаточными знаниями, но не в меру амбициозная – идеальный строительный материал для террористической деятельности.

Не менее любопытно и чисто теоретическое наблюдение. Этнический сепаратизм, как и религиозный экстремизм, вырастает на почве нерешенности социально-экономических и политических вопросов. И тот и другой активизируются лишь в условиях резкого ухудшения социального самочувствия большей части населения, сопряженного с неспособностью (либо нежеланием) политического режима решать политические и социально-экономические проблемы. Идеальные условия появляются там, где возможности власти по консолидации общества существенно снижаются, где уровень ожиданий и уровень реальной жизни значительно расходятся.

В Синьцзяне мы наблюдаем обратную ситуацию, поэтому говорить об "этническом сепаратизме" в нем как явлении политическом представляется лишенным оснований. Скорее речь может идти, и практика показывает, что так оно и есть, об использовании как религиозных лозунгов, так и лозунгов, характерных для этнического сепаратизма, террористическими группами, истинные цели которых в политическом плане достаточно далеки от цели достижения национального самоопределения уйгурского народа.

Это подтверждают и сами участники событий. Один из членов радикальной группировки в городе Кульджа объясняет резкое увеличение количества экстремистских акций в автономном районе тем, что лидеры этих группировок пришли к выводу о бесперспективности достижения своих целей без широкомасштабной зарубежной помощи и перешли к тактике террора с целью привлечения внимания мировой общественности и западных правительств к "синьцзянской проблеме".

Мифические организации

Если о событиях, интерпретируемых как факты "борьбы за независимость" Синьцзяна, сообщается довольно часто, то об организациях, ставящих своей целью эту борьбу, базирующихся на его территории и руководящих этой борьбой, известно немного. И это довольно странно, поскольку если мы говорим о борьбе за независимость, то имеем в виду политическую борьбу, которая по определению не может осуществляться без наличия политической партии, либо организации, выполняющей аналогичные функции. То же можно сказать и об этническом сепаратизме, который представляет собой одну из форм политической борьбы.

Объяснить этот парадокс можно несколькими обстоятельствами. Либо эти организации – вымысел китайских спецслужб, которым необходимо оправдать использование довольно жестких репрессивных мер в отношении инакомыслия в Синьцзяне. Либо они – вымысел зарубежных "борцов" за национальную независимость Синьцзяна, и настолько малочисленны, что говорить об их политическом влиянии на население СУАР КНР не приходится. Либо все они настолько законспирированы, что китайским спецслужбам не удается выявить ни места их дислокации, ни имена руководителей. Либо речь идет не о политических организациях, а о небольших, хотя и многочисленных, группах террористов, действующих под прикрытием религии или лозунгов этнического сепаратизма.

Поскольку тезис о высоком уровне конспирации, учитывая возможности китайских спецслужб, верится довольно слабо, приходится согласиться с остальными предположениями. Причем, как нам представляется, все они имеют право на существование, поскольку всем есть веское подтверждение.

Почти наверняка можно утверждать, что на территории Синьцзяна имеются организации, деятельность которых инспирируется и финансируется спецслужбами. Было бы странным, если бы таковых не существовало, поскольку в далеко не мифической борьбе с этническим сепаратизмом использование такого рода организаций просто необходимо.

Что касается зарубежных уйгурских организаций, поддерживающих движение за независимость Синьцзяна, то о них речь будет идти особо. Единственное, что необходимо отметить сразу, их вряд ли имеет смысл рассматривать как координаторов деятельности местных "этнических сепаратистов". Скорее им принадлежит малопочтенная роль провокаторов.

Что касается последней группы организаций, то их существование не вызывает сомнений, но их нельзя отнести к организациям политического толка. В своем большинстве это небольшие по численности и разрозненные группы экстремистов и террористов, хотя китайская пресса и пишет о том, что в последнее время их деятельность начинает приобретать все более организованный характер.

Единственная политическая организация, наличие которой не отрицается китайской прессой, – Исламская партия Восточного Туркестана, появление которой датируется 1990 годом, когда "Баринские события подняли очередную волну радикального уйгурского сепаратизма". Данный факт также можно было бы отнести к разряду провокаций спецслужб, но весомых оснований для этого у нас нет. Более того, и события 90-х годов в Синьцзяне, в которых отчетливо прослеживается этно-сепаратистская направленность, и их массовость, и изменение тактики деятельности зарубежных и международных уйгурских организаций говорят о том, что деятельность этнических сепаратистов в Синьцзяне стала более скоординированной и целенаправленной. Отнести это на счет "разрозненных сепаратистских организаций" вряд ли было бы правомерно. По-видимому, Исламская партия Восточного Туркестана все-таки является реальностью.

Что касается остальных сепаратистских организаций, достаточно часто упоминаемых как в иностранной, так и в казахстанской печати, то здесь существует несколько видов неточностей, а иногда и просто мистификаций.

Во-первых, у большинства авторов наблюдается некоторая путаница, связанная с действительно большим числом уйгурских организаций в мире. Однако эти организации имеют к экстремистским организациям СУАР весьма отдаленное отношение.

Во-вторых, наличествуют сложившиеся не без содействия зарубежных уйгурских организаций мифы о якобы скоординированной из единого центра деятельности всех организаций, действующих на территории СУАР. Однако данные заявления не более чем плод воспаленного воображения или просто желания лидеров зарубежных уйгурских организаций, не подкрепленные, кстати говоря, ни возможностями самих этих организаций, ни авторитетом их лидеров.

Наконец, в условиях действительно широкого размаха экстремизма в Синьцзяне, его специфики и особенностей формирования в регионе экстремистских группировок всякая из них непременно заявляет о себе как о политической организации, ставящей своей целью "борьбу за независимость Синьцзяна". И хотя это довольно далеко от реальности, тем не менее миф формируется и его остается только тиражировать за рубежом.

Тем не менее неверно было бы утверждать, что на территории СУАР вообще отсутствуют подпольные организации, действующие под лозунгами этнического сепаратизма. Такие организации существуют. Причем их число в последние годы имеет тенденцию к увеличению. Однако говорить о них как о составных частях национально-освободительного движения было бы несколько преждевременно. И дело даже не в том, что большая часть этих организацией представлена малочисленными экстремистскими группами, основой деятельности которых является не политическая борьба, а тактика террора. Главное заключается в том, что "первую скрипку" в деятельности этих "организаций", как в идеологическом, так и в материально-финансовом обеспечении, играют зарубежные уйгурские организации и их спонсоры.

Кукловоды

И здесь возникает вполне закономерный вопрос: что произошло в мире в конце 80-х – начале 90-х годов и почему эти процессы оказали столь сильное воздействие на активизацию деятельности зарубежных уйгурских организаций и усиление степени ее воздействия на социально-политическую ситуацию в СУАР КНР и проблему региональной безопасности в Центральной Азии?

Во-первых, в странах Запада и США изменились подходы к проблеме самоопределения этнических меньшинств в полинациональных государствах, и даже стало наблюдаться попустительство этническим сепаратистам. Эта тенденция получила практическое воплощение после распада СССР и мировой социалистической системы. Именно конец 80-х – начало 90-х годов дали миру массу этнонациональных движений, "национальных фронтов" и этнокультурных объединений, прямо или косвенно поддерживаемых не только международными организациями по защите демократии и прав человека, но и правительствами некоторых стран Запада.

Во-вторых, распад СССР привел к образованию в постсоветской Центральной Азии новых независимых государств, государственное строительство в которых, во всяком случае на первом этапе, осуществлялось преимущественно на этнонациональной основе. И их пример не мог не оказать своего воздействия на этносы, не имеющие своей государственности. Более того, возникновение этнонациональных конфликтов в Европе и в ряде регионов бывшего СССР, продемонстрировав фактическую ненаказуемость этнического сепаратизма, косвенно стимулировало активизацию этно-сепаратистских тенденций в других регионах мира.

В-третьих, нельзя не обратить внимания и на тот факт, что в самом Китае, как следствие проводимой политики экономической либерализации и некоторых послаблений в политической сфере, со второй половины 80-х годов стали проявляться не только тенденции политизации китайского социума, но и регионального сепаратизма.

Наконец, существенное влияние оказал и геополитический фактор. В начале 90-х годов это выражалось в попытках Турции и Ирана расширить зону влияния идей пантюркизма и панисламизма за счет включения в нее новых независимых государств Центральной Азии. После провала этих попыток им на смену пришло усиление позиций США в Центральной Азии.

Контроль над Центральной Азией позволял США обеспечить свое присутствие у западных границ Китая, где находится критически важный для него регион – Синьцзян-Уйгурский Автономный Район КНР. И думается, что для решения этой стратегической задачи использовался и так называемый "уйгурский вопрос". Во всяком случае, активизация деятельности уйгурских организаций в США и Европе приходится именно на вторую половину 90-х годов.

Методика, которая используется при этом, апробирована: с одной стороны, это применение "двойных стандартов" в оценке деятельности тех или иных экстремистских групп; а с другой – демократическая риторика и акцентирование внимания на проблеме прав человека и принципе права наций на самоопределение. И тот и другой способ позволяет оказать давление на Китай с использованием влияния международных организаций и мировых центров силы, и через решение задач, которые ставят перед собой зарубежные уйгурские организации, достичь главного – спровоцировав смуту, взять под свой контроль Китай.

И вряд ли имеет смысл говорить о том, что решение этой задачи под силу зарубежным уйгурским организациям. Насколько показывает опыт знакомства с их деятельностью, они в принципе не способны к этому. Главная их проблема – отсутствие согласованности в работе и амбициозность их лидеров, которые никак не могут решить, в каком же направлении им двигаться. Скорее всего, тому свидетельством и история, и современность, они выполняют лишь малопочтенную роль марионеток, а что касается кукловодов, то о них уже сказано. И в этом контексте "двойные стандарты" в отношении к террористическим организациям – вполне закономерный итог их политики.

Константин Сыроежкин
Алматы