Стрелять, чтобы ничего не изменить
Какую цель обычно ставит перед собой террористический акт?
Умберто Эко / Umberto Eco
("El Pais" , Испания)

Несколько неловко размышлять (и тем более писать) о возвращении терроризма. Создается впечатление, что дословно воспроизводишь статьи, написанные в семидесятых годах. Это говорит нам о том, что, хотя и несправедливо утверждать, будто в стране не изменилось ничего с того времени, но все же совершенно не изменилась логика терроризма. Именно эта новая ситуация, в которой он сегодня проявляется, и подталкивает, на всякий случай, перечитать все в несколько ином ключе.

Говорят, что террористический акт стремится к дестабилизации, но это всего лишь пустая фраза, потому как тот тип дестабилизации, к которому стремится терроризм "черный", терроризм "сбившихся с пути секретных служб" и терроризм "красный" различны. Я принимаю, пока не доказано обратного, что убийство Марко Биаджи (Marco Biagi) - это дело рук, если и не настоящих "Красных Бригад", то организаций со сходными принципами и методами, и в этом смысле буду впредь пользоваться термином "терроризм".

Какую цель обычно ставит перед собой террористический акт? Исходя из того, что террористическая организация преследует идею мятежной утопии, стремится, прежде всего, не допустить никакого соглашения между оппозицией и правительством, так и в случае, если они уже заключены, как во времена Альдо Моро (Aldo Moro), посредством продолжительных переговоров, либо путем прямых столкновений, забастовок или манифестаций, преследующих цель заставить правительство пересмотреть некоторые из своих решений. Следующая цель - это подтолкнуть правительство к истерическим ответным мерам, которые будут восприняты гражданами как антидемократические, невыносимо диктаторские и вызовут тем самым взрыв недовольства со стороны широкой части общества, состоящей из "отчаявшихся пролетариев и субпролетариев", которые ждут лишь последней провокации, чтобы начать революционные действия.

Иногда, террористические проекты увенчиваются успехом, самый недавний случай - это нападение на Башни-Близнецы. Бен Ладен (Bin Laden) знал, что в мире есть миллионы исламских фундаменталистов, которые, чтобы восстать, только и ждут подобного доказательства, что западный враг может быть "поражен в самое сердце". Так оно и произошло, в Пакистане, в Палестине и в других местах. И ответ, данный американцами в Афганистане, не только не сократил этот сектор, но и усилил его. Но для того, чтобы проект оказался удачным, необходимо, чтобы этот сектор "отчаявшийся" и потенциально готовый к насилию существовал, и, когда я говорю "существовал" - это значит, я хочу сказать, - как социальная реальность.

Причина поражений не только "Красных Бригад" в Италии, но и многих движений Латинской Америки в том, что они строили все свои проекты, исходя из предположения, что этот сектор, отчаявшийся и готовый к насилию, существовал и исчислялся не десятками или сотнями людей, а миллионами. Большей части движений Латинской Америки удалось спровоцировать жестокие репрессии со стороны правительства, но они не смогли заставить восстать слои населения, которые очевидно были меньше, чем это предполагалось в соответствии с расчетами террористов. В Италии рабочие и политические силы отреагировали уравновешенно, и сколько бы некоторые не выступали с критикой определенных предупредительных и ответных мер, установления той диктатуры, на которое рассчитывали "Красные Бригады", здесь не произошло. Потому и первая попытка "Красных Бригад" закончилась неудачей (а все мы уверили себя, что они оставили свои замыслы).

Поражение "Красных Бригад" убедило всех в том, что они, в конце концов, не смогли ничего дестабилизировать. Но не так много задумывались и о том, что они, напротив, во многом послужили для "стабилизации". Потому как в стране, где все политические силы объединились для того, чтобы защитить государство от терроризма, это привело к тому, что оппозиция стала менее агрессивной и стала больше придерживаться пути так называемого присоединения. Исходя из этого, "Красные Бригады" подействовали как стабилизирующее или, если желаете, консервативное движение. Не имеет ни малейшего значения почему так произошло: из-за чудовищной политической ошибки или же от того, что ими соответствующими методами управляли те, кто был заинтересован в достижении такого результата. Когда терроризм проигрывает, не только не происходит революция, но и он действует в качестве консервативного или тормозящего элемента процесса перемен.

То, что привлекает внимание в последнем геройском поступке террористов, по меньшей мере, на первый взгляд, так это то, что террористы обычно убивали, чтобы воспрепятствовать принятию какого-либо соглашения (на это указывает дело Моро), в то время как сейчас создается впечатление, что они хотели добиться разногласия. В том смысле, что многие посчитают, что после убийства Биаджи, оппозиция должна будет уменьшить, сгладить и придержать выражение своего недовольства, а синдикаты должны будут отложить всеобщую забастовку.

Если следовать этой примитивной логике cui prodest (кому выгодно?), то можно и подумать, что какой-нибудь нанятый правительством наемный убийца надел на голову каску, сел на мотоцикл и отправился стрелять в Марко Биаджи. Что не только кажется чересчур даже для самых рьяных "сатанизаторов" правительства, но и может привести мысли о том, что "Красные Бригады" не существуют и проблемой не являются.

Суть заключается в том, что новый терроризм уверен, как и всегда, в поддержке миллионов, составляющих потенциальный революционно настроенный и готовый к насилию сектор (которого нет), но, прежде всего, он воспринял отклонение от пути и разложение левых сил в качестве прекрасного доказательства недовольства среди тех, кто составляет этот сектор-привидение. Всеобщая забастовка - это не вооруженное восстание, а всего лишь энергичная мера, чтобы добиться некоторых изменений в платформе, на которой основываются соглашения. А потому и на этот раз, хотя, по-видимому, может показаться, что убийство преследовало своей целью предотвратить проявление несогласия, нападение в Болонье пытается предотвратить заключение соглашения (пусть даже спорного и неоднозначного). Более того, оно пытается предотвратить, в случае если оппозиционно-настроенным синдикатам удастся изменить политику правительства, усиление настоящего врага терроризма, то есть реформистской и демократической оппозиции.

А потому, если терроризму удалось справиться со своей первой задачей (утихомирить протесты синдикатов), значит ему удалось и добиться того, что он всегда получал (вне зависимости от того, хотел этого или нет): стабилизации, сохранения status quo.

Если это так, то первое, что должны сделать оппозиция и синдикаты - это не поддаваться на шантаж террористов. Демократическое противостояние должно продолжать свою борьбу в самых агрессивных формах, дозволенных законом, то есть - забастовки и уличные манифестации, именно потому, что тот, кто уступает, делает в точности то, чего террористы ждут.

Точно также (если мне будет позволено дать правительству несколько советов), власть должна избежать искушения, которому ее подвергают действия террористов: прибегнуть к неприемлемым ответным мерам. Репрессии могут проявляться утонченно и необязательно, что танки займут сегодня улицы. По телевидению раздаются голоса правителей, которые в разных словах (некоторые сдержанно, туманными намеками, а другие и с нескрываемой прямотой) говорят, что те, кто вложил оружие в руки террористов (уточняется, что морально, лишь морально), именно они, тем или иным образом, поставили под сомнение действия правительства, именно они подписали призывы дать синдикатский ответ, именно они предсказывают Берлускони (Berlusconi) конфликт интересов или обнародование законов в высшей степени спорных и обсуждаемых и за пределами нашей страны; поступающие подобным образом провозглашают один опасный политический принцип. Принцип, который можно выразить так: исходя из того, что существуют террористы, любой нападающий на правительство вызывает его реакцию. Отсюда следует вывод: а потому, нападение на правительство - это потенциальное преступление против правительства. А вывод из этого вывода - это отвержение любого демократического принципа, шантаж свободной критики в прессе, любого действия оппозиции или любого выражения несогласия. Что, безусловно, не является упразднением парламента или свободы прессы (я не из тех, кто говорит о новом фашизме), это гораздо хуже: это предоставление возможности морального шантажа и выведение на суд общества тех, кто выражает свое несогласие (не насильственными методами) с правительством и возможности, время от времени, сравнивать вербальное насилие - очень распространенное при многих формах ведения дискуссии, горячей, но не выходящей за рамки закона - с насилием вооруженным.

Если мы придем к этому, то демократия рискует опустошить свою суть. У нас была бы новая форма цензуры: молчание или замалчивания из страха быть подвергнутым публичному линчеванию. А потому те, кто входит в состав правительства должны "сопротивляться, сопротивляться и еще раз сопротивляться" этому дьявольскому искушению.

Оппозиция же, напротив, должна "продолжать, продолжать и еще раз продолжать" вести борьбу всеми способами, дозволенными конституцией. Если этого не произойдет, то воистину (и впервые!) получится, что террористы победили сразу на двух фронтах.