"Новое время" - Мировой городовой. Из страха перед исламским терроризмом западные демократии качнулись в тоталитаризм 09:03 22.07.2002
МИРОВОЙ ГОРОДОВОЙ
Из страха перед исламским и всяким другим терроризмом демократические государства вынуждены качнуться в сторону тоталитаризма – в сторону запретов, доносов, слежки. Как далеко имеет право зайти этот процесс?
Эти старые песни напел мне недавно голос минувшего – нет, буквально "Голос минувшего", знаменитый некогда исторический журнал, издававшийся до революции и немного спустя. Первая песня являет собой воспоминания лучшего российского террориста Бориса Савинкова (здесь они были впервые опубликованы). Вторая – частные письма одного из лучших наших теоретиков революции (повального терроризма) Петра Лаврова. Слушая их сегодня, лишний раз убеждаешься в живучести – и всемирности – бесовщины. Той самой, достоевско-классической.
Самолет против царя
Удар с воздуха по Нью-Йорку вверг многих из нас не только в шок и благородную скорбь, но и в невольную досаду: это ж сколько, помнится, было научно и ненаучно-фантастических прогнозов на данную тему в литературе, в кинематографе, – и ни один не угадал ничего похожего!
Беру на себя смелость сказать: прогноз таки был, притом необычайно точный, и был он именно там, где ему и положено быть. В мемуарах "великого" российского террориста. И что любопытно: к этому прогнозу-проекту оказалась причастна, как и сегодня, "моя" Германия. Только не Гамбург, где обучались пилоты-камикадзе, а Мюнхен. Здесь в 1907 году талантливый русский инженер-анархист Сергей Бухало (вот ведь Бог метит!) пытался построить по заказу двух лидеров тогдашнего терроризма Азефа и Савинкова самолет, способный развивать неслыханную по тем временам скорость (140 км/час), набирать огромную высоту и стартовать из Англии. Управляемый террористом-самоубийцей, он должен был спикировать или на Царскосельский, или на Петергофский дворец, покончив тем самым с царем и его ближними.
Савинков был в восторге от проекта. "Это… первый шаг к радикальному решению вопроса о терроре"… "боевая организация становилась непобедимой"… "все надежды на научную технику"… "террор действительно подымался на небывалую высоту"… И хотя затея оказалась технически неисполнимой, Савинков трактовал ее как важнейшее идейное открытие. Научный прогресс – вот "единственный путь террора".
Урок поучительный. Не думаю, правда, что Борис Викторович, доживи он до наших дней, радостно потирал бы руки, видя, как сбылись его прорицания. Хотя как знать... Он ведь, по сути, не столько раскаялся в своих деяниях, сколько уступил место более сильному конкуренту (более умелому террористу) – советской власти. Именно тому, у кого в руках были практически безграничные средства, в том числе и научно-технические. И в этом еще один горький урок.
Как противостоять бесам?
Давно известно: террор успешнее всего искореняется… террором ("лечите подобное подобным!"). И, разумеется, такой метод искоренения мы не хотим. И потому сегодня едва ли не самая горячая тема политических дебатов на Западе: сколько демократии можно уступить "в угоду" антитеррористической борьбе? Сколько прав и свобод надо отдать ради нашей с вами безопасности?
Вопрос не праздный. Западный мир – пусть относительно, пусть с оглядкой, но отнюдь не эфемерно открытый и свободный – столетьями в муках рождал свою демократическую передовитостЬ. Рождал, породил… и на тебе! Можно, конечно, стерпеть и дотошную проверку в аэропорту, и не самый дружелюбный визовый режим , и даже отпечатки пальцев при въезде в чужую страну. Но уютно ли жить, работать или просто путешествовать по чужой стране, сознавая свою "прозрачность"? Свое постоянное пребывание под жестким, хотя и невидимым, надзором полиции и компетентных органов?
В известном смысле удары бен Ладена достигли политической цели. Из страха перед исламским и всяким другим терроризмом демократические государства вынуждены качнуться в сторону тоталитаризма – в сторону запретов, доносов, слежки. Как далеко может зайти этот процесс? И как далеко он имеет право зайти? Ведь, в сущности, все тоталитарные режимы нового времени возникли из страха. Из страха перед "проклятым царизмом", перед контрреволюцией, перед вражеским окружением, перед мировым еврейством, перед западной плутократией, перед безвластием… Теперь терроризм.
Конечно, оксюморон, когда демократии приходится выказывать физическую силу, нетерпимость, жесткую сорганизованность. Но ведь уже приходилось в XX веке, и даже не раз. И не это ли, если хорошо вдуматься, посоветовал однажды Толстой всем порядочным людям? Не это? А сорганизованность, она всегда подразумевает дисциплину, иерархию, круговую ответственность, а стало быть, известную уступку личной свободы и независимости. Иначе как противостоять "бесам", на которых к тому же работает сегодня и научно-технический прогресс?
Воинственная смятенность сознания и романтический экстремизм
Увы, для западного прогрессиста эти мои вопросы далеко не риторичны. И, уж точно, не политкорректны. У него сегодня опять воинственная смятенность сознания. Та, что раздражает его и революционизирует. Терроризм он, конечно, отвергает (в принципе), но террористам часто сочувствует – это они от отчаяния, от безысходности, от неимения других средств. Демократию он, конечно, почитает (в принципе), но только не ту, в которой обитает. Эту конкретную, данную, во многом действительно несовершенную он склонен оскорблять и расшатывать… Пришлых чужаков, предрасположенных к иждивенчеству и криминалу, он не любит, но считает своим долгом отстаивать их присутствие и защищать от нападок всяких правоведов. Благополучие свое и страны он, конечно, ценит, но в виду афро-азиатских и латиноамериканских бедствий считает его как бы неприличным и даже зазорным. ("В аргентинской катастрофе повинен Запад, надо делиться…")
И в результате его беспокойство за судьбу демократических прав и свобод часто принимает весьма парадоксальные формы. Сомнительно-радикальные. И опять в который раз удивляешься, как легко сходятся крайности, как близки они, пафос прекраснодушия, наивного идеализма и ярая, слепая революционность. То и дело видишь по телевизору, как иные поборники справедливости беснуются, не ведая меры этому самому пафосу, особенно когда он подогревается задубелым антиамериканизмом. Что стоит недавняя встреча американского президента… Ну ладно, демонстрации, хотя от иных плакатов и выкриков так и несло агрессивной истерикой, но скандальный галдеж в зале парламента (бундестага), но прямые оскорбления… А еще раньше мне пришлось присутствовать на политическом собрании (в кирхе!), где человека, осторожно защищавшего американскую акцию в Афганистане, буквально заклевало и затоптало миротворческое большинство.
До революции вроде бы далековато, однако ее химеры вновь будоражат сознание политически активного европейца. Как в давней пореформенной России, в моду входит не только практический, уличный, терроризм, но и словесный, культурно обоснованный. Ведь что ни говори, а террор, индивидуальный ли, массовый (революция), – романтическая штука. И романтический экстремизм – извечный соблазн просвещенной, совестливой (и, как правило, сытой) личности. Отсюда агрессивная политкорректность. Отсюда культ утопической справедливости. Отсюда эпатажное, лицемерно-искреннее неуважение к традиционному благоустройству, к материальному прогрессу, к цивилизации. Отсюда демонстративное свободомыслие. Отсюда антиглобализм.
Соседи-антиглобалисты
Еще в Италии, попав случайно в гущу демонстрантов-антиглобалистов, я поразился пестроте лиц и разговоров – конечно, по большей части, это была азартная молодежь, но были и степенные люди, мужчины и женщины, которых я мог бы встретить в университетских коридорах. Или в музее. Или в газетной редакции. Или просто соседями в приличной гостинице…
Впечатление не так уж и обмануло меня. Мои новые знакомые, с которыми я прошагал бок о бок метров двести-триста, оказались архитекторами. Неженатой, но фактически семейной парой. Да, они симпатизируют левым идеям… Да, в известных ситуациях красный флаг предпочтительней национального… Да, Берлускони и его клике место на виселице… Да, Америка – это всемирное зло… Да, интифада по сути справедливая борьба… Да, капитализм убивает, и, стало быть, нужно должно убить капитализм… Время от времени мы останавливались – десятки тысяч людей образовали бесконечную колонну, растянувшуюся по всей виа Кавур, одной из самых длинных римских улиц. Мои знакомцы, разгоряченные жарой и революционной атмосферой, весело и вызывающе излагали мне свой символ веры.
Я слушал их и вспоминал другую "старую песню". Вернувшись домой, я открыл "Голос минувшего" и слово в слово (клянусь!) узрел те же куплеты. И про то, что надо идти за своим убеждением, невзирая ни на какие умные уговоры, ибо "самый процесс борьбы за убеждения, даже если оно ошибочно, есть процесс, укрепляющий энергию характера, возвышающий достоинство человека" (это я уже прибегаю к цитате). И про то, что революция – не более, а даже менее кровавая и жестокая акция, чем обычная жизнь с ее войнами, эпидемиями, болезнями, дорожными и воздушными катастрофами, мафией, голодом и нищетой…
Один дома
"Много жертв? – риторически вопрошает Лавров, имея в виду революцию. – Знаете ли, дорогой друг мой, что это зло – в значительной мере иллюзия. Возьмите статистические данные за десять лет, среди которых свершились самые кровавые революции, и сравните с таблицами смертности за десять лет, когда революций совсем не было, и Вы увидите, что среднее число выбывших… одно и то же. Пусть люди ошибаются, увлекаются, губят друг друга в революции. Это лучше, здоровее и во всяком случае не вреднее для человека, чем примирение с судьбой, покорность перед возмутительным общественным строем…"
Как красиво! И как некрасиво, как топорно звучит рядом с этим "единый стандарт о сборе и передаче информации о пассажирах", "биометрический контроль", "единая электронная таможенная база данных", "унификация проездных документов" и так далее и тому подобное. Так именуются сегодня меры по борьбе с терроризмом, обсуждаемые лидерами восьми ведущих стран и явно отдающие все той же ненавистной глобализацией.
Скажу честно, хотя и рискую покоробить многих политкорректных (и симпатичных мне) людей, мне нравятся эти меры. И все прочие ужесточения, если они способны охранить генеральные принципы демократии. Противно, сказал когда-то Аверченко, когда под окном маячит городовой, но страшно, когда он вдруг куда-то исчезает и оставляет тебя один на один со своеволием улицы. (Современный российский вариант, когда городовой становится частью уличного своеволия, – другая тема…)
Каждый день я прохожу в своем Пирмонте мимо особняка, где двести лет тому назад обычно останавливался Гете. Вижу его сидящим на уютной террасе с цветными стеклами, как всегда, сверхопрятного, дружелюбно-учтивого в неторопливой беседе с очередным гостем. Слышу его бесстрастно-мягкий голос (цитирую не дословно, но точно): "Увы, бывают времена, когда порядок важнее справедливости".
И это ведь старая песня. Но сколь мудрая…
Марк КУШНИРОВИЧ №2956 ЗА 21.07.2002
|