ЭТНОРЕГИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ИСЛАМА: ИСЛАМ И ПОЛИТИКА В ДАГЕСТАНЕ

Говоря об исламе, постоянно забывают, что он возник во вполне определенных социальных и экономических условиях и стал религией среднего класса, задавленного налогами, долгами, вымогательством и межэтническими конфликтами. Отсюда и такие особенности исламской экономики, как запрет на процент с капитала, товарищества на доверии и т.д. На протяжении почти 1500 лет ислам остается религией, тесно связанной с конкретной экономикой, политикой и картиной мира конкретного народа в конкретном времени и пространстве.
В России существует одновременно несколько образов ислама, что тесно связано со временем его принятия. В Дагестан ислам пришел чуть ли не во времена Мухаммеда, в Волжскую Булгарию - в X веке, а чеченцы и ингуши приняли его в XIX веке. Соответственно, мусульмане неодинаковы, объединить их в единое духовное управление вряд ли возможно.
Политическая картина мира у российских мусульман тоже разнится. Так, и у чеченцев, и у татар существует представление о своей государственности (или ее зачатках, в случае чеченцев), которую кто-то отнял. Этот комплекс побежденного - важная часть миропонимания и тех, и других, но на его основе сформировались разные мифы. Там, где татарские активисты могут требовать как минимум статуса второй государствообразующей нации для татар и решающего участия в российской политической жизни, чеченские пропагандисты стремятся, наоборот, к архаизации чеченского общества, к вынесению его за рамки вообще любого государства, к невозможной сейчас традиционной самоорганизации.

На протяжении своей истории все мусульманские народы России вырабатывали особые формы приспособления к окружающей политической среде. Но то, что в их представлении - сильные стороны самоорганизации, в реальности может оказаться быть слабым или иметь специфический характер, который не отвечает потребностям выживания сейчас. Чтобы уяснить на примере механизм того, как идет это приспособление к окружающей среде, включающей централизованное государство со сложной экономикой, рассмотрим особенности ислама в Дагестане.

Особенности веры

Дагестан - одна из крупнейших мусульманских республик России с населением свыше 2 млн. человек - значительно отличается от других северокавказских республик. Как правило, это отличие ни российским массовым сознанием, ни центральными властями не замечается. Население не отличает Дагестан от Чечни, опасаясь всего, что с ним связано. На управленческом уровне принято считать, что Дагестан лоялен, что там живут лояльные мусульмане, тогда как в Чечне - "немирные". Но в целом в отношении к Дагестану, как и любому мусульманскому субъекту федерации, действует магия слов: дагестанцы - мусульмане, значит, они такие-то и такие-то. Или: дагестанцы - мусульмане, татары тоже мусульмане, ergo, дагестанцы мало отличаются от татар.
Тем не менее, это отличие настолько велико, что вряд ли когда-либо увенчаются успехом попытки объединить Дагестан, и шире, Северный Кавказ, с Поволжьем в одном духовном управлении, кроме как насильственным путем. Ислам пришел в Дагестан очень рано - уже в VIII веке, - долгое время сосуществовал здесь с христианством и выработал особые формы, соответствующие местным общественным отношениям.
Своеобразие этнодемографической ситуации Дагестана в том, что здесь живут несколько десятков народов, считающих себя коренными. Среди них есть крупные, насчитывающие несколько сотен тысяч человек, а есть такие, которые объединяют жителей одного или нескольких сел. Помимо разных языков, принадлежащих к разным языковым семьям, помимо проживания рядом кочевников и земледельцев, в каждом селе бытовали и собственные законы, причем не обычаи, а именно законы писаные. Чтобы выжить, их подробности нужно было постоянно иметь в виду. Таким образом, первая и очень важная функция, которую играл ислам в Дагестане, - роль фундамента для общественного договора, общегуманистическая канва отношений, которая позволяла как-то ладить с соседями, вместо постоянных войн, тянувшихся здесь вплоть до XVI века.
Традиционным для Дагестана является ислам суннитского толка, при этом часть населения придерживается шафиитского мазхаба (богословско-правовая школа), другая - ханифитского. В X-XI веках в Дагестане появились пришедшие из Средней Азии суфийские братства - тарикаты, построенные по модели ремесленных цехов ближневосточных городов. "Тарикат" означает по-арабски "путь"; сейчас в мире известно несколько сотен тарикатов, из которых 12 считаются основными, остальные - их отделениями. Дагестанские братства окончательно сформировались в период монгольского завоевания в XIII веке как структуры, альтернативные государству (монгольской власти) и ориентированные на совершенствование личности, а не общества. К государству тарикаты были довольно равнодушны: пока оно не вмешивалось в их духовную жизнь, они выполняли его требования, не стремясь к участию в политической жизни.
В то же время тарикаты выполняли еще одну важную миссию - они были компромиссом между крайним коллективизмом жизни, вызванным экономическими условиями, и естественными потребностями личностного роста. Дагестанец с момента социализации (10-13 лет) и до смерти несет очень много обязанностей перед семьей и общиной, причем нет привилегированных полов или возрастных групп - и мужчины, и женщины, и дети, и старики должны делать то, что от них требуется. Для личности места остается очень мало. Те черты кавказцев, которые раздражают русских - ориентация на престижность, на показное богатство, на личный успех, - во многом появились из-за того, что вся жизнь проходит на виду, под контролем группы, которая требует от своих членов достижений, поскольку от них зависит процветание целого. В этих условиях появление суфийского ислама, давшего свободу личности, стало маленькой внутренней революцией, которая вызвала к жизни индивидуализм и сделала более ценным в глазах общины мистический, религиозный опыт каждого человека.
Тарикат - это ученики (мюриды), объединенные вокруг учителя (муршида, шейха, устаза, аулии - все эти слова означают и "ученый", и "святой человек"). Мюриды обязаны муршиду безусловным повиновением, а он, в свою очередь, несет полную ответственность за их духовную жизнь и за их ответ в Судный день. Это связано с тем, что духовный путь, по которому предстоит идти мюридам, полон противоречий и опасностей - мир требует своего и стремится загрязнить душу своим влиянием. Одному путь пройти невозможно. В Дагестане бытует пословица: "У кого нет учителя, у того учитель шайтан".

В этом смысле, например, дагестанский и вообще северокавказский ислам значительно отличается от татарского. Татары больше, чем дагестанцы, вестернизированы, больше русифицированы, у них выше степень индивидуализма западного толка. Ислам для них, с одной стороны, - часть социальной жизни. Между исламом и "татарскостью" ставится знак равенства, причем "татарскость" находится на первом месте. Ислам дает ощущение коллективного комфорта, связи с общиной, со всеми татарами, жившими когда-либо. С другой стороны, он очень индивидуализирован и близок к либеральному исламу Европы, США и некоторых стран Ближнего Востока, поэтому так популярна среди татар концепция укрепления в России "евроислама". Реформаторско-обновленческое движение, получившее название джадидизма ("джадидизм", то есть "новый метод", от "ысул-и джадид"), появилось в Татарстане в конце XIX - начале XX веков и возродилось в последнее десятилетие. Основные особенности джадидизма состоят в том, что ислам рассматривается, прежде всего, в рамках культуры, причем акцент делается на моральное совершенствование человека и общества и развитие системы светского и религиозного просвещения, активное участие в политической жизни. В отличие от дагестанского народного суфийского ислама, джадидизм отрицает наличие любого посредника между Богом и человеком - имама, учителя, - основное внимание уделяет роли ислама в общественной, а не внутренней духовной жизни.

Отношение российского централизованного государства, с которым Дагестан столкнулся в XIX веке, к тарикатам и, в свою очередь, тарикатов к государству было неоднозначным. Если тарикат накшбандийя был основой антирусского сопротивления (в частности, накшбандийским имамом был Шамиль), то появившийся в 1860-х годах тарикат кадирийя, созданный Кунта-Хаджи Кишиевым, исходил из принципа подчинения любой власти, легитимизации власти, в том числе с помощью аятов Корана и хадисов (преданий о словах и действиях Мухаммеда). Последователи Кунта-Хаджи считали, что государственная власть - явление внешней жизни, не затрагивающее духовный мир. В 1920-х годах часть тарикатского духовенства пользовалась поддержкой большевиков и использовалась для организации борьбы с казаками, но после того, как Северный Кавказ окончательно закрепился в составе СССР, суфийские учителя подверглись репрессиям. В 1940-х, с эпохой частичного примирения государства и религии, было создано Духовное управление мусульман Северного Кавказа и Дагестана (ДУМСКД), в состав которого суфии, естественно, не вошли. В Дагестане началось разделение ислама на официальный и неофициальный, появились тайные мечети и религиозные кружки.

Рост влияния тарикатов после перестройки поначалу напугал федеральный Центр, но с появлением в Дагестане ваххабитов государство попробовало использовать тарикаты для борьбы с ними. Однако выступление тарикатов против ваххабитов оказалось резче, чем ожидали дагестанские власти: именно связанный с тарикатами муфтий Дагестана Саид-Мухаммед-Хаджи Абубакаров (убит в августе 1998 года) в свое время добился, преодолев сопротивление властей, принятия республиканского закона о противодействии экстремизму. Отношение сегодня колеблется между попытками использовать тарикаты для мобилизации населения на развитие дагестанской экономики и страхом, что они спровоцируют этнический конфликт. Рассмотрим это последнее опасение подробнее. Возможен ли военный конфликт в Дагестане, и если да, то почему и как это может быть связано с исламом?

Возможен ли этнический конфликт?

В советский период в Дагестане установился сложный, но довольно устойчивый этнический баланс. Так, распределение должностей в республике происходило по негласным национальным квотам: первым секретарем Дагестанского обкома обязательно должен был быть аварец (самая большая коренная национальность Дагестана), вторым - русский, председателем Президиума Верховного Совета - даргинец (вторая по численности национальность) и т.д. Одновременно шли два важных процесса, определивших судьбу Дагестана на много лет вперед: создание промышленности и переселение горного населения на равнину.
Почти все крупные промышленные предприятия на территории Дагестана были структурными звеньями ВПК, не производящими продукции по завершенному циклу. Одновременно в горах создавались многочисленные заводики по производству овощных и плодовых консервов, которые стали центрами притяжения для множества окрестных сел. Они значительно разнообразили структуру горского населения: кроме колхозников, появились сезонные рабочие, профессиональные рабочие, окончившие ПТУ, горская сельская интеллигенция (учителя, врачи, библиотекари). Все больше горских жителей стало мигрировать в города, на равнину - связь между городом и селом стала очень тесной. С другой стороны, миграция горцев (в основном, аварцев, даргинцев и лакцев) привела к столкновению их интересов с населением равнинной части: кумыками в центре и на востоке, русскими, казаками и ногайцами - на севере.

В 1990-е годы тесная связь между городской, равнинной частью и сельской, горской прервалась. Большая часть колхозов, заводов ВПК и агропромышленного комплекса закрылась. Интеллигенция в основном переехала в города, а бывшие рабочие АПК остались в горах, поскольку на заработок в городе рассчитывать было нечего. Дагестанское общество очень изменилось: основная масса населения вернулась к натуральному хозяйству; сторонние заработки легли почти полностью на плечи женщин-"челноков", что само по себе плохо, но для мусульманского общества еще и чревато необратимым кризисом культурной идентичности. Одновременно начались стихийные поиски новых форм выживания, в частности, в рамках уже не семей, а тарикатов. Появились разные религиозно-экономические структуры, объединяющие часто мюридов одного учителя, - от ателье по пошиву одежды и обуви и других малых предприятий, отходников (строителей и торговцев) до военизированных бандитских формирований.

Сегодня Дагестан - один из пяти национальных субъектов федерации, где собственное производство продовольствия не достигает необходимого уровня в 3000 ккал в день на человека. Подобно Чечне и Ингушетии, Дагестан даже по официальной статистике не может существовать без посторонней помощи в продовольственном обеспечении своих жителей. При этом средств на поднятие сельского хозяйства нет. В то же время безработица достигла в последнее время 97% активного населения, и земля в условиях господства натурального хозяйства стала основным средством выживания и одновременно - катализатором для сложившихся еще в советское время этнических конфликтов.

Помимо постоянно существующего конфликта между дагестанскими народами и казаками на Севере Дагестана, в Кизлярском районе, на грани столкновения из-за земельных и других экономических споров находятся аварцы и даргинцы (речь идет, конечно, не о народах, а о многонациональных кланах, которые называют по основному народу). Дело в том, что на смену советской системе с ее негласными национальными квотами в партийном руководстве пришли законодательно закрепленные национальные квоты в парламенте и правительстве, а также положение Конституции Республики Дагестан, предусматривающее ротацию поста главы республики по национальному признаку. Однако в середине 1990-х оно было отменено; из законодательства вообще было изъято упоминание национальности главы республики и предусмотрено только, что этот пост не может занимать одно и то же лицо более двух сроков подряд. Поэтому нынешнего главу республики даргинца Магомедали Магомедова может сменить другой даргинец.
Силы, возглавляемые Магомедовым и мэром Махачкалы Саидом Амировым, - одни из мощных политико-финансовых групп, сформировавшихся в Дагестане за последние 15 лет. Возвышение таких групп не проходит гладко, и скрытая, а временами и открытая борьба за власть продолжается по сей день. Дагестан устойчиво держит первое место в России по количеству терактов, причем на отдельных высших политиков и глав местных администраций покушались иногда несколько раз подряд. Обычно террор носит характер акции устрашения.

Если даргинцы "держат" администрацию, то в ДУМД (Духовном управлении мусульман Дагестана) преобладают аварцы. Как принято считать, в земельных и шире - экономических спорах даргинцы используют административный ресурс, а аварцы пытаются мобилизовать религиозную ответственность населения. Но это деление во многом условно. Назвать ключевые фигуры экономических кланов глубоко верующими людьми трудно. В целом, власть в Дагестане воспринимается населением как "российская", что в данном случае значит: неверующая, лишенная признаков национальности. В основном, борьба идти между частями чиновничества за доступ к основному на сегодняшний день ресурсу Дагестана - дотациям федерального Центра. Но вряд ли кто-то решится применить в спорах такое средство, как вооруженный конфликт. Все заинтересованные стороны больше уповают на интриги в Центре, ошибки противников и их "правильное освещение" через агентов влияния в Москве, а также на грядущие выборы.
С другой стороны, на протяжении истории тарикатами разработаны достаточно успешные способы регулирования этнических конфликтов средствами ислама: это запрет на вмешательство в дела соседей без крайне необходимости (именно поэтому так долго не трогали ваххабитские деревни в Дагестане), мобилизация духовенства и совместные мавлиды (ритуалы очищения от греховных, неправедных действий) воюющих сторон. Например, в 1999 году мавлид был устроен как попытка примирения с чеченцами, вторгшимися в республику. Общее правило поведения предусматривает, что только в крайних ситуациях протест может быть выражен открыто. Так, например, когда на похороны муфтия С. Абубакарова пришел представитель власти - а именно местную власть считали покровительницей ваххабитов и косвенной виновницей гибели муфтия, - отец покойного не подал ему руки. Такие символические жесты значат в Дагестане очень много, и сведения о них быстро распространяются, хотя дальше символический акций тарикаты обычно не идут.

Однако система срабатывает успешно только на ранних стадиях конфликта - при том уровне безработицы, какой установился в Дагестане, и остроте земельной проблемы достаточно относительно небольших денег, чтобы развить не один локальный конфликт. Возможность такой войны остается большой, а причины ее в любом случае будут чисто экономическими, зато саму войну можно будет легко облечь в национальную или религиозную форму или хотя бы представить как национальный или религиозный конфликт, если это кому-нибудь понадобится. Ощущение войны в Дагестане витает в воздухе и служит, как ни странно, дополнительным средством предупреждения столкновений, поскольку усиливает самоорганизацию населения и заставляет общины ужесточать нормы, которые предписывают воздержание от открытого конфликта.

Москва и тарикаты

В Дагестане почти не ощущается ни того, что это часть России, ни влияния Москвы как федерального Центра. Решения, принимаемые в столице, никоим образом не влияют на жизнь республики. С другой стороны, и Центр почти не получает обратной связи от Дагестана. Иногда создается впечатление, что федеральная власть и отдельные мусульманские (и не мусульманские) субъекты федерации разделены стеной из толстого мутного стекла, искажающего звук и свет.

Проблема в том, что власть, прежде всего, антропологически не знает своего объекта управления. В советское время старались заниматься только этнографией, политическую антропологию - образ политики и политической картины мира в мышлении народа - не трогали. Незнание своей территории не ограничивается мусульманскими республиками: образ жизни и мышления Москвы часто пытаются распространить на всю Россию, что попросту невозможно. Соответственно, и процессы, происходящие в регионах, рассматриваются исходя их московской логики, которая не действует даже в русских областях Центральной России, не говоря уже о Сибири или национальных республиках. Отсутствие научной школы антропологии гибельно для такой большой страны, как Россия. С начала перестройки никакие полевые, даже этнографические исследования почти не проводились, поэтому большинству аналитиков лучше известна история регионов, чем современная ситуация. Это ярко видно по публикациям, посвященным Северному Кавказу: обстоятельно описываются исторические предпосылки, а их современные последствия ужимаются до одного-двух абзацев в самых общих выражениях. Идут войны, но никто не знает или не хочет знать их реальных причин; появляются новые религиозные и политические деятели, но никто не хочет знать, кто за ними стоит и каковы их взгляды.

Учитывая, что государственное финансирование этнических исследований недостаточно - даже штат министра по делам национальностей В.Ю. Зорина состоит из 15 человек, - удивляться такому положению вещей не приходится. Кроме этого, далеко не всегда лица, ответственные за национальную политику в России, стремятся понять ее особенности. Обычно результаты работы ученых представляются слишком сложными, поэтому, как правило, высшие чиновники руководствуются в своих действиях компиляциями, которые их референты составили из сообщений газет и необработанной информации из интернета.

Соответственно, и степень незнания политических деятелей Центра о территориях, которыми приходится управлять, поразительна. Например, в 1999 году московские чиновники, которых направили расследовать события в Новолакском районе, жаловались, что им сказали, что в этом районе живут аварцы, и они взяли с собой переводчика, который в итоге так и не понадобился. Создавалось впечатление, будто высокая комиссия до приезда в Дагестан понятия не имела, что это тоже часть России, где 100% населения обучалось в русских школах и владеет русским языком!
Потребности дагестанских мусульман, на первый взгляд, неожиданны. Прежде всего, они нуждаются в соблюдении хотя бы каких-то установленных правил игры - законов и Конституции. Это необходимо для установления более или менее понятных отношений с остальной Россией, хотя в Дагестане считают, что часть законодательства целесообразно передать в ведение местных органов, чтобы можно было ввести в него элементы мусульманского права (семейное право, отчасти финансовое, в том, что касается кредитов под проценты и т.д.). Это само по себе очень сложно.
Вторую потребность удовлетворить и того труднее - это необходимость уменьшить участие правящего клана и зависящей от него клиентелы в распределении дотационных денег, ввести прямой контроль Москвы, чтобы хоть какая-то часть их могла быть использована на восстановление производства в республике.

У самой власти тоже нет представления о том, что ей нужно от дагестанского ислама. Его вполне можно превратить в союзника, сотрудника. Например, нет смысла пытаться использовать те же тарикаты, чтобы заставить дагестанцев идти на машиностроительный завод, а не на рынок. Но с помощью тарикатов можно предотвращать локальные конфликты - а они неизбежно будут, если срочно не приступить к развитию дагестанской экономики. В любом случае, тарикаты возникли как структуры, альтернативные государству, чтоб не сказать антигосударственными. В том виде, в каком они есть, они созданы как эффективная форма оппозиции монгольскому империализму и максимально приспособлены к тому, чтобы уходить из-под государственного контроля. Поэтому ссориться с ними не стоит; если не вмешиваться в вопросы духовной жизни, отношения между государством и тарикатами строятся по принципу "кесарю кесарево". Между тем, их помощь может быть бесценна в том случае, если кто-то начнет "раскачивать ситуацию" в Дагестане, используя недовольство огромной массы безработных. Следует понимать, что ислам в Дагестане, как и в России в целом, уже превратился из молчаливого объекта управления в полноценного участника внутрироссийской политической жизни, ее субъекта и деятеля, не учитывать интересы которого уже невозможно.

ЗАБЕЛЛО Ярослава Юрьевна - главный редактор журнала "Памир-Урал", ХИЗРИЕВА Галина Амировна - преподаватель факультета истории, политологии и права РГГУ.

17-18.07.2002