САЛМАН РУШДИ: АРХИТЕКТОНИЧЕСКИЙ СОН ДЛЯ НЬЮ-ЙОРКСКИХ БАШЕН
Ньюйоркцы хотят, чтобы нижняя часть Манхеттена вернула себе прежний пульс жизни, чтобы Нью-Йорк, как когда-то, смотрел вперед, в будущее, а не в прошлое

В ноябре прошлого года я провел долгий, печальный вечер осматривая дымящиеся руины башен Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке, пытаясь впитать в себя ужас того, чему я был свидетелем, и обмениваясь любезными замечаниями с незнакомцами, пораженными увиденным не меньше меня. Я ощущал свою собственную растерянность, отраженную в глазах собравшихся возле этих развалин, пришедших сюда не ради праздного любопытства, а в качестве достойных людей, желающих лицезреть ужасающее зрелище. Но те, кто появлялся в том районе каждый день - начиная от рабочих из группы спасения и заканчивая работниками компаний, расположенных неподалеку от разрушенных башен, - казалось, чувствовали себя совсем иначе. Они словно пытались избежать вида этого невыносимого зрелища, торопясь продолжить свою работу. Я бродил возле развалин несколько часов подряд, заглядывая в лица людей и пытаясь найти в них ответы, которых никто не знал. Казалось, что мой взгляд никого не оскорблял. Это было время, когда визуальный контакт был необходим, он стал тогда своеобразной возможностью подбодрить других. Каждое мгновение я вновь и вновь проверял глазами зияющую пустоту в небе. Многие люди говорили и писали о потрясении, пережитом ими после того, как привычные силуэты башен перестали читаться в городском пейзаже. Глаза искали их на том самом месте, где они высились всего лишь год назад, но их там не было. Пустота превратилась в действительность.

Тем ноябрьским днем, в месте, которое ньюйоркцы окрестили "нулевым уровнем" (нулевая отметка - место на почве, находящееся ниже или выше уровня атомного взрыва), воздух, казалось, сам конденсировался, принимая форму разрушенных башен, и пытаясь добраться до того уголка памяти, где запечатлелись картины всепожирающего пожара, уничтожившего оба здания. "Это произошло именно там, - размышлял я про себя, - не здесь, внизу, а там - наверху". Я пробовал представить на месте кубометров зияющей пустоты - "там, наверху" - конкретные фрагменты обеих башен, пытаясь взглядом заполнить пустующее пространство. Небольшой аэроплан пролетел над развалинами, и я ощутил в своей душе страх.

Сегодня, когда жизнь города уже отошла от простых жестов, полных скорби, и обратилась к конструктивным идеям, я чаще всего вспоминаю именно вот это самое притяжении неба. Кроме того, вспоминаю я и нью-йоркского сенатора Чарльза Шумера (Charles Schumer), выступившего по телевидению всего лишь несколько часов спустя после трагедии и с болью в голосе говорившего о своей мечте увидеть город таким, каким он был прежде.

Вспоминаю я решения, принятые в послевоенной Великобритании и Польше и касавшиеся разрушенных при авиа-налетах зданиях Парламента в Лондоне и исторического центра Варшавы.

Жители Лондона и Варшавы тоже хотели восстановить Вестминстерский дворец и центр польской столицы, чтобы они вновь были такими же, как и до войны. Если верить последним опросам общественного мнения, большинство ньюйоркцев лелеет ту же мечту.

Ньюйоркцы хотят, чтобы башни-близнецы были восстановлены в прежнем виде или, в крайнем случае, чтобы они не уступали своим величием своим предшественницам.

Тут же появились и те, кто не разделяет подобную идею. Инициативная группа, в которую входят родственники погибших в той катастрофе, настаивает, чтобы район был объявлен священным местом. Группа антикапиталистов, выступающая совместно с родственниками погибших, ставит под сомнение чрезмерные амбиции компаний, требующих пространства для строительства офиса и отелей, аналогичного тому, что существовало до взрывов 11 сентября. Группа архитекторов, в свою очередь, утверждает, что не стоит оглядываться назад, и что есть возможность построить на этом месте высотные дома будущего. Существует и группа людей, полагающих, что вновь строить высотные здания опасно, поскольку они могут стать источником искушения. Какая-нибудь группировка может внушить себе, что вновь должна взорвать их. А с другой стороны, "кто опять захочет работать на этом самом месте?", - приводит еще один аргумент группа "опасающихся".

В течение нескольких дней после оглашения мнения каждой из сторон, инициативные группы пытались распространить свою точку зрения. Результатом подобных упражнений в демократии могло бы стать восстановление нижней части Манхеттена силами всех жителей. А, возможно это могло вылиться в серию робких компромиссов, в результате чего план будущего строительства будет напоминать верблюда. (Как говорится в одной поговорке, верблюд - это лошадь, над созданием которой поработал целый комитет).

Получилось так, что моя собственная идея по реконструкции разрушенных зданий тем или иным образом оказалась отраженной в нескольких из шести внесенных предложений. На закате того ноябрьского дня, что я провел, созерцая небо, мне подумалось: здесь должно стоять нечто огромное. (И, если бы у меня была возможность выбора, я был бы с теми, кто считает, что новые здания должны походить на разрушенные башни, по крайней мере - внешне). Акт разрушения этих башен был жестом символическим, а потому и мы должны ответить, используя символические термины. И поэтому, отчего бы не построить новую 110-этажную башню или даже две башни? И почему бы не оставить последние 30 или 40 этажей полупустыми, наполненными лишь светом, чтобы они как громадные атриумы возвышались над всем строением и служили памятником жертвам? Кроме того, на этих башнях могли бы быть написаны имена всех погибших в той катастрофе. Построенные здания стали бы уходящей в небо версией памятника, воздвигнутого в Вашингтоне (округ Колумбия) в честь погибших во Вьетнаме. Подобные мемориальные надписи могли бы оказаться тем решением, с которым согласились бы все инициативные группы.

Случайно мне стало известно, что один из моих друзей - британский художник Брайан Кларк (Brian Clarke) - в настоящий момент является советником Лэрри Сильверштейна (Larry Silverstein), владеющего правом на аренду зданий ВТЦ сроком на 99 лет. Я изложил Кларку свою идею. Мысль ему понравилась, и он сказал, что передаст ее группе архитекторов. С того самого момента я больше ничего не слышал о планах реконструкции башен, но, благодаря сообщению в прессе, мне стало известно, что практически во всех представленных дизайн-проектах башня выглядит как памятник погибшим, созданный по предложению архитекторов Сильверштейна. Новая башня будет той же высоты, что и разрушенные здания, и венчать ее будет пространство в 40 пустующих, прозрачных этажей.

Я ощущаю себя смущенным, внезапно вознагражденным и потерянным. Я пытался узнать, идет ли речь о версии моей собственной идеи или же о том, думают другие так же, как и я. Но ответа на свой вопрос так до сих пор не получил. В любом случае, не важно кому принадлежит идея.

Я по-прежнему думаю, что идея - хороша, и предлагаю ее всем. На самом же деле меня интересует, что мы хотим в результате создать: некрополь или птицу феникс. Полагаю, что лучшим памятником всем тем мужчинам и женщинам, что погибли при взрыве башен, будет создание подходящей обстановки, располагающей к работе и творчеству, и воссоздание облика города, столь ими любимого. Создание такого монумента было бы лучшим памятником погибшим, превосходящим любые статуи, мемориальные колонны или атриумы, наполненные небесным светом.

Ньюйоркцы хотят, чтобы нижняя часть Манхеттена вернула себе прежний пульс жизни, чтобы Нью-Йорк, как когда-то, смотрел вперед, в будущее, а не в прошлое. И, как и любой очевидец, побывавший на развалинах тех зданий, я до сих пор нахожусь под впечатлением от ужасающей картины: дым медленно поднимающийся над руинами башен, пахнущих паленым мясом; остатки зданий, больше всего напоминающих когтистые лапы хищника; опустошенная центральная часть северной башни, и полукруглая, похожая на укус гигантского чудовища, рана на боку соседнего, еще не рухнувшего здания.

Салман РУШДИ (Salman Rushdie), "El Mundo", Испания,
26 августа 2002