ЗАКЛЮЧЕНИЕ*
(* Джангужин Р.Н. Казахстан постсоветский. Киев, 2002. 482 стр.)

Когда ты стоишь один на пустом плоскогорье, под
бездонным куполом Азии, в чьей синеве пилот
или ангел разводит изредка свой крахмал;
когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,
помни: пространство, которому кажется ничего
не нужно, на самом деле нуждается сильно во
взгляде со стороны, в критерии пустоты.
И сослужить эту службу способен только ты.
(И.Бродский)

Десять лет новейшей истории Казахстана, анализ которых вошел в содержание книги, кардинально изменили страну и ее граждан. За этот период решительному изменению подверглись вся макро- и микро-политическая, правовая, административная, хозяйственно-экономическая, демографическая, конфессиональная, информационная и культурная инфраструктуры страны. Столь же радикальные перемены произошли и на всех стратификационных уровнях казахстанского социума. Все эти перемены, в короткое время изменили менталитет граждан страны, превратив их, вне зависимости от их материального или социального положения, в некое маргинальное, фрагментарно сосуществующее, количество неоднородных групп и просто отдельных субъектов с их противоречивым комплексом разнонаправленных интересов.

Единственными пигментными признаками в этом "калабалыке" - руинизированном социально-политическом пространстве Казахстана - остаются сегодня жузовые и племенные маркировки (для казахов), которые инволюционно трансформировались в кланы, сформированные по принципу этно-групповых признаков, во внутренне изолированные и политически не артикулированные образования (для автохтонных, дисперсно проживающих на территории страны, анклавов национальных меньшинств) и, за редким исключением, в политически деморализованных одиночек, составляющих все еще достаточно многочисленную этносоциальную диаспору русскоязычного населения страны.

Можно, разумеется, обнаружить в этом лиминальном состоянии предельного социально деформированного и фрагментированного казахстанского общества некие признаки, очередной, обусловленной объективным "движением исторической материи", смены историко-культурной формации – от социально детерминированных структур: классов и сословий - к всеохватывающему глобализму с его новой, более масштабной системой координат и самоидентификаций, внутри которых складываются новые системы социальной иерархии и изменяются ценностные ориентации в направлении большей демократизации, творческой свободы, образовательной, технологической и информационной унификации и пр…

Однако уже первые, предварительные попытки адекватной интерпретации, происходящего в казахстанском социуме и политикуме "генезиса", обнаруживают, что за всеми наукообразными представлениями и терминологическим флером о глобальном мире, скрывается, не формирующееся системными связями, новое качественное состояние гражданского населения, а перехват инициативы представителями местных элит, которые вышли из-под системы национального контроля и теперь самостоятельно принимают решения за спиной граждан своей страны.

Следует иметь ввиду, что если продолжать использовать традиционную систему социометрии и ее инструментария для исследования протекающего процесса, то мы никогда не разберемся ни в причинах крушения СССР, ни в механизмах приватизации, ни в тотальной социальной деформации общества, и никогда не осознаем, что главной характеристикой новой политической и экономической "элиты", захватившей командные высоты в результате нечаянного обретения страной государственного суверенитета, является то, что эта "элита", в подборе способов ориентации в социально-политическом и финансово-экономическом пространстве и в своих, неоправданно завышенных самооценках, решительно перевела себя в разряд наднациональной и надсоциальной группы. Именно по этой причине она стремится действовать не как национальная, но как глобальная, связавшая свои интересы и судьбу не с собственным народом, а с престижной международной средой, куда она, в обход этого народа, открыто игнорируя всевозможного рода досадные рудименты - моральные и законодательные императивы, стремится попасть.

Применительно к параметрам, определяющим новые поведенческо-психологические стереотипы и мотивации этой группы, само понятие глобализация претерпевает серьезные деформации и требует для себя уже иного понятийного и терминологического определения.

За неимением возможности для осуществления профессиональной лингвистической проработки семантически-терминологического обозначения этого явления, обозначим его, для простоты, рабочим термином "квази-глобализация".

В первую очередь, понятие, обозначенное используемым нами термином, означает выход этих "элит" из прежней политико-правовой и социально-культурной системы в пространство, где все прежние условности, связанные с законопослушанием и моральными обязательствами, выглядят анахронизмами, а значит и не обязательными для их выполнения.
Решительный разрыв со своим недавним прошлым иллюстрирует не только категорический отказ "новых новых" от собственной национальной культурной традиции, но и устранение тех балансов и компромиссов, на которых прежде держались гражданский мир и согласие.

Как вспоминается, главным условием гражданского консенсуса между различными социально-политическими стратами, этническими и конфессиональными группами в СССР была (хотя бы и внешняя, но все же) достаточно жесткая детерминированность всех социальных сословий и прослоек, исходящая от идеологических императивов социал-большевизма и государства как верховного демиурга с их надзирательно-репрессивным аппаратом. Государство и его идеологическая надстройка, имевшие непререкаемый статус и сакральный смысл, выполняли функции сдержек и балансов, и не позволяли осуществиться процессу, бросающегося в глаза социального и материального расслоения общества, зачатки которого в Советском Союзе, накануне его падения как социально-политической системы, начинали проявлять себя в полу-латентной форме, и проявляли себя в системе распределения некоторого количества благ и льгот, перечень которых был не столь уж и многообразен. Но несмотря на эту дифференциацию, отметим все же, что в последние десятилетия истории стагнирующей страны, между нарастающей массой предпринимательской элиты, с одной стороны и гражданским большинством, с другой, все же располагалось, хотя и далекое от совершенства, выборочно регулирующее гражданско-правовые отношения между гражданами, но все же, по своему содержанию и функциям, вполне социальное государство.

По установившимся правилам того времени, меньшинству предоставлялось негласное право обогащаться посредством закрытых спецраспределителей (для высшей номенклатуры) и ее челяди, осуществляющей распределительные функции, с одной стороны, относительно свободной экономической инициативы, посредством участия в кооперативном движении - для другой, более многочисленной группы. Оставшемуся же законопослушному большинству гарантировались (хотя и весьма ограниченные и по существу, условные) меры социальной и медицинской защиты, и необходимый для физического выживания, минимум жизненных благ.

В мировой капиталистической системе консенсус между различными социальными стратами складывался по более масштабной схеме, в основу которой была заложены примерно те же принципы и механизмы - свод юридических законов и моральных установлений, которые надо было выполнять, тем более неукоснительно, чем ниже в социальной иерархии была расположена та или иная группа населения: "право – есть право правящих классов, выраженная законом".

Такая, внутренне упорядоченная, социальная структура давала некоторым экспертам основание говорить о некоей, не канонической по отношению к социал-большевизму, альтернативной версии социализма (так называемый "шведский социализм", к примеру), которая могла бы выступить альтернативой социал-большевизму. По сути, в данном случае речь велась о социализации и либерализации дикого капитализма, посредством рецепции и имплементации в его правовое тело недостающих этой системе социальных и национальных императивов, в соответствие с которыми, высшей целью и идеалом общества провозглашалась социальная гармония, справедливость, правовая ответственность, гражданские свободы и права отдельной личности.

Разумеется, капитализм постепенно приобретал "человеческое лицо" не сам по себе, не из-за запоздалого раскаяния и не из-за стремления нести в мир "доброе и светлое". Относительно гуманным делало его непримиримое антагонистическое противостояние со своим "могильщиком" (если реанимировать этот термин из, до недавнего времени хрестоматийного, "Манифеста коммунистической партии" в авторском исполнении К.Маркса и Ф.Энгельса). В результате этого противостояния и во избежание возникновения за своей спиной "пятой колонны" из числа обнищавших граждан своей страны, капитализм шел на известные материальные, социальные и правовые уступки перед социумом своих стран.

В западной политологии это явление, если не ошибаюсь, получило название конвергенции, к которой апеллировал покойный академик А.Сахаров…

Когда же мировая система социализма и ее флагман – СССР в одночасье развалились, политическая тектоника мира тотчас же отреагировала на это событие серьезными системными преобразованиями. Воспользовавшись банкротством мирового социалистического эксперимента, мировая экономическая элита оперативно пересмотрела сложившийся гражданский консенсус, по видимому, решив для себя не содержать больше весьма затратное и обременительное социальное государство и весь его многоуровневый комплекс, в содержание которого входит культура и мораль, состоящая в милосердии по отношению к уязвимым слоям общества и в филантропии - к нерыночным сферам социальной жизни: к здравоохранению, просвещению и искусству. Иллюстрацией начала процесса усилившейся экономической поляризации западного общества могут стать социологические данные, которые отмечают, что за последнее два десятилетия минувшего века "бедные стали беднее, а богатые – богаче".

Стоит подчеркнуть особо, что изменение материального баланса между различными общественными стратами в пользу элиты представляется явлением глобального свойства, характеризующий в той или иной мере каждую из стран мирового сообщества, в зависимости от уровня зрелости ее гражданской и политико-правовой культуры.

Одним из первых актов, свидетельствующих о начальном этапе латентной войны "избранных против всех", стало то, что национальные экономические элиты предприняли откровенный шантаж собственных правительств, открыто заявив, что впредь будет вывозить финансовый капитал и производственные мощности за границу, дабы не подпадать под высокие налоги и социальные обязательства перед населением своих стран.

Особенность ситуации, возникшей после развала СССР, усугубленный "имманентными" свойствами и характеристиками младогосударственных образований, состоит в том, что новый класс национальной компрадорской буржуазии, появившийся в результате избирательной приватизации, возник в условиях оспоренного гражданского консенсуса. Отмена коммунизма в этой ситуации было истолковано классом номенклатурной буржуазии как прекращение срока действия общественного договора "сильных" со "слабыми". Разумеется, в пользу "сильных".

Такое дистанциирование от совсем недавно "социально и идеологически близких" партнеров по строительству "светлого будущего человечества", а ныне от "экономически и политически депрессивного", не сумевшего адаптироваться к новым условиям рынка, большинства - собственного народа, автоматически означало для них начало поиска союзников "по ту сторону" бывших баррикад" - в среде недавних недругов - "акул капитализма". Правда, досадной помехой для ускорения этого процесса было то, что номенклатурная приватизация не была легитимной, поскольку бывшие товарищи по партии и спецслужб поделили между собой бывшую государственную собственность скрытно, за спиной бывших "товарищей по социалистическому труду и обороне".

В возникшей ситуации "новым новым" оставалось идеологически обосновать возникшее неравенство тем "неопровержимым" аргументом, что народные массы пребывают в состоянии "коммунистической нирваны". Вследствие этого прискорбного обстоятельства, эти массы органически не готовы ни к владению собственностью, ни к свободному и демократичному волеизлиянию своих, "неправильных", с точки зрения рыночной идеологии, воззрений, а потому их можно просто игнорировать как рудименты коммунистического прошлого, не вписывающиеся в новые проекты развития мировой цивилизации и противоречащие новым веяниям времени.

Производной от первопричины – резкого разворота от, так называемого, развитого социализма в направлении капитализма - стала мотивация "нового класса" национальных компрадоров к освоению пространства квази-глобального мира, поскольку прежние условия, недосягаемого для простых трудящихся пуританского комфорта партийной и хозяйственной номенклатуры, которые они секретно воздвигали для себя за весь период коммунистического режима, уже не могли удовлетворять возросшие аппетиты их преемников.

Перед изумленными глазами "новых новых", открылись "зияющие высоты" ослепительного мира удовольствий, ради которого они не только в одночасье отказались от национальной идентичности и от защиты национальных интересов, но и с наслаждением, восприняли новую идеологию мира индустрии благ. Впервые за свою историю, казахстанское общество столкнулись с элитами, предпочитающими имитаторскую и плагиаторскую активность, ориентированную на быстрое получение свер-доходов, получаемых за пределами деятельности производственно-экономического характера, стремящейся закрепить их за собой и преумножить, не беря на себя при этом никаких обязательств перед собственными нациями.

Возникший класс изначально не отождествляет себя со своим народом: он хранит свои капиталы, имеет недвижимость и обучает своих детей за пределами своей страны.

Соответственно, долгосрочные перспективы своей страны и ее народа остаются вне поля его активного интереса. В силу этого, в социально-культурном пространстве страны образуются, все более и более поляризующиеся и не пересекающиеся группы. Состав первой группы – большинства, образуют пауперизированные массы, второй – ничтожного меньшинства - квази-глобализирующиеся элиты. Общего для этих групп пространства национальной культуры, в содержание которой входят механизмы обратной связи, сегодня по существу, нет. Надо ли говорить о том, что возникшая ситуация переводит большую часть население страны в изолированную от внешнего мира резервацию и оставляет его без будущего?..

В силу целого ряда обстоятельств объективного и субъективного характера, автор не ставил перед собой задачи дать развернутую панораму всех признаков меняющейся экспозиции казахстанского социума и политикума. Автор не столь самонадеян, чтобы притязать на решение неподъемной задачи выработки инструкций и рецептов выхода из социального и политического пике, в которое вошел Казахстан за период обретения независимости (отнюдь не обществом, а его национальной политической элитой).

Независимости от чего? И от кого?..

Возможно, от ответственности перед законом и моральными обязательствами?.. В отличие от большинства, эта над-социальная группа, случись для нее худшее, благоразумно позаботилась о себе и предварительно запаслась надежными парашютами в виде зарубежных банковских счетов. Автор также не входит в какую-либо группу "параллельного проекта" (если использовать метафору Роберта Музиля), направленного на корреляцию развития страны в позитивном направлении. Разве что (опять же по Музилю), выступает в качестве "человека без (политических) свойств". То есть, наблюдает за описываемыми им событиями как бы со стороны, не пытаясь воздействовать на них непосредственно, в качестве практикующего политика.

Во всех этих перепитиях, как писал Ролан Барт: "Я лишний, но вдвойне печально, что мне и не хочется того, из чего я исключен" (1). Прежде всего, по причине того, что зона целеполагания, определяющая всю совокупность рефлексий и действий автора, расположена, в отличие от "поля социально-политического действий" практикующих политиков будь какого статуса, в диаметрально противоположном направлении – в направлении экзистенциональной свободы как высшей ценности Бытия. Той свободы, которая, прежде всего и по своему главному определению, является внутренним состоянием и достоянием личности, и достигается упорным отстаиванием права на самовыражение в качестве своего субстанционального признака и суверенного права. "Мы становимся самими собой в процессе того, как изменяется наше осознания Бытия", - пишет К.Ясперс (2). В свою очередь, понимание Бытия как безропотное и безличное следование заданным правилам внешнего мира – природы и общества, в которых живет человек, не могут оставаться для него закрытым пространством, проникновение в которое определяется наличием каких-либо бонусов или индульгенций и требуют целенаправленной деятельности самого человека, направленной на самосозидание. "Наше существование сопряжено со свободой; там где мы решаем самостоятельно и не подчиняемся автоматически природному закону, - продолжает далее Ясперс, - мы существуем в свободе не сами по себе, но дарованы себе в нашей свободе". (3) В этом смысле "человеческое Бытие, свобода – это еще и богоотношение" (4), - поскольку - "Бытие человека – это становление человека". (5) Как бы крамольно это не звучало, следует все же признать, что, увы, в сравнении со свободой индивидуума, свободой личности социальная свобода в несвободном обществе представляется ничем иным, как неосуществимой мечтой, химерой...

В развитие затрагиваемой темы было бы вполне уместным воспроизвести отдельные тезисы из своей давней статьи, в которой соотношение социального и индивидуального рассматривалось специально. (6) Если анализировать возникшую ситуацию в широком историко-культурном контексте, то сложная диалектика индивидуального и социального, видится одной из генеральных линий, пронизывающей драматургию существования человека. Ведь вся, складывающаяся тысячелетиями, человеческая цивилизация, представляет собой непрерывный процесс самоидентификации человеческой индивидуальности, реализующей себя посредством общественных и государственных институтов. Но всегда, на уровне ли интуиции или же вполне осознанно, человек ощущает противоречивость ситуации, в которой он осуществляет свою жизнь, поскольку стремление к свободе, к максимальному выявлению универсальности своего бытия, постоянно наталкивается на необходимость подчиниться воле и законам, выработанным в обществе, в котором этот человек живет. Больше того, отдельный человек, реализуя себя как идеальную цель, зачастую входит в противоречие с объективной логикой развития истории. "Земную жизнь пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу, / Утратив правый путь во тьме долины. / Каков он был, о, как произнесу, / Тот дивный лес, дремучий и грозящий, / Чей давний ужас в памяти несу! / Так горек он, что смерть едва ль не слаще, / Но, благо в нем обретши навсегда, / Скажу про все, что видел в этой чаще…" (7), - начинает божественный Данте свое исследование тайны одинокой и мятущейся души в ее жестком противостоянии миру как рационально неосознаваемой опасности и, одновременно, пытается исследовать тайну Бытия, раскрытие которой ведет человека к вожделенной гармонии.

Сегодня, в начале третьего тысячелетия, знаменующего собой вхождение человечества в эпоху глобализации, коллизии соотношения индивидуального и общественного заявляют о себе со всей большей актуальностью и настойчивостью. И здесь, вопросов, по-прежнему, значительно больше, нежели, убедительных и исчерпывающих ответов, на них.

В наиболее общей форме, главная группа этих вопросов сводится к определению того, происходит ли все в жизни человека независимо от его воли и желания или же человек сам определяет свою судьбу? А если это так, то каковы механизмы, позволяющие ему, интегрируясь в новые для него масштабы мирового океана культуры и глобального информационного пространства, позволяющие ему сохранить свою индивидуальную идентичность?

Надо признать, что обе стороны существующей дихотомии отнюдь не ложны и иллюстрируют объективное состояние биполярности мироустройства, замеченного еще в древнейшие времена.

Если не затрагивать комплекса вопросов, связанных с глубинными индивидуально-психологическим мутациями, происходящими в подсознании человека, последствия которых пока еще не предсказуемы, то ответы на сакраментальный вопрос о сущности жизни можно свести к двум основным вариантам. Первый из них состоит в том, что судьба человека, общества и мира протекают независимо от воли и желания человека. Второй - в том, что судьба человека, общества и мира создается самостоятельными усилиями самих людей. (8)

Существовал и третий вариант ответа, в соответствие с которым жизнь человека, общества и природы направляется некоей силой, но человек все же может влиять на нее посредством просьб, молитв, приношений, а также воздействием на судьбу посредством особых механизмов, находящихся в распоряжении у людей и подчинявших своей воле даже самих богов. Говоря иначе, жизнь всего сущего протекает по неким законам, но законы эти представляют внутреннее содержание самой жизни.

В силу своего особого положения, человек способен раскрывать эти законы и управлять ими в течение всей своей жизни. Вся история человеческой цивилизации иллюстрирует сложную и противоречивую картину различных проявлений и взаимных наложений приведенных вариантов посредством образов Иеговы и Сатаны, Ормузда и Аримана, как воплощения основных начал мира: света и тьмы, огня и воды, твердого и мягкого, старости и юности, мужчины и женщины и т.д. У древних китайцев эта дихотомия выражалась через концепцию Ян и Инь и через символику линий, а, в последующем, у конфуцианцев, через синтез индивидуального с социальными институциями, у древних греков – через символику цифр (Пифагор), в буддизме – в категориях учения о Карме, как о причине и следствии, последовательно разворачивающих процесс жизнеосуществления, его различных комбинаций, переходов и смен.

К какой бы из сфер познавательной деятельности мы не обращались, все их развитие свидетельствуют об огромной и упорной работе человеческого ума над осмыслением феномена человека, общества и природы. По мере осознания каждого отдельного вопроса как части целостной системы, изменялся сам характер и подходы к их разрешению, уточнялись сущностные характеристики, что, в свою очередь меняло представление о микро- и макро-космосе человеческого существования. При этом, создавая свою историю, человек создавал свой новый образ, поскольку в процессе своей исторической деятельности – хозяйственно-экономической, социально-политической и культурной – изменялся и он сам – его экзистенциональный и его социальный мир…

Один из самых древних способов познания мира и человека, выработанных китайской мыслью ("Дасюэ" - Большая наука), дает следующий эталон: человек познает "вещь", т.е. весь внешний мир; на основе этого познания он создает знание; знание делает его мысль тождественной истине; истинность мысли обусловливает "правильность сердца", т.е. эмоций; всем этим совершенствуется личность человека; когда же человек совершенен, тогда в порядке его "малый мир" - семья; когда семья в порядке, тогда надлежаще управляется государство, тогда в Поднебесной (в Мире – в человеческом Космосе) воцаряется мир…

По утверждению академика Н.И. Конрада, мысль о возможности и необходимости совершенствования человека и зависимости состояния общества от того, в какой мере совершенен сам человек, неотступно следует за человеком на всем его историческом пути. Совершенствование личности начинается с познавательной деятельности, обращенной на "вещи", т.е. на объективно существующий мир. Однако познание мира, как "неорганической части самого себя", инициирует человека на позитивное изменение тех или иных его составляющих – социально-политическое и хозяйственно-экономическое устройство этого мира…

Воспроизведенная схема усовершенствования мира и человека выглядит идеально, т.е. умозрительно и в этом ее недостаток. Выстраивая мир в соответствие с долженствованием, она не учитывает всех противоречий, которые влияют на процессы развития общества и человека, которые развиваются отнюдь, и не всегда, только лишь в позитивном направлении. Причем, определяя перспективы своего развития, человек, за редким исключением, исходит из своих ситуативных потребностей и устремлений, очень редко соотнося их со стратегией своего развития как вида. Ее меньше его заботит биосфера Земли, которой он своими действиями наносит необратимый ущерб, нимало не задумываясь о катастрофических последствиях, которые неизбежно последуют в качестве расплаты за достигнутые материальные успехи…

Участие в III Конгрессе российских философов, который прошел в Ростове-на-Дону в сентябре 2002 года, выявило перед автором контуры новых векторов исследования "проблемного поля", о которых, в контексте затронутых здесь вопросов, было бы уместно высказать несколько соображений. При всей очевидной схожести, современный кризис самоидентификации человека, в отличие от прежних эпох его социальной истории, когда психологическое самоощущение индивидуума также опускалось до критической точки, имеет все же существенные отличия. Сегодня этот кризис уже нельзя объяснить одним лишь дефицитом рациональных гуманистических идей или неадекватным пониманием личностью окружающего ее мира, а также отсутствием необходимых условий для устранения породивших кризис причин. По-видимому, проблема соотношения личного и общественного лежит в несколько иной, нежели традиционно определяемой нами, плоскости многоуровневых отношений между этими факторами. По крайней мере, в качестве исходного условия исследовательского подхода, можно предположить, что существуют определенные признаки того, что интерпретацию проблемы необходимо перевести в систему координат более широкого проблемного поля.

Сказанное, позволяет говорить о том, что возможным выходом из проблемы соотнесения индивидуального и общественного должно стать углубление анализа при интерпретации феномена "человек" и его интеграционной сущности – социума, включив в фокус анализа дополнительные характеристики из области междисциплинарных исследований. Что объективно предполагает осуществление принципиальной смены исследовательской методологии.
При этом возникает необходимость выйти за пределы абстрактных рассуждений о единстве общего и единичного и попытаться раскрыть механизмы реализации и трансформации их признаков и меняющемся функциональном характере на стадии синтеза единичного и общего в непосредственной практической жизни. Представляется вполне очевидным, что именно в единстве и взаимном противостоянии личного и общественного, в перманентном процессе их самообоснования и следует искать антропологические корни того, внутренне присущего проблеме противоречия, которое необходимо раскрыть.

Разумеется, ход развития и совершенствования материальной и духовной сфер жизни, которое невозможно отрицать, на всех исторических этапах становления общества и личности, представляет собой их сложное взаимодействие. И всякий раз, с момента снятия противоречия между индивидуумом и обществом на одном этапе развития, на последующем историческом витке возникает новый ряд факторов, порождающих новое противоречие: "решение проблем на одном уровне переводит их на новый уровень" (Гете). Факторов, создающих эти условия, множество и они достаточно описаны, что дает нам возможность не останавливаться на них.

В контексте затронутой проблемы можно выделить то, что любые общественные объединения (кружки, партии, фракции, государства), исходя из собственного институционального бытия и из своих внутренних программных установок, отнюдь не совпадают с интересами отдельного своего члена. К тому же, по своей внутренней структуре социальные объединения менее дифференцированы, нежели люди и отличаются от них значительно большей степенью нормативности и инерциональности. Это объективное обстоятельство создает неизбежную коллизию с изменчивым и многообразным индивидуальным опытом и устремлениями каждого из членов сообщества. Индивидуальное, по-видимому, уже по определению, не в состоянии идеально адаптироваться, раствориться в социальной среде, какие бы оптимальные условия для жизнеобеспечения ему в ней не предоставлялись, и постоянно стремится выйти за пределы своей жесткой детерминированности от общего. В то же время, следует помнить и о том, "часть, для того, чтобы представлять собой истинное, должна в свою очередь быть не изолированным моментом, а целым". (9)
Исходя из сказанного, можно утверждать, что диалектика общественного и индивидуального представляется неиссякаемым источником развития, как первого, так и второго. Но эта же диалектика общественного и индивидуального образует почву для возникновения трудно разрешимых драматических противоречий на новом уровне и на новой ступени "исторической лестницы", на которых и общество, и отдельная личность становятся уже не вполне теми, "чем" и "кем" была до недавнего времени…

И все же, рассматривая взаимодействие индивидуальной и общественной деятельности в контексте ситуации характеризующей их принципиальную несводимость и объективное противоречие, а также, к скрытым до поры в их внутреннем содержании, потенциям, мы не сможем достаточно полно уяснить причин их возникновения. Без выработки прочных и гибких навыков рассмотрения индивида в подлинно живом диалектическом взаимодействии с конкретно-историческим процессом (а именно на это и наталкивают постоянно возникающие прецеденты "исключений из правил" или "аномалий", как их определяет Т.Кун), все попытки сколько-нибудь удовлетворительно решить проблему человека будут неизбежно сводиться к жесткой однообразности социологической схемы, либо к, мало проясняющим суть проблемы, мифопоэтическим построениям о свободной, суверенной и разумной личности.

Обостренное ощущение фатального кризиса цивилизации, "конца эпохи", которое возникает время от времени, характеризуют ситуации, когда "старое" безвозвратно перетекает в "небытие", а очертания "новой парадигмы мироустройства" выглядят весьма неопределенно, порождает неуверенность в возможностях человека и провоцирует суждения, в соответствие с которыми, главными причинами грядущих кризисов объясняются несовершенствами, лежащими в содержании человеческой субъективности.

Однако, с не меньшей справедливостью, можно утверждать и обратное.

Извечная дихотомия социального и индивидуального особенно отчетливо проявляет себя, с одной стороны, притяжением общинно-группового, сословного, корпоративного, семейно-кланового, этнического, конфессионального, национального и прочих типов сознания и степенью их влияния на сознание индивида. С другой стороны, становится все более заметным и то, что групповые интересы, укорененные местными традициями, принципы социальной, родовой и пр. самоидентификации индивидов, основанной на вульгарном противопоставлении "наших" и "не наших - чужих", входят в антагонистическое противоречие с нарастающей потребностью в общечеловеческом единстве, усиленного процессом регионализации и глобализации и начинают входить в полосу фрустрации и распада. Возникает естественный вопрос: что более нивелирует, личность и аннигилирует ее суверенное право на самоидентификацию и самодостаточную созидательную силу и плодотворную непредсказуемость?
Первое, или второе?..

Традиционно считается, что индивидуальный облик человека – это, прежде всего, его национальная и прочая групповая принадлежность. Соответственно, чем дальше он отдаляется от этого "центра", тем более его "исключительное" качество, характеризующее индивидуальность, "размывается". Так ли это? Следует ли отдавать превосходство одному, в ущерб другому, разрывать, а не связывать?..

Сегодня очевидно только то, что необходимость преодоления кризисных ситуаций, возникающих при реализации основных проблем человеческого бытия, приходит во все более острое противоречие со сложившимися на протяжении всей предшествующей истории институциональными инфраструктуры, определившими, в конечном счете, основные характеристики стереотипа социально-индивидуального человека. Но, отыграв свою историко-эволюционную роль в становлении человека и его "неорганической среды" - социальной культуры, они объективно начинают тормозить процесс развития как индивидуального, так и социального человека. Так или иначе, создание социальных групп и группировок почти неизбежно приводит к групповой ксенофобии, к групповой экспансии и, как следствие, к межгрупповым противостояниям. Сама же логика межгруппового противостояния порождает у ее элит стремление к наращиванию и преумножению собственных властных полномочий в ущерб правам рядовых членов этой группы.

Со всеми вытекающими из аккумуляции власти в руках узкого круга лиц и обслуживающих их интересы репрессивных институтов последствиями, о которых говорилось уже достаточно.

В противовес тенденции деперсонализации личности, происходящей в изолированных социальных стратах и их интегральной производной – закрытых обществах, все развитие культуры и ее составляющих – этики, морали, религиозно-теологических учений и художественного творчества, напрямую, либо в иносказательной форме, стремится доказать человеку всю ограниченность и порочность изолированно-групповой системы жизни, раскрыть перед ним, что развитие цивилизации в этом направлении не способно устранить перманентно существующие антагонизм и ксенофобию. Речь идет не о неприятии национальных или иных, близких человеческой душе, ценностей, но лишь о восстановлении их истинной иерархии, в соответствие с которой, на верхней ступени находится сам индивид, а не его группа, партия или государство.

Сказанное, вовсе не отрицает того неоспоримого факта, что человек всегда был и сегодня остается существом социальным. Утрата живых связей индивида с обществом обедняет его, приводит к утрате многих лучших, собственно человеческих качеств. Однако не менее пагубным для него становится подавление индивидуальности. Причем, не только в глазах общества, но и в собственных глазах. "Тот, кто угадывает, находит и понимает свои границы, более универсален, нежели те, кто границ своих не сознает. В этой конечности ощутимо содержится их бесконечность". (10)

Особенность современной эпохи с ее тотализацией информационного пространства состоит в интенсификации глубинных мутационных изменений, производящих существенные корреляции в самом типе межличностных и общественных связей и, соответственно, в осознаваемых и подсознательных структурах индивидуального человека. Разумеется, эти изменения далеко не однозначны и не поддаются одномерным оценкам. Кроме того, на сегодня, значительная часть населения мира все еще сохраняют устойчивые типологические черты традиционной модели человеческой культуры, проявляющей себя посредством консервативных форм местных и региональных традиций, потому проблемное поле для них расположено в иной плоскости.

С другой стороны, сегодня сущность человеческой индивидуальности все чаще находит свое выражение в субъективных решениях и способах относительно самостоятельных действий. Объективной стороной этого процесса выступает растущая мобильность социальной культуры, расшатывающая и ослабляющая привычные межличностные и межгрупповые связи на различных коммуникационных уровнях. Не менее важная основа этого явления проявляет себя через прогрессирующее вытеснение семейных и общинно-групповых источников информации, детерминант и связей посредством расширения коммуникационного пространства.

Если, в прошлом, личность целиком находилась в тесном кругу групповых и корпоративных интересов, замыкалась в них, находя и исчерпывая в их границах почти все мотивы и возможности своих притязаний и действий, нравственные нормы и мировоззренческие установки, то теперь, получив для себя значительно больший доступ к информации, человек получает дополнительные возможности для сопоставления различных идей и принципов, соотнося их с собственным жизненным опытом и образом действий и, в конечном счете, право на самостоятельный выбор из этого разнообразного спектра возможностей наиболее приемлемые и соответствующие своим представлениям модусы жизнесуществования. Такая внутренняя "суверенизация" субъекта начинает ориентировать его сознание и поведенческий стереотип в направлении самосозидания – как его единственной цели.

Следует признать, что уже первые результаты описанного процесса не позволяют делать однозначно положительных оценок и исключительно позитивных выводов. В частности, можно отметить, что сегодня наметились и негативные последствия возросшей индивидуальности, такие как десоциализация и равнодушие к общественным интересам, переориентация активного внимания на удовлетворение гедонистических потребностей. Этот новый тип индивидуальных ориентаций становится все более массовидным, внося в содержание социальных процессов современности определенную тревогу.

И все же, бесспорным остается то, что свобода личности имеет своей целью конструктивное отношение к окружающему социальному и экологическому пространству, поскольку "умное" сообщество, хотя это и звучит несколько утопически, как неосуществление должествование, не подавляет индивида, а стремится гармонично соотнести общественные и личные интересы, определяя своей высшей целью развитие всех и каждого.

Следует только помнить, что свобода, если не путать ее с нирваной, при всей ее внешней привлекательности, не является контрамаркой для бесплатного входа в "рай земного благоденствия" и, сама по себе, не способна предоставить человеку вожделенный душевный комфорт и материальное благоденствие. Отсутствие или дефицит в нем самом духовной культуры и навыков и созидательной воли, необходимых для того, чтобы продуцировать эту культуру, может стать причиной широкого спектра негативных явлений, имеющих по отношению к культуре и духовности диаметральный противоположный характер.

Анализируя современную ситуацию, можно увидеть, что за пределами поверхностной массификации и стандартизации простирается резко расширившийся горизонт свободного самоопределения личности. То пространство, которое психологи определяют понятием "личностного смысла". Непреложным условием и фактом является и то, что индивид не может не черпать мотивы своих желаний и поступков из материальной и духовной культуры общества, в котором он живет, из того социокультурного пространства, которое созидалось коллективными усилиями многих поколений предшественников, неизбежно обнаруживая на этом пути свою общность с другими людьми и поколениями. Открываемое при этом новое социальное и культурное пространство и новые условия социальной жизни, создают для каждой отдельной личности дополнительные мотивации в ее стремлении выразить свою уникальность и неповторимость. Причем, на смену традиционной, жестко детерминированной групповой идентификации у личности появляется возможность для отождествления себя не с одной, а, одновременно, с несколькими группами, а в перспективе – с общечеловеческой культурой в ее историко-эволюционном развертывании.

Казалось бы, обретение государственного суверенитета, уже по определению, должно было выступить позитивным фактором для развития национальной культуры Казахстана как объективного условия гармонического развития свободной личности. Но, в силу ряда причин, о которых уже говорилось в книге, этого не произошло. Главная из них состоит в контаминации понятий, в силу которых имитационные манипуляции с понятием независимости, вытеснили на периферию общественного и индивидуального сознания подлинный смысл и историческое значение понятия либерально-демократических свобод и гражданских прав, снизив, набирающую силу, пассионарную энергию казахстанского общества как потенциальную совокупность свободных, творчески и созидательно направленных личностей. По причине тотальной коррупции, откровенного игнорирования законов со стороны правящей группы, ювенального состояния политической и правовой культуры и, вследствие этого, слабого иммунитета для сопротивления подавлению демократических свобод и гражданских прав, произошла дефрагментация казахстанского общества. Вместо ожидаемой консолидации всех этнических, конфессиональных и социальных страт в единую политическую нацию, современный Казахстан получил углубление процесса расслоения общества даже внутри существующих до обретения "суверенитета", групп.
Каждая из этих суб-групповых образований имеет разнонаправленные, в сравнении с другими, интересы. Новая архитектура и морфология казахстанского общества создает дополнительные причины к взаимному недоверию возникших социальных групп и, в целом, весьма неблагоприятный фон, на котором возможности возникновения единой цели, примиряющей, консолидирующей и указующей всем этим разрозненным группам единственно верные способы преодоления возникших перед обществом проблем. Место идеи, консолидирующей общество начинают занимать суб-групповые интересы или, замкнутые на своих персональных проблемах, личности. Совершенно очевидно при этом, что позитивный выход в этом направлении представляется более чем проблематичным…

И последнее. По определению Поля Валери: "За всякое подлинное открытие (а данный текст, вне всякого сомнения, является таковым, хотя бы потому, что автор книги открыто высказывает свою мировоззренческую позицию) его автор расплачивается уменьшением своего Я". (11) В этом смысле "уменьшение своего Я" представляется автору осознанной акцией, направленной на освобождения своего сознания от угнетающего чувства своей персональной ответственности за те события, которые происходят на его родине.

Но, может быть, и единственным ответом. Потому что, если нет возможности коллективного выхода из создавшегося кризиса, то на пути к обретению свободы и личного достоинства кому-нибудь необходимо создать прецедент: тот самый, первый шаг, который, как вспоминал герой обороны Москвы - Бауржан Момышулы, самый трудный, поскольку, "чтобы отважится на него, необходимо подняться с колен"…

Источники:

1. Барт Р. Фрагменты речи влюбленного. М.. AD MARGINEM,1999. С. 133.
2. Ясперс К. Введение в философию. Минск, 2000. С.22.
3. Там же. С. 65.
4. Там же. С. 67.
5. Там же. 74.
6. См. Джангужин Р. Очевидность неочевидного. Ж-л "Звезда Востока", №3, 1993. Ташкент.
7. Данте Алигьери. Божественная комедия. Минск, 1997. С.15.
8. См. Конрад Н.И. Запад и Восток. Статьи. Москва, 1972. С.471-474.
9. См. подробнее. Кун Т. Структура научных революций. М., "Прогресс", 1977.
10. Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Том I. Наука логики. М., 1975. С.101.
11. Валери П. Об искусстве. М., 1976. С.188.
12. Там же. С.177.

P.S. или послесловие к Заключению

Позволю себе несколько пояснений, которыми хотелось бы расставить последние точки над i к написанной мной книге "Казахстан постсоветский". В моем понимании, книга подводит некоторый итог значительному периоду, связанному с моей жизнью в Казахстане и оценки, субъективности которых я и не намеревался скрывать.

Необходимость в ее написании продиктована причинами личного свойства и типологически совпадает с определением П. Валери о свободном высказывании, которое уменьшает его автора ровно на ту величину, на какую он высказался, а также со строками И.Бродского, когда он говорит о том, что: "…вообще само/ перемещение пера вдоль бумаги есть/ увеличение разрыва с теми, с кем больше сесть/ или лечь не удастся, с кем – вопреки письму -/ ты уже не увидишься. Все равно почему".

Правда, автор может обосновать это "почему" тем, что впредь его не будут занимать темы, непосредственно связанные с политикой или политологией. Освободившись от груза воспоминаний о своем прошлом, в своей новой жизни я намереваюсь заниматься исключительно цивилизационной проблематикой, в которой реалии и персоны повседневной жизни будут отсутствовать уже по определению.

Так сказать, по правилам жанра.

Именно по этой причине я хочу принести свои самые искренние извинения перед теми, кого я, походя и невольно, задел своими оценками. Вернее будет все же сказать, что не конкретных людей, а те функции, которые они выполняют и персонифицируют. В конечном счете, все мы ходим под Богом и не судьи друг другу, нет! - только одному Богу это подвластно…

И - на последок. Мой розовощекий и полнокровный читатель-критик, подписывающийся псевдонимом Argyn. Можешь доложить своему начальству, что в связи с изменившейся ситуацией, наружное наблюдение за мной можно снять за ненадобностью, поскольку "объект" сменил свою профессиональную ориентацию.

Соответственно, и тебе – мой любезный, придется сменить объект своего пристального наблюдения. Только выполни, на прощанье, одну мою просьбу. Дело в том, что мне крайне больно и неприятно то, что ты используешь в качестве своего профессионального псевдонима имя моего древнего пращура. По правде говоря, я бы не обратил на твои убогие инвективы ровным счетом никакого внимания. Тем более что исходят они от круга людей ("с лицами запоминающими, но не запоминающимися" - Е.Евтушенко), к которому ты принадлежишь. Но уж слишком горько слышать твои панибратско-хамские оценки, подписываемые священным для меня именем.

Очень тебя прошу, уговори своих начальников заменить твой служебный псевдоним. Как тебе, кстати, Терминатор, или что-нибудь в этом роде? Звучит ведь куда более убойно, да и по лексике, царящей нынче на дворе, актуальнее!..

Впрочем, я ведь не имею полномочий давать тебе новое имя – пусть придумают твои начальники.

Скажу только, что я не держу на тебя зла – у каждого своя работа и свой профессиональный долг. Может быть, дети твои вырастут и станут лучше тебя, унаследовав гены своей матери.
На что и уповаю…

Тамам!

Р.Д.