Богоматерь остается в снегах.
"Если уж перед кладбищем мы не можем друг другу дорогу уступить что говорить о жизни?"

Писатель, философ и дипломат Чингиз Айтматов, посвятивший себя идеалам гуманизма, переживает их кризис перед лицом новой войны.

Корр. - Чингиз Торекулович, ваш роман "И дольше века длится день" принес в русский язык термин "манкуртизм". В "Плахе" вы первым из писателей СССР заговорили о наркомании. В "Тавро Кассандры" - о гуманитарных последствиях клонирования за много пет до появления клона человека. Чего нам ждать от вашей следующей книги?

Ч.А. - Я не осмелюсь сказать в данный момент: уже немножко стал суеверным. Работа в качестве посла Кыргызстана в Евросоюзе буквально пожирает все мое время. Мои начинания остаются лишь начинаниями. Когда-то я дал в прессу отрывки из недописанной книги "Богоматерь в снегах". С тех пор читатели меня спрашивают: "Где же ваша "Богоматерь"? Я им отвечаю: "А в снегах. Как была там, так и остается". И это для меня - самая большая драма: замыслы существуют, как живые, а осуществить не удается.

Корр. - Для вас сейчас дипломатия настолько ценнее литературы, что вы не можете взять тайм-аут, чтобы создать новый роман?

Ч.А. - Теоретически мне ничто не мешает это сделать. Но существуют практика жизни, ее прагматизм. Если прежде книга издавалась трехмиллионным тиражом и можно было жить даже с тогдашних низких гонораров, то теперь за пять-десять тысяч тиража получаешь соответственно. И человек живет в повседневном бытии, у него семья...

Корр. - Работа посла для вас лишь способ зарабатывать деньги?

Ч.А. - Не только это. В дипломатию я был включен в связи с тем, что возникли новые независимые государства, которые не имели своих представителей для внешнеполитической работы. Это - с одной стороны. С другой же - в этой работе мною движет чувство патриотизма. Европу я более-менее знаю - особенно Германию, Францию, где мои книги издаются и переиздаются. И это помогает моей дипломатической службе.

Корр. - Если бы новый закон о русском языке был принят, вы были бы готовы отказаться в своем творчестве от иностранных слов - например, "космос", "экология", "гуманизм"?

Ч.А. - Перипетии, волею парламента России возникшие вокруг русского языка, безразличными меня оставить не могут. Я уже пережил подобное в Кыргызстане, когда в начале 90-х там пробовали ввести запрет на слова вроде "радио" - но, слава Богу, тоже вовремя одумались.

Корр. - А как по-кыргызски будет "радио" или "телевидение"?

Ч.А. - В дословном переводе "радио" будет "взять звук", "телевидение" - "взять изображение". Для поэзии это, может быть, и хорошо. Но ведь то же "радио" -уже интернациональный термин для любого языка. И надо стремиться к тому, чтобы таких общих знаменателей в современном мире было больше.

Каждый язык должен стремиться к интеграции с другими языками. Русский в этом смысле служит как раз такой интеграции: мы в СНГ, к нему примыкая, как бы выходим на дальнейший простор.

Корр. - Похоже, вас можно назвать поборником глобализации?

Ч.А. - Да, пожалуйста! Этого термина я не боюсь.

Корр. - А антиглобалистов?

Ч.А. - Тоже. Я им немножко сочувствую: они пока не разобрались в процессе глобализации как в новом этапе мировой истории. Безусловно, в ней есть попытка покорить новые рынки, подчинить сложившиеся и извлечь из всего этого выгоду. Но глобализация - это еще и необходимость входить в общемировую цивилизацию, невзирая на разницу в идеологиях и религиях. Не войдем - останемся странами третьего мира. Даже, может быть, четвертого или пятого. Независимо от того, в малых или больших странах мы живем.

Корр. - Видите ли вы преграды на пути вашей страны к глобализации по западной модели? Например, влияние Китая...

Ч.А. - Китай – материк отдельный и самодостаточный. Но влияние этого материка как мирового фактора я не ощущаю даже на фоне непосредственного соприкосновения с ним. От Бишкека до Москвы во много раз дальше, чем до Пекина. Но та же Москва нам жизненно необходима. Мы вместе - часть евразийской модели мышления.

Корр. - Евразийство - понятие крайне спорное.

Ч.А. - Верно. Но даже при этом наша общая евразийская сущность существует. А Китай... Ну, например, висит огромная, грандиозная картина. Ты можешь на нее смотреть, восхищаться, но не жить в ней.
По своему опыту знаю: мои книги издаются и в России, и в Китае, но я не знаком с отзывами на мое творчество с той стороны Великой китайской стены. Может быть, они и есть как частные случаи. Но для нашей культуры - я имею в виду не только Кыргызстан, а вообще весь регион - до сих пор важно включиться именно в российский орнамент. А с Китаем нас ничего не связывает. Странно, правда? Ближайший сосед - и не связывает. Но это так.

Корр. - Не боитесь, что, когда в Китае будет не полтора, а два миллиарда людей, эта связь проявится на условиях экспансии?

Ч.А. - К тому времени мир должен выработать определенные законы существования малых и великих наций, чтобы никто никого не поглощал. То, о чем я говорю, лишь мое личное представление, моя утопия. Но если мы не придем к этому пониманию, то получится общая масса под одной линейкой. От чего не выиграет никто. В этом плане модель Евросоюза - наиболее оптимальная и достойная форма сожительства разных стран, языков, культур. Благодаря Евросоюзу Европа живет без войн более полувека.

Корр. - А югославские конфликты вы за войны не считаете?

Ч.А. - Это другой вопрос. Югославия никогда не входила в Евросоюз: она окраина Европы. Если бы тот же Милошевич не давал повода к войне, то ее бы не было; а повод им был дан. И теперь рассуждать на тему, надо было бомбить или не надо, поздно. Конечно, югославская проблема в какой-то степени отягощает жизнь Европы и мира. Но тем не менее Евросоюз позволяет рассчитывать на то, что такие же континентальные сообщества появятся и в других частях планеты.

Корр. - В одном из интервью после событий 11 сентября вы говорили, что мир должен одуматься и вернуться к гуманистическим ценностям. Однако, похоже, мир идет в другую сторону. Не думаете ли вы, что гуманистическая доктрина потерпела крах?

Ч.А. - Вы имеете в виду Ирак? Надо подходить к этому вопросу двусторонне. В Америке гуманизм такой: "Деваться некуда, надо бить Ирак, но будем стараться убивать поменьше". Конечно, здесь наносится удар по гуманистической доктрине. Но и Ирак не идет на компромисс: там тоже готовы "мочить". Настоящая суть общечеловеческих ценностей в том, чтобы приоритет гуманизма преобладал и с той, и с другой стороны. А когда с обеих сторон начинается нагнетание ненависти...

Корр. - Кажется, в этом случае не прав тот, кто начинает войну.

Ч.А. - Возможно. Но и тот, кто постоянно дает повод к нападению, тоже находится не в лучшем положении. Надо, чтобы абсолютно все страны отказались от насилия, отступили от него, но никто же на это не идет. В Ираке даже студенты - казалось бы, мыслящие люди - ходят с лозунгами вроде "Саддам или смерть!".

Корр. - Значит, жители Ирака заслужили смерть?

Ч.А. - (Пауза). Нет. Нельзя допускать, чтобы их догматизм привел к этому.

Корр. - А у вас нет ощущения, что ваша миссия как гуманиста близка к провалу?

Ч.А. - Если бы только моя – было бы полбеды. Гуманистические ценности переживают общий кризис. Что, прежние писатели, которые провозглашали те или иные свои видения в гуманистическом плане, сейчас идут нарасхват? Я читал, что некая писательница – детективщица за книгу о Джеке – Потрошителе получила аванс в девять миллионов долларов: вот что в наше время нужно. Да и религии современные сейчас вознеслись и слишком горделиво себя ведут. Кризис религиозного сознания - я не выделяю ислам, христианство и т. д. - уже наступил. В этом я убежден.

Корр. - Когда лично вы это поняли?

Ч.А. В прошлом году. Когда в одном из селений Кыргызстана умер человек, перешедший из ислама в другую веру, и родственникам, несшим его на кладбище, преградила дорогу бешеная, яростная толпа местных мусульман. И пришлось родственникам везти покойного за сотни километров, хоронить его там. Если уж перед кладбищем мы не можем друг другу дорогу уступить - что говорить о жизни?

Ю.ВАСИЛЬЕВ.

28 февраля 2003