ДВА РАБА

Судьба бывает жестока, но рано или поздно она предоставляет выбор - свобода или неволя

• Дмитрий СОКОЛОВ-МИТРИЧ, Ярославская область, село Рождествено

В Чечне приближается референдум. Едва ли на территории, где недавно за считанные годы было построено рабовладельческое общество, сразу после референдума установится цивилизованный стиль правления - для этого потребуются десятилетия. Но само слово "Чечня" после референдума будет звучать не так мрачно. Одним из позорных явлений, которым это слово отягощено, является проблема "белых рабов". Вторая чеченская кампания сопровождалась чуть ли не ежедневным освобождением заложников из России и других государств. Какова их дальнейшая судьба? "Известия" предлагают читателям две истории, герои которых очень похожи - ровесники, оба еще в советское время попали к чеченцам в неволю, оба ровно год назад вернулись на родину. Не похожи они только в главном - в том, как распорядились волей. Один оказался свободным человеком, случайно попавшим в рабство, другой - рабом, случайно оказавшемся на свободе.

Ермаков. Возвращение к свободе

Дома у моих родителей, висит на стене резная миниатюра, я в детстве ее подолгу разглядывал. На ней красивый голый мужчина обнимает красивую голую женщину. Когда я спрашивал: "Откуда это?" - папа отвечал: "Дядя Саша сделал". Дядю Сашу Ермакова я смутно помню - часто к нам в гости приходил. Одни говорили про него: "Золотые руки", другие: "Ветер в голове" - и те, и другие были правы. Дядя Саша умел и работать, и гулять. Когда мне исполнилось 6 лет, он вдруг исчез. Тогда еще никто не мог подумать, что человек может попасть в рабство, поэтому мы все думали, что дядя Саша просто пропал без вести. Когда мне исполнилось 26, он вернулся. Теперь он пьет только пиво с пометкой "0%" на этикетке. Жизнь тоже начинает с нуля и иногда говорит, что эти годы сделали из него совсем другого человека - даже лучше, чем тот, что был.

Гыр-гыр-гыр

И дядя Саша, и мои родители, и эротическая миниатюра - это все в одном подмосковном городке, названия которого Ермаков просил не называть, поскольку он еще не успел обзавестись пропиской и может стать легкой добычей для милиции. В этом городке есть "та сторона" и "эта сторона", а между ними - промзона. Раньше он жил на "этой стороне". Теперь - на "той". Его съемная однокомнатная квартирка имеет вид убогий, но опрятный. Кровать, шкаф, кухонный стол, неработающий холодильник. На полу под раковиной - батарея из бутылок от нулевого пива. Ермаков уже 8 лет не пьет. Правда, когда он говорит, то поначалу производит впечатление человека, который только что проснулся или "под шофе".

- Некоторые даже шутят иногда: "Ты как бросил пить, что-то совсем не просыхаешь". А я, наверное, просто никак проснуться не могу. Для меня все эти годы - как сон какой-то. С тех пор, как те трое чеченцев в Навои что-то в пиво подсыпали, все как во сне.

- В Навои? Может быть, в Грозном?

- Нет, в Навои. В Узбекистане. Это был... 1984 год, кажется. Я помню все подробности - людей, места, разговоры, а вот даты - туго. Все эти 20 лет как в один комок слиплись. В Узбекистан поехал в командировку от монтажно-строительного управления. Мы тогда по всему Союзу строить ездили, зарабатывали очень хорошо, для меня купить телевизор - это было тьфу, а уж поляну накрыть - тем более. Шальные деньги и командировки и довели до развода - развелся и поехал в Навои, чтобы грусть развеять. Там мы химкомбинат строили. В первую же неделю после работы сидим как-то в кафе, пьем пиво. Подсели трое ребят - тогда у нас еще дружба народов была, я даже не понял, кто они по национальности, - между собой все гыр-гыр-гыр да гыр-гыр-гыр. Стали предлагать работу. Мы отказались. Ну нет так нет - они не обиделись. Сидим дальше, пиво пьем. Тут вдруг я куда-то проваливаюсь и отключаюсь. Просыпаюсь в пустыне. Только через год я узнал, что это Центральные Кызылкумы, Тамдынский район. До ближайшего города, Зарафшана, 100 километров, до Навои 300, до Ташкента - тысяча.

- А откуда чеченцы в Узбекистане? Их же в Казахстан депортировали.

- Это не депортированные. Эти чеченцы из Грозного приехали на заработки. Брали наряд, потом обманом набирали себе в городах русских рабов, привозили в степь - и понеслась. Те, к которым я попал, подрядились гараж строить для совхоза "Маданият" ("Культура"). Первый день еще из себя друзей строили, а потом пошел жесткий нажим. Работать пришлось по 12 часов в день, жить круглый год в ашханах - это типа летней кухни, спали на топчанах, кормили нас кое-как. Зимой, когда холодно стало, они с нас всю одежду сняли, в одних трико и рубашках оставили - все на себя надели. За пределы объекта мы ходили только в колхоз - чтобы в ведомости расписываться. А деньги вместо нас чеченцы получали. Многие из наших перестали мыться, опускались так, что вши по ним ползали, - когда тебя так унижают, волю отшибает напрочь. Я это сразу понял, поэтому через "не хочу" за собой следил, брился каждый день и даже иногда старался чего-нибудь для души смастерить - они это заметили, и скоро я стал считаться ценным рабом. Иногда к ним другие чеченцы приезжали - гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр и уедут. Потом я узнал, что эти шестеро не единственные, кто в степи таким промыслом занимается. Мне об этом казахи рассказали.

- Может, узбеки?

- В этих местах казахи живут, хоть территория и узбекская. Но это все я узнал потом, а тот год я прожил как на Луне - где я, какой век на дворе, не понимал. Представьте себе, из социализма - и вдруг в рабовладельческий строй. А потом, спустя несколько лет, встретил одного из тех, кто там со мной был, он рассказал мне, что когда они гараж построили, чеченцы их просто избили до полусмерти и бросили на дороге. Двое умерли, остальные расползлись.

- А вы?

- А я еще раньше сумел сбежать. Опять же - руки мои меня спасли. Послали меня в магазин, встречаю там инженера колхозного. "Мерзебек, - говорю, - вытащи меня от них". - "Не могу, - говорит, - отношения с ними портить, было бы из-за чего". - "А я слышал, вы сейчас контору себе новую отгрохали. Вам ее отделывать нужно. Давайте я вам все это сделаю. Только заберите меня". Он согласился.

Соколов, Ананьев, Кандыба

Сколько времени Ермаков провел в плену, он не помнит - то ли год, то ли полтора. Мерзебек поселил его в строительном вагончике, который подогнал прямо к своему дому: "Если они придут - бей тревогу".

- Они повертелись вокруг, но вступать в конфликт с казахами не решились: их там много и все такие бабаи, что мало не покажется. А когда я с Мерзебеком рассчитался, мне пришлось еще за паспорт работать. Чеченцы-то мой паспорт выкинули, а один казах подобрал. Я к нему. Он сначала принял как дорогого гостя, а потом говорит: "Отработать надо". Но хорошо хоть не обманул - через полгода отдал паспорт и даже бишбармак прощальный устроил. А потом я оказался посреди Кызылкумов с паспортом и с десятью рублями в кармане. Пошел в сторону Навои, и какие колхозы по дороге попадались, там шабашил - "Учтепа", "Учумурат", "имени Карла Маркса". Иногда приходилось наниматься к частникам - что-нибудь построить. Помню одного казаха по имени Совет - я ему ашхану делал. Работал, а сам в какой-то момент просто отключался и думал все о том, как там дома, как там друзья - Соколов, Ананьев, Кандыба. А однажды подошел ко мне в одном колхозе комсомольский вожак и говорит: "У нас тут миллионер живет, нужно ему памятник сварганить на могилу. Можешь?" - "Могу". - "Но только миллионер еще жив, поэтому памятник ему должен понравиться". Инструмента у меня никакого не было, я взял три гвоздя на 200 миллиметров и кернышек. Гвоздиком делал линии, а кернышком выдалбливал их, чтобы белизной отливало. И так у меня хорошо работа эта пошла, что через три дня памятник был готов. На переднем плане портрет миллионера в чабанской шапке, за ним степь, солнце встает, юрта, а вокруг нее - барашки. Тот когда увидел - аж растаял. И все аксакалы его: "Якши, якши". Миллионер хорошим мужиком оказался. Я ему говорю: "А чего вы заранее могилу-то себе готовите?" А он: "Понимаешь, у меня сыновья все непутевые. Я им по машине купил, а они все пьют. Боюсь, что и не похоронят меня как следует". И это правда - молодежь в то время уже пошла дурная, перестроечная. Их отцы мне заплатят, а эта шантрапа остановит на дороге и скажет: "А пойдем-ка, брат, в чайхану. Ты угощаешь".

Слезы Ирины Алексеевны

В этот раз мы с дядей Сашей договорить не успели. Было уже поздно, а рано утром ему ехать в Москву - поступил заказ от одной строительной фирмы подготовить стенд для выставки. Фирма занимается пробковыми покрытиями, а Ермаков, как приехал в Россию, очень к этому стройматериалу проникся и за несколько месяцев уже успел стать докой.

- Одно время у меня простой был, а тут вдруг поперло. Послезавтра квартиру начинаю делать. В день долларов по 100 выходит. Если так и дальше пойдет, через полгода сам квартиру куплю.

А пока Ермаков, когда бывает в Москве, живет у одной одинокой женщины. Как брат с сестрой. Их познакомил один его клиент. Она просто сказала: "Хочешь - живи у меня". Женщина зарабатывает тем, что выращивает у себя дома на продажу самых маленьких в мире собак - чихуа-хуа и самых ушастых - папиллонов. Как я ни старался, так и не смог сосчитать, сколько их у нее, но, судя по лаю, не меньше десятка.

- С семьей у меня не получилось, зато "сестры" всю жизнь спасают. Я ведь самого главного не рассказал, - Ермаков выгнал с кухни все, что тявкает, и закрыл дверь. - Про Ирину Алексеевну. Полищук. Когда я до Навои все-таки добрался - это уже, наверное, начало 90-х было - она мне так же сказала: "Хочешь - живи". Ей было 62 года, у нее вообще ни одного родственника, и я ей стал заместо сына, хотя по документам мы были муж и жена - фиктивно расписались, чтобы мне прописку сделать.

- А почему в Подмосковье не вернулись?

- Тогда ведь еще одна страна была, а возвращаться мне было не к кому - дай, думаю, пока здесь поживу. Первое время у меня срыв пошел после рабства - я все пил. А она терпела. Ни словом не упрекнула, только вздыхала все время и плакала. И в конце концов мне так стыдно стало от этих слез, что я бросил. Просто бросил и до сих пор не пью. Как увижу водку - ее слезы вспоминаю. Стал работать, телевизор ей купил, телефон, мебель хорошую своими руками сделал. Если бы не она - меня уже не было бы давно на белом свете. У меня теперь цель жизни - не только самому в России гражданство получить и устроиться, но и ее сюда переселить. Деньги ей все время высылаю, звоню.

- А почему с гражданством-то проблемы?

- Я тот же вопрос чиновникам задаю. У меня ведь и советский паспорт остался - когда узбекские выдавали, я сказал, что его потерял. Но в нем, блин, узбекская прописка. Чтобы получить гражданство, нужно прописаться здесь, а в паспортном столе говорят, что прописаться я могу только у ближней крови - то есть у сына, а он сам у тещи живет. Я спрашиваю: "А у брата можно?" - "Нет, у брата нельзя". Чем брат хуже сына - не понимаю. Послал письмо Матвиенке, оттуда ответ пришел - ваше обращение направлено в МВД. Дай Бог, поможет. А не поможет - буду сам себе помогать. Куда деваться?

Через неделю я съездил, посмотрел, как дядя Саша сделал ремонт в
квартире у одного стоматолога. Хорошо сделал. Я встал в очередь.

Епишин. Возвращение в рабство

Владимир Епишин не сам сбежал, его освободили. Его одели, обули, посадили на самолет и привезли на родину - в Ярославскую область. Про Епишина писали все газеты, к нему проникся сочувствием губернатор, его подлечили в санатории, ему сделали документы, дали жилье и взяли на работу. Результат - документы он потерял через месяц, на работу его тянут за шиворот, а когда он приходит выражать недовольство в сельсовет, говорит, что у чеченцев ему было лучше.

Село Рождествено Некрасовского района - место не лучше и не хуже любого другого. Так же одни пьют, потому что негде работать, а другие работают, потому что не хотят пить. Епишин встретил нас беззубой улыбкой, из которой густо тянуло перегаром.

- Я сегодня с ночного дежурства, - сказал он, продирая глаза. - На ферме работаю скотником. Денег, правда, не платят совсем, уйду, наверное. Летом подрабатывал строителем за 60 рублей в день, но на зиму стройку приостановили. Как жить - не знаю.

Квартира еще сохранила следы ремонта, на почетном месте - новый телевизор, рядом греется кошка Света, которая гуляет сама по себе.

- Телевизор журналисты подарили. Недавно приезжали фильм про меня снимать.

Журналистов Епишин любит. Первым делом показал целую стопку публикаций о нем. А заодно - телефоны всяких знаменитостей, чиновников, работников ФСБ и счета за газ на 1160 рублей.

- Поехал вчера в райцентр, к Альбине Павловне Суворовой, заму по соцработе. Слава Богу, пообещала их погасить. И 100 рублей выписала. Но что толку! 20 на дорогу ушло, и сегодня уже нет ни рубля.

- А чего у вас газ сейчас просто так горит?

- Привычка кавказская. Без открытого огня - как без воздуха. 11 лет назад я в соседнем селе жил, колхоз "Смычка". Но там я с председателем не ужился, и меня направили сюда. Получил первую зарплату - 350 рублей и поехал в Ярославль на выходные погулять. За два дня все спустил и решил обратно на электричке ехать бесплатно. А на вокзале подходят два ингуша: "Хочешь поработать на Кавказе? Платить будем, кушать хорошо будешь, все тебе будет". Был бы я трезвый - не поехал бы. А пьяный поехал. Они ведь даже цену не назвали.

- А протрезвели только на Кавказе?

- Нет, в Москве. Но сбежать не удалось. Они следили все время.

- Подбежали бы к любому милиционеру.

- Э-э, у них вся милиция еще тогда была куплена. Да и паспорт я им отдал. Приехали мы в Назрань, а там таких, как я, уже человек 10. Покормили нас и развезли по хозяевам. Меня - в Карабулак, к братьям Оздоевым. Месяц дом им строил - все хорошо было. Не платили, правда, но выпивка и еда была. А потом кто-то из наших проболтался, что мы в Москве хотели сбежать - и нас бить начали. Мы с татарином одним, Фаридом, сбежали. Пришли по шпалам на станцию, купили билеты на последние деньги, а тут подходит к нам один чеченец, Магомед, и начинает к себе зазывать. Я-то против был, а Фарид говорит: "Пойдем, кто нас в поезде кормить будет?" Ну я и пошел. Приехали в Чечню, на Веселый хутор. Дом там строили. Все сначала тоже хорошо было - выпивка, закуска, - пока к нему братья не приехали. Они стали с нами грубо обращаться, и мы сбежали и оттуда. Сели в автобус - к нам опять чеченец какой-то подсаживается. Зовет в горы черемшу собирать. Фарид опять согласился, а я говорю: "Извини, не поеду". И отправился в Серноводск, к Ибрагиму Дашнееву.

- Это кто?

- Тоже чеченец. Тракторист. Он давно еще к Магомеду в гости приезжал и звал меня к себе. У Ибрагима я полтора года прожил, сено косил на тракторе. Жадный человек, кормил плохо, с выпивкой тоже туговато было. Я ушел. К Ахмеду Бакаеву. Вот это хороший человек. Шесть машин у него - три наши и три иномарки. И выпить давал, и даже деньги иногда подкидывал. И говорил: "В любое время можешь домой ехать".

- Чего же не поехали?

- У него неплохо жилось. Я думал: "Еще немного поработаю и поеду". Но потом я как-то раз напился, скот растерял и решил не возвращаться. Пока бродил - попал в больницу. Я глазам не поверил, когда Ахмед с женой пришли навестить: "Скот, говорят, сам до дома добрался. Мы, говорят, Володя, на тебя зла не держим. Хочешь - возвращайся". А в больнице медсестра одна была, чеченка, она меня все спиртом угощала и уговорила поехать с ней опять в Чечню. На этот раз в Аргунское ущелье, в Итум-Калу. Вот это я зря сделал. Сын у нее злой человек, бил меня до крови, кормил как собаку, курева вообще не давал. А тут еще война началась. Я соседям их как-то говорю: "Положите мне в укромное место хлеба на дорогу, и я уйду". Они так и сделали. Всю ночь по горам проплутал, а на следующий день попался другому чеченцу - Амину Ялаеву. У него еще хуже стало, три года я мучился. Бегал трижды, но каждый раз они меня ловили. Били много - и руками, и ногами, и кнутом, и расстреливали понарошке. Один раз, чтобы поиздеваться, заставили печку-буржуйку в гору тащить 5 километров, а сами на лошадях вокруг скакали и кнутом хлестали. Я уже потом всего этого и бояться перестал - знал, что все равно не убьют, пока им работник нужен. А вот русаков при мне двух убили - солдат и женщин насиловали, и горло им потом перерезали.

- А почему вы говорите "русаки", а не русские?

- Потому что они так говорят. Слава Богу, Амин меня наконец своему родственнику отдал - Арби. Хороший был человек - мы с ним и ели вместе, и пили. Я ему скот пас. С ним я и в Панкисское ущелье ушел. А потом, когда он коров своих продавал, чтобы в Дуиси обосноваться, то меня вместе со скотом отдал. Коров по 300 долларов за голову, а меня бесплатно.

Епишин говорит обо всем этом без злости. Просто перечисляет события.

- Я уже совсем было смирился, что так и умру здесь, но тут одна российская журналистка меня обнаружила и добилась от грузинских властей освобождения.

Он проводил нас в сельсовет. Когда мы вместе вошли туда, воцарилось гробовое молчание, все женщины разом отвернулись. Епишин тут же исчез за дверью.

- Опять к октябренку нашему приехали, - хлопнула себя по бедрам председатель сельсовета Ирина Воробьева. - Хорошо хоть сам ушел, постеснялся.

- Он сегодня с ночного дежурства вернулся, - проинформировал я. - Устал, наверное.

- У него уже четвертый день ночное, - рассмеялась бухгалтер. - Когда киношники от него уехали, они ему полторы тысячи оставили, вот он и дежурит.

- Нам в прошлом году на весь год 10 тысяч всего выделили - пять на ремонт школы и пять на благоустройство территории. А этому алкоголику 20 тысяч на ремонт, да еще каждый месяц он ездит к Альбине Павловне в район и деньги выпрашивает. Она когда-то его учительницей была, добрый человек, отказать не может.

- Имейте совесть. 11 лет рабства кого хочешь сломают.

- Да мы что, не помним, какой он был? Его ведь и прислали к нам сюда из "Смычки" за пьянку. У нас таких "чеченцев" полсела, только позови.

- У вас село депрессивное. Здесь работать негде.

- Но другие ведь как-то живут. В город работать ездят, огородом кормятся. Летом сюда дачников приезжает втрое больше, чем местных, - у них заработать можно на год вперед. А он работает ровно до 60 рублей в сутки. Чтобы хватило на бутылку и плавленый сырок. При чем тут рабство? У него и никакого надлома-то не видно - он, небось, и не рвался сюда. У нас тут один парень с Дальнего Востока пешком три месяца шел, из армии сбежал - вот это я понимаю. А Епишин ваш, знаете, какие тут речи закатывает? "У меня, - говорит, - все там было. Тюрьма, ужин, макароны, чача". У него только одно мерило жизни: дают жрать - не дают жрать, бьют - не бьют. Тут как-то был один афганец бывший, слушал его, слушал, а потом говорит: "Заткнись, сука, сейчас же, или я тебя задавлю". О-ох, товарищи чеченцы, заберите его отсюда.

- Володя, - сказал я Епишину перед отъездом, - приезжай ко мне работать. Дом строить надо. Выпивка-закуска будет.

- А куда надо ехать?

- Шутка.