Так говорили Нострадамус и Хантингтон
На карту в Ираке поставлен вопрос: кто будет управлять миром, возникшим на руинах Берлинской стены и СССР

Андрей ГРАЧЕВ

Очередная война, как и большинство ее предшественниц, началась на рассвете. Официальное название для нее историки подберут, когда она кончится, но уже сейчас у них есть, из чего выбирать. Новая "война в Заливе"? (Никому не надо объяснять, в каком, ведь нигде больше
не плещется столько нефти, сколько в Персидском.) "Война Буша" или, если хотите, "вторая война клана Бушей" против Саддама? А может быть, если вспомнить про ирано-иракскую, "третья война Саддама"? Сказал же Джордж Буш в своем телеобращении, что это не он, а Саддам "выбирает войну", отвергая требование американо-английского ультиматума
отправиться в изгнание. Или что-нибудь нейтральное и, главное, обнадеживающее – например, "первая война третьего тысячелетия"?

Какое бы название ни утвердилось, нынешняя война, безусловно, останется первым после "холодной" серьезным столкновением между атлантическими союзниками. Кстати, можно ли и дальше так называть членов Североатлантического союза? После того что они сказали друг
другу в глаза, не говоря уже о сказанном за глаза и написанном в патриотически возбужденной прессе, различия между понятиями испытанных друзей и заклятых врагов почти стерлись. Английская "Сан", поместив рядом портреты Саддама Хусейна и Жака Ширака, снабдила их подписью: "Найдите разницу". Рядом опубликован ответ: "Один – коррумпированный тиран, который ставит под угрозу жизнь наших солдат.
Он издевается над Великобританией, разрушает демократию и угрожает миру. Другой – это Саддам Хусейн".

Сила и слабость старой Европы

Всякая война – фиаско дипломатии и поражение политики, если, конечно, не является ее продолжением и инструментом. Чьим поражением стало начало новой иракской войны? Разумеется, первый запрограммированный проигравший – Саддам Хусейн. Всего его коварства, изворотливости и маневрирования оказалось недостаточно, чтобы, продолжая игру в кошки-мышки с ООН, избежать полного разоружения, которого от него требовали ее многочисленные резолюции, возглавить противостояние арабского мира с Западом и просто-напросто сохранить свой режим. Главной жертвой его проигрыша станет, безусловно, его собственная страна, ее мирное население. Но пока Саддам остается у власти и в живых (мало кто, включая его самого, сомневается в уготовленной ему участи), он может торжествовать.

Ему почти удалось добиться исполнения одного из пророчеств Нострадамуса, предрекавшего конец света из-за того, что устрашающий "грифон" нападет на Вавилон и огонь смешает небо с замлей.

Надо надеяться, что до конца света из-за Саддама дело не дойдет. Но к осуществлению другого пророчества – конфликту цивилизаций, обещанному Хантингтоном, в виде обострения противостояния между христианами и мусульманами не только на Ближнем Востоке, но и всюду, где они соприкасаются, включая Европу – мир в эти дни, безусловно, приблизился. Пожалуй, лишь позиция Франции, возглавившей антиамериканскую фронду
"старой Европы", да непреклонное осуждение войны Иоанном Павлом II напомнили разъяренному исламскому миру о главном источнике силы (и одновременно слабости) Запада – его плюрализме.

Правда, чтобы уберечь христианский мир от объявления ему очередного тотального джихада, Франции и Германии пришлось развязать внутренний конфликт уже в рамках самой западной цивилизации. Ибо спор между ними и англосаксами, формально вокруг Саддама, – это не столько дебаты о политической тактике, сколько продолжение спора Запада с самим
собой. Извечное состязание между силой и правом, интересами и принципами, корыстью и ценностями и, в конечном счете, целями и средствами.

Спор столь же необходимый, сколь и бесплодный, что не мешает ему регулярно, покидая сферу схоластики, провоцировать политические конфликты всякий раз, когда цели и средства противопоставляются друг другу.

Не сумев предотвратить войну, по-видимому, потерпел поражение "лагерь мира". К потерям тех, кто к нему присоединился, надо отнести и публичное унижение – Вашингтон без лишних церемоний напомнил несогласным с ним, кто на самом деле правит бал в нынешнем мире, – и предсказуемые издержки, которые придется нести тем, кто окажется на стороне
проигравших, и, быть может, главное: труднопоправимый ущерб, нанесенный авторитету ООН и в целом международному праву.

Очаг сопротивления в тылу

Для Франции и Германии цену проигрыша дополнительно увеличивает "побочный ущерб", который понесла Европа от лобового столкновения с США. Расколовшись на две лагеря – "континенталистов" и "атлантистов", – она будет вынуждена на неопределенное время забыть о надеждах вступить в мировую политику сводной колонной с единой позицией по
стратегическим вопросам и, может быть, даже пересмотреть амбициозную концепцию Европейского союза как политического объединения. Бросив вызов Джорджу Бушу, Ширак и Шредер явно недооценили сохраняющиеся возможности Америки, используя Лондон, в нужный момент навести дисциплину в европейском строю и уж точно переоценили готовность остальных европейцев, включая новобранцев с Востока, отвернувшись от
Вашингтона, начать маршировать за Парижем и Берлином.

Разгромив недостроенные европейские редуты и проехавшись гусеницами по Совету Безопасности, "лагерь войны" во главе с Бушем, выкатившись на прямую дорогу к Багдаду, где его по идее ничто не может задержать, мог бы предвкушать полную победу. Но ее цена даже после, по-видимому, скорого окончания военных действий может оказаться куда выше ожидавшейся. Начать с того, что не сдавшийся Совет Безопасности американцам и
англичанам пришлось объехать, оставив в своем тылу очаг потенциального сопротивления. Несмотря на жесткий прессинг и откровенные угрозы разнообразных санкций, включая и экономические репрессии, прислонившись к французам, выстояли не только еще два "ветоносца" – Россия и Китай, – но и большинство рядовых членов Совета, что заставило США во избежание политического унижения дезертировать с ооновского поля боя.

Хотя в "коалицию пожелавших" им удалось набрать 45 членов, она выглядит достаточно жалко. Буш-сын и близко не приблизился к той внушительной антисаддамовской армаде, которую сколотили в свое время Буш-отец и Джеймс Бейкер для первой войны в Заливе, – тогда в ней участвовало большинство европейских и даже арабских стран, и – о чем стоит напомнить – Франция и Россия, называвшаяся в ту пору Советским Союзом, так что проблем с мандатом Совбеза ООН у Буша-старшего не было.

Еще больше впечатляет список "отказников", которых впору записывать в дезертиры. Так, если позицию Пакистана, уклонившегося от поддержки англо-американской резолюции в ООН, в Вашингтоне готовы были стерпеть, учитывая и без того шаткое внутреннее положение Мушаррафа, то "предательство" Турции, отказавшей США в возможности открыть
с ее территории северный фронт вторжения в Ирак, стало для Буша и Рамсфелда весьма неприятным сюрпризом.

Америка строит гражданское общество в Европе

Однако и вроде бы удавшаяся операция по усмирению Европы рискует уже в ближайшем будущем принести Вашингтону головную боль. Если на уровне правительств расколоть Европейский союз оказалось не слишком сложно, то, когда началась реальная война, уже, казалось бы, нейтрализованная Европа вновь появилась на политическом поле, неожиданно объединенная миллионами демонстрантов, вышедших на улицы, чтобы ее осудить.
Французский политолог Доминик Моизи увидел в этом феномене, спровоцированном поведением Вашингтона, зарождение того самого европейского гражданского общества, создание которого до сих пор без особого успеха пытались подтолкнуть главные инициаторы процесса европейской интеграции.

Закономерно, что антивоенные демонстрации носят более массовый и наступательный характер именно в тех странах, чьи правительства, "изменив" Европе, пошли на союз с Америкой. Из-за этого внутриполитические позиции наиболее лояльных союзников США –
Тони Блэра, Хосе Мариа Аснара и Сильвио Берлускони – серьезно пошатнулись, что американцам тоже придется приписать к политической цене войны.

Что же касается "старой" Европы, то и с ней США даже в случае скорого победоносного завершения иракской кампании придется восстанавливать отношения, ведь других "писателей" – реальных стратегических союзников – у США все равно не предвидится. Не зачислять же в них все 45 ополченцев, которых удалось полунанять, полузагнать в антисаддамово воинство. Просто в будущем со строптивыми европейцами, как с незаметно подросшими детьми, придется считаться.

В конце концов, то, что Ширак и Шредер не дрогнули, когда на них раздраженно прикрикнули из Вашингтона, свидетельствует не о том, что французский президент пытается подражать де Голлю, а немецкий канцлер идет на поводу у пацифистских настроений, преобладающих в Германии, а о наступлении новых времен. В отсутствие "угрозы с Востока" Франция и Германия больше не нуждаются в защитнике и покровителе с Запада, особенно если в уплату за уже ненужные им услуги он будет требовать, как и прежде, беспрекословного подчинения.

Всем, в конце концов, понятно, что Америка и Европа ломают копья не из-за Саддама и даже не из-за непредсказуемых последствий нового военного конфликта на Ближнем Востоке. Речь идет о том, кто и как будет управлять новым миром, возникшим не столько на руинах Центра международной торговли, сколько на развалинах Берлинской стены и обломках Советского
Союза. Оставшаяся в одиночестве супердержава уже в силу своего непререкаемого превосходства над остальными не могла не вызвать по отношению к себе синдромов ревности, зависти и даже антипатии, лишь на время смягченных трагедией 11 сентября. Когда же выяснилось, что Америка во главе с Бушем-младшим не может устоять перед описанным Фулбрайтом искушением "высокомерием власти", а в случае с Ираком – от втягивания мира в геополитическую авантюру, антитеррористическая коалиция, возглавленная Вашингтоном, начала расползаться, а на уровне общественных отношений – трансформироваться в антиамериканскую.

Французы и немцы первыми выразили эту особенность новых международных отношений, поскольку созрели если не для того, чтобы бросить вызов Pax Americana, то хотя бы уклониться от слепого следования за Вашингтоном, куда ему заблагорассудится. Тем более что они мечтают, что когда-нибудь зачатая ими почти 50 лет назад "новая" Европа вырастет в
сверхдержаву, способную занять место, освобожденное Советским Союзом.

Не исключено, что Саддам Хусейн своим политическим инстинктом предчувствовал эту перспективу и, лишившись в свою первую проигранную войну в Заливе советского покровительства, надеялся выиграть вторую, поставив на Европу, усиленную к тому же Россией и Китаем. Однако вряд ли ему удастся пережить ее, чтобы выяснить, прав он был или в очередной раз обманулся.

ПАРИЖ
№13, 30 марта 2003