Василиса Кожина

Как показывает опыт истории, победа всегда предшествует войне – то есть выигрывает та сторона, которая к моменту начала войны является более сильной. Дальнейшие события подчиняются логике развертывания силы. То, что делает более слабая сторона, значения практически не имеет – война для нее уже проиграна. Например, к началу Второй Пунической войны более слабой стороной был Карфаген. Что бы ни делал Ганнибал, какие бы сокрушительные разгромы он ни устраивал римлянам, как бы близко ни подходил к самому Риму – это уже не имело никакого значения. Логика развертывания превосходства римлян не могла не привести Карфаген к поражению. Другой, более близкий пример – Вторая мировая война, где к 1 сентября 1939 года Германия была заведомо более слабой стороной. Какие бы блестящие победы ни одерживали немцы, какие бы впечатляющие территории ни захватывали, как бы близко ни подходили к Москве – все это не имело решительно никакого значения: они были слабее и потому не могли не проиграть.

Проблема заключается только в одном – точном определении понятия "силы". Для историка оно очевидно, он всегда может охватить комплекс факторов, обусловивших превосходство Рима или сил антифашистской коалиции во Второй мировой войне. Современникам значительно сложнее: победа в войне всегда зависела и будет зависеть от аналитиков, которые должны учесть по возможности все мыслимые факторы силы своей и противника и определить, стоит ли ввязываться в войну или не стоит. Или наоборот, стоит ли сразу сдаваться или не стоит. Сложность заключается в том, что необходимо учесть именно все факторы, что, повторяем, для современника событий достаточно трудно.

Возможно, Доналд Рамсфелд является именно тем гением, который произвел точный, математически выверенный анализ ситуации, начиная войну. Возможно также, он обладает некоей сверхсекретной информацией, которая сделала его уверенным в успехе. Возможно. Но для простых обывателей, вроде нас, абсолютно вся известная информация свидетельствует о том, что к началу войны Ирак обладал большей силой, чем Соединенные Штаты, и, соответственно, исход войны может быть предсказан с учетом вышеизложенных соображений. Но – повторяем – мы делаем прогноз, основываясь только на доступной информации. Возможно, у американцев есть какие-то неведомые козыри, которые, будучи введенными в дело, сделают все наши рассуждения бессмысленными. Тем не менее, пока эти козыри не открыты, считаем данную заметку нелишней.

В последнее время нередко приходится слышать рассуждения (что удивительно, даже от военных людей): что бы там ни было, а американцы с их перевесом в силах уж, конечно, задавят, – и так далее. Причина подобных рассуждений – в весьма туманном представлении о том, что такое перевес в силах. Если бы победа в войне зависела только от одного фактора – например, от авиации, – то тут, конечно, ясно, на чьей стороне была бы победа, и иракцы, разумеется, сразу бы сдались, даже и не думая сопротивляться. Но ведь факторов на самом деле очень и очень много, и авиация в данном случае – далеко не главный. На стороне иракцев – целый ряд факторов заведомого превосходства, и об одном из них (весьма серьезном) мы и собираемся здесь говорить.

Анализ британской прессы военного времени дает поразительную картину – невероятной, можно даже сказать, болезненной неадекватности ситуации. Практически с первых дней войны началась истерика, без перерыва продолжавшаяся до начала апреля. Тон статей был такой, как будто близок конец света. Между тем, не только для истерики, но даже для легкого беспокойства, казалось, не было ни малейших причин. Ну, оказывают иракцы сопротивление – а кто на войне не оказывает сопротивления? Ну, гибнет мирное население – опять же для войны ситуация типичная. Шахиды? А что еще другого можно было ожидать в Ираке? Да и не так уж много было пока шахидов, и несомненно, серьезные террористические акции еще впереди и еще надолго. Так что ж, казалось бы, биться в истерике? Между тем, вот один характерный показатель. В Times, в целом предпринимающей вялые попытки сохранять подобие патриотической позы, появилась (где-то в двадцатых числах) блестящая статья, автор которой, разбирая поведение Блэра с точки зрения психиатра, приходит к медицински абсолютно выверенному выводу: у Блэра начинается шизофрения. Причем в буквальном смысле. Это не полемический выпад и не ирония. Статья, повторяем, с медицинской точки зрения очень грамотная. Но каков премьер, такова и нация. Первую стадию – истерики, описанную нами выше – психиатры могли бы определить как беспричинные страхи, иррациональное ощущение совершившейся катастрофы.

Но вот наступил апрель – и тон британской прессы так же, на первый взгляд, совершенно необоснованно изменился, появились новые, элегические нотки: да, все это было печально, грустно, даже кошмарно, но все это наконец позади, теперь время извлекать уроки, лицом к лицу встретиться с суровыми проблемами послевоенного переустройства Ирака, – и т.д. Между тем, реальность, в общем-то, не дает ни малейших поводов для каких бы то ни было вздохов облегчения: ведь в ходе войны с ее начала решительно ничего не изменилось. Ну, подошли к Багдаду – так иракцы, собственно, и не собирались препятствовать им в этом, о чем неоднократно сами и заявляли, – а больше, собственно, ничего и не изменилось. Пожалуй, больше стало фанфаронства, зато коммуникационные линии остались в прежнем состоянии (а линии эти, между прочим, имеют тенденцию к деградации), – то есть перемен нет, а на душе у британцев (и у американцев, разумеется, тоже) безоблачное весеннее небо. "Ах, как мы вздохнем полной грудью, когда падет режим", – это повторяют, как мантру. Между тем, казалось бы, какой режим? В Ираке отродясь не было никаких режимов – существует иракский этнос, из своей среды выдвигающий себе вождей для решения своих этнических задач. Таким вождем, успешно эти задачи выполнявшим, является Саддам Хусейн. В случае гибели Саддама Хусейна (впрочем, вероятнее всего, он умрет естественной смертью) из среды того же иракского народа будет выдвинут другой вождь, ничем от Хусейна не отличающийся и выполняющий те же самые задачи (было бы неплохо обсудить в Интернете со сведущими людьми, насколько возможна в Ираке наследственная передача власти). Можно сказать, что война эта для этноса в целом (не для отдельных людей) выгодна, поскольку создает поистине превосходные условия для национального самоотождествления. Вот, казалось бы, простейшая истина, очевидная любому, кто учил историю в школе, между тем, мы только и слышим, что о "падении режима". Более того, когда Саддам появился на улицах Багдада, сдержанных британцев стало почему-то корчить от злобы, даже антивоенная Daily Mirror назвала это зрелище "отвратительным" и "омерзительным" (в оригинале крепче). Казалось бы: ну что Англии Саддам, откуда вдруг такая пылкая ненависть? А ответ, между тем, прост: англичане, все поголовно, кто рационально, кто сублиминально, очень хорошо понимают, что если им не удастся свалить Саддама (а сделать этого им, разумеется, не удастся, поскольку теперь уже можно не сомневаться, что ниша национального героя ему обеспечена и в качестве "фигуры на знамени" он останется надолго), Англию ожидает совершенно неслыханная, небывалая в ее истории катастрофа. И это, разумеется, уже не пустые страхи. Это очевидно по чисто рациональным причинам.

Но и американцы, на много порядков более тупые, проявляют признаки если не истерики (для этого они слишком низко организованны), то животного страха. Вот, к примеру, тот же Рамсфелд почему-то не дал военным передышки, которая, с чисто военной точки зрения, в общем, не помешала бы. Ответом на их запрос были, как известно, суровые слова о немедленном взятии Багдада. Так что приходится теперь военным брать его, как раньше говорили, "на бумаге", или, по-современному, "в виртуальном пространстве". Может быть, Рамсфелд просто кретин? Может быть. Но в данном случае у него есть определенный резон. Настало время его назвать.

В субботней Guardian появилась толковая статья (далеко не первая из числа им подобных) репортера, работавшего во Вьетнаме. Репортер удивляется: Вьетнам? Какие проблемы? Разумеется, Вьетнам будет. Все условия для него есть и, что самое главное, иракцами, по его оценке, они осознаются. Ну, ему-то что – написал статью, высказал мнение. Доналд Рамсфелд произносит слово "Вьетнам" (про себя, разумеется) с куда меньшим спокойствием. Дело в том, что в число факторов силы входят не только знамена, лозунги, но и стереотипы (правда, твой стереотип – это фактор силы твоего врага). Для иракцев (и, что самое замечательное, далеко не только для иракцев) Хусейн – это знамя; для Америки Вьетнам – стереотип, слово, вызывающее целый комплекс устойчивых и весьма неприятных ассоциаций. Суть военного плана Рамсфелда – заметим, основная суть – сделать так, чтобы эта война ни в одном пункте не напоминала вьетнамскую (почему так долго и болтали о всевозможных невиданных стратегиях, чудесном оружии и пр.). К недостаткам плана Рамсфелда относится весьма туманное определение того, что будет считаться победой; к достоинствам – очень четкое представление о том, что явится совершенно определенным и несомненным поражением. Война будет проиграна сразу же, как только она начнет напоминать вьетнамскую. Это не приведет к поражению. Это и будет поражением.

Но ситуация на самом деле еще сложнее, и последствия войны могут быть гораздо, гораздо хуже, чем последствия Вьетнама. Здесь играют роль два фактора. Первый – временной. Война будет проиграна даже не тогда, когда она станет напоминать вьетнамскую, а когда покажется, что она стала напоминать вьетнамскую. Для первого военные действия должны длиться как минимум год; для второго достаточно месяца. Да что там месяца! Уже в первую неделю все стали просто с ума сходить от страха: легчайший намек на герилью – и инфаркт обеспечен.

Второй фактор – серьезнейший стратегический просчет американцев, которого они не совершили во вьетнамскую кампанию. То гигантское преимущество по сравнению с нынешней ситуацией, которым они обладали тогда, может быть выражено двумя словами: отсутствие союзника. В одиночку гадить можно сколько угодно и даже находить в этом известное удовольствие; но когда рядом находится чужой человек, пристально наблюдающий за твоими действиями, это уже окончательно портит настроение. Британия – вот серьезнейший фактор победы Ирака. Мало того, что в военном отношении от нее нет никакого толку – так американской администрации еще приходится тащить на себе истеричного, помешавшегося от страха Блэра. "Дружеский огонь" – не случайность, это акты спонтанного раздражения на бестолкового, ненужного, нервного и при этом весьма высокомерного союзника. Более того: американцы, может быть, знают, зачем они начали эту войну (мы не уверены, но готовы допустить это), но вот что можно сказать совершенно определенно – это то, что ни Блэр, ни вообще никто в Англии не понимает, зачем они во всем этом дерьме (это не наше выражение, это из Guardian) оказались. И разумеется, вместо того чтобы действовать, они только валяют дурака под Басрой и без конца ноют о том, что стали жертвой обмана со стороны корыстных американцев. Блэр недавно поразил мир уже совершенно несусветной глупостью, написав какое-то "письмо к иракскому народу", где неуклюже уверяет иракцев, что "их судьба будет в их руках" и т.п. Этому письму не хватает одной, в данном случае весьма существенной детали – подписи также и американского президента, без чего как документ оно принимает несколько двусмысленный и даже болезненный характер (вспомним статью в "Таймс"). Но Блэр не просто больной – он заразный больной (обратите, в частности, внимание на Джеффа Хуна – явные признаки слабоумия), и правительство достойно поддержало своего премьера, заявив, что на факт отсутствия подписи Джорджа Буша особого внимания обращать не стоит – ну, не подписался и не подписался, кто его знает – может, он вообще неграмотный. Хорошенькое будет "послевоенное устройство Ирака"!

Однако все эти полоумные шараханья из стороны в сторону, все эти истерики, эйфории, блуждающие идиотические улыбки – не на пустом месте. Британское общество смутно чувствует, что сползает в страшную, отвратительную яму под названием "Вьетнам". Американцы-то ладно, им, как говорится, не впервой. Но Англия, Англия… Многовековая история этой страны не знала ничего даже отдаленно похожего. Вообще, Вьетнам – это не их парадигма, и для англичан оказаться в подобной войне так же немыслимо, как джентльмену произвести акт публичного испражнения. "С нами этого, конечно, не может случиться! А если… О нет, только не это!!! Англия спит и видит кошмар. А вот как "падет режим" – настанет счастливое пробуждение". Утешительная мысль. Но все равно – нервное напряжение страшное. И самое главное – задаром, решительно задаром: ведь при любом исходе войны Англия не получит ничего, кроме унижений. Можно не сомневаться, что, урвав кусок, американцы придерутся к какому-нибудь пустячному поводу и пинком ноги вышвырнут Британию за дверь. А если они не урвут кусок, то всю вину свалят на тех же британцев и припомнят Блэру его дурацкую болтовню о том, что если бы Буш войны не хотел, то он бы, Блэр, сам бы его уговаривал. Вообще, Блэр – это архетипический "крайний". И "крайним" он будет для всех – и для Америки, и для Европы.

Так что Англия – это союзник не столько Америки, сколько Ирака. Что же надо делать иракцам, чтобы победить? Ничего особенного, никаких геройских прорывов. Просто сделать войну вялой, грязной, бессобытийной и долгой, как можно более долгой. Удерживать города, налаживать партизанскую инфраструктуру, посылать время от времени шахидов. Возможно это? Да почему нет? Во всяком случае, за Британию можно, нам кажется, ручаться: если за две недели под Багдадом (а лучше и вообще где бы то ни было) не произойдет реальных перемен, Англия сломается. Сейчас они в эйфории. Как хорошо знают психиатры, необоснованная эйфория при малейшем отрицательном импульсе приводит к взрыву маниакально-депрессивных настроений.

Впрочем, у союзников есть один шанс: Хусейн может сам подарить им победу. Для этого ему надо будет сделать только одно – перестать быть знаменем. Но его недавний блестящий выход на багдадские улицы указывает на то, что пока он этого делать не собирается.