Нефть и демократия

Игорь ДЖАДАН

Когда-то, в разгар перестройки, один мой знакомый, профессор математики - тогда еще только доцент, был приглашен коллегами в Западную Германию по линии научного обмена. Вернувшись, он с интересом рассказал об одном замечательном немецком "ноу-хау" под названием "цивилизованная борьба с диссидентами". Оказывается, в Западной Германии было принято лишать политических врагов "системы" возможности открывать банковский счет. Механизм был достаточно прост: информация о таком диссиденте передавалась из соответствующего отдела тайной полиции во все банки (наверняка это оформлялось "по просьбе" самих банков), счет закрывался, новый уже открыть было невозможно, и "вредный элемент" вскоре оказывался на грани выживания. Жаловаться тоже было некому: очевидно, никакая правозащитная организация в принципе не может заставить банк открыть счет, если этого не желает сам банк. Так что и с точки зрения международных правозащитников "комар носа не подточит", и диссидент, находясь формально на свободе, фактически ее полностью лишается. С закрытием банковского счета человек фактически попадал за такую "решетку", где даже "баланду" не выдают.

Конечно, в России подобный властный беспредел еще долго не будет возможен: параллельная экономика и "черный нал" надежно охраняют общество от процессов тоталитарного перерождения, наблюдаемого в мире все чаще. Тем не менее, в России существует другая, не менее опасная угроза для демократии. Она заключается в простом отсутствии у народа достаточного количества денег.

Деньги - наиболее точная количественная мера "цивилизованной" свободы. Их сумма всегда характеризовала наши возможности в большей степени, чем режимы, при которых нам всем приходилось жить. Определенно можно сказать, что человек "при деньгах" и в диктаторском государстве будет чувствовать себя более свободным, нежели бюджетник на паперти либеральной демократии. И если доход не обязательно говорит об удовлетворенности жизнью его обладателя (часто просматривается как раз обратная зависимость), то об уровне личной свободы - несомненно. Поэтому словечко "лэвэ" ("liberal value" - если кто не знает), давно ставший в России эвфемизмом для обозначения валюты, правильнее отражает содержание "единицы свободы", нежели любая конституция.

Например, страна, в которой треть населения лишена достаточных средств к существованию, - это, по сути, страна, где треть населения лишена свободы. Социальное государство тогда весьма естественно было бы определить, как государство, где существует некий минимум свободы, другими словами, как государство гарантированной свободы. В приложение к нашей истории: советское социальное государство - было системой, обеспечивающей некий минимум индивидуальной свободы дотационным способом - путем уравниловки и советской системы перераспределения. Однако народ в какой-то момент устал от "равенства свободы", некоторым это положение дел стало казаться несправедливым, а другим - порождающим неэффективность перед лицом новых задач.

Следующий вопрос, который встает в связи с оценкой уровня личных свобод, это вопрос о форме государственного управления. На прошлой неделе на канале ТВЦ был проведен экспресс-опрос о предпочтительной для россиян форме правления. Результаты оказались шокирующими: с кратным отрывом откликнувшиеся зрители канала ТВЦ предпочли диктатуру монархии. Демократия оказалась в результате на "почетном" последнем месте. Это подтверждает достаточно старую мысль, что большинство россиян, если и предпочитают "либеральные ценности", то уж, во всяком случае, в их непосредственном, то есть денежном, исполнении, а не в виртуально-идеологическом.

В России, где локомотивом экономического роста традиционно является энергетика, "общий объем" общественной свободы в значительной мере определяется объемом экспортируемой нефти вкупе с мировыми ценами. Таким образом, на сегодняшний день именно снижение мировых цен на нефть, а не война в Чечне, значение которой для экономики сравнительно маргинально, - явилось бы наиболее тяжелым ударом по российским свободам. Удар по свободе в этом случае стал бы, одновременно, и ударом по демократическим институтам. Демократия, как известно, - это весьма дорогостоящий инструмент общественного самоуправления. В последнее время созрело понимание того, что наличие демократии уже предполагает наличие базы в виде порогового дохода на душу населения, благодаря которому люди могли бы воспользоваться плодами демократии и начали в нее верить. В частности, поэтому лелеемые кое-где планы так называемой "стабилизации" нефтяных цен путем "разверстки" иракских запасов - трудно оценить иначе, как попытку "откусить от пирога" российской свободы в пользу свободы заокеанской. В результате установление американской "демократии" в Ираке может в принципе стоить России демократии собственной. Государству придется прилагать больше усилий для поддержания мировых цен на нефть, если оно, конечно, хочет отстоять российские свободы.

Еще одним фактором, бьющим по демократии во всем мире, является компрометация политикой и практикой США самой идеи демократии. Подобно тому, как политические ошибки советских лидеров привели к долгосрочной компрометации, в общем-то, полезного лозунга "социальной справедливости" (и в конечном итоге, к избыточному демонтажу социального государства), теперь и борьба за демократию надолго будет ассоциироваться с несправедливой войной и грабежом культурных ценностей.

Однако всего этого еще не достаточно для того, чтобы вслед за советским социальным государством похоронить и российскую демократию. Действительно, место экспорта нефти мог бы частично занять экспорт вооружений (даже если принять будущие трения по этому поводу с "союзниками" как неизбежность), а американская модель демократии могла быть объявлена "ревизионистской" и "гегемонистской". Вместо нее можно было бы попробовать построить свою, "с российской спецификой", применив к российским условиям китайский опыт в адаптации универсалистских идей.

По нашему мнению, куда более серьезный ущерб демократии наносится изнутри, когда исполнительная власть в лице своего лидера обращается (как это произошло в минувшую пятницу) к лидерам обеих палат Думы с призывом не принимать в предвыборный период, как было сказано, "популистских законов". Формулировать дело таким образом: "не принимайте популистские законы, на которые все равно не будет денег", - это значит фактически утверждать, что в стране нет денег на демократию. Получается (во всяком случае, в глазах "человека с улицы") явный абсурд: на миллиардные капиталовложения за рубежом и увеличение "золотого запаса" деньги есть, а на проведение в жизнь собственных законов - нет. Можно, впрочем, понимать призыв "не принимать популистских законов" как призыв к парламенту не забывать "обеспечивать" каждый закон соответствующим пунктом в бюджете. В этом случае, однако, остается неясным, зачем было президенту употреблять слово "популистский", когда можно было бы ограничиться призывом к депутатам работать более четко и аккуратно. Однако если понять эти слова иначе, получается, что если будут приняты законы, которые исполнительная власть сочтет "популистскими", то для реализации такого закона у нее средств "не найдется".

"Популистский закон" - что же это означает на самом деле? Очевидно, что только существование выборного механизма позволяет общественным слоям, "удаленным от власти", увеличить перед выборами свое политическое значение и добиться (или, если хотите, "спровоцировать") принятие благоприятных для себя законов и распоряжений. Этим удаленные от власти (но при этом ничуть не менее важные, чем власть) составляющие общества получают возможность "отыграть" в предвыборный период у элитных слоев те жизненно-важные для своего самовоспроизводства ресурсы, которые регионально и "вертикально" более близкие к центрам власти слои уже получили в период межвыборной стабильности путем применения административной и других "недемократических" процедур. То есть предвыборный популистский "спин" в работе парламентариев - это неотъемлемый атрибут демократии, если вообще не главный ее смысл в глазах простого избирателя.

В сущности, что означает само введение в практику президентского общения с парламентариями категории "популистский"? Это означает, что исполнительная власть заявляет законодательной, что она лучше законодательной способна отделять "полезные для общества" законы, от "бесполезных" или даже "вредных", хотя и популярных. В результате это: "я знаю, как надо!" упраздняет уже существующую демократическую процедуру формирования "шкалы государственных ценностей" в угоду меритократической. Меритократия - действительно единственно разумный способ управления демократическим государством, но... не в предвыборный период. Избирательная кампания, наоборот, - единственная реальная возможность слегка остудить веру исполнительной власти в непогрешимость своего разума и своих "технологий". Но если даже в предвыборный период исполнительной власти удается убедить депутатский корпус выступать в роли "объекта" политики, а не его "субъекта", - это грозный симптом. Общество, лишенное возможности стукнуть власть "мордой об стол" хотя бы один раз за избирательный срок, рискует впасть в состояние скуки и депрессии.

В России ощущается не избыток популизма, а его недостаток, торжествует шизофреническая "зацикленность" власти на ее собственных ценностях и представлениях, порой весьма далеких от господствующих в обществе настроений. До того, как общество сможет получить от власти "гарантии личной свободы" в виде возможности стабильного дохода для большинства населения, придется еще не раз нажимать на ее болевые точки с целью "приведения в чувство".