Истинное лицо президента-диктатора

Леонид Комаровский - натурализованный американский гражданин, бизнесмен и журналист - волею судеб оказался в центре событий, потрясших Туркменистан в ноябре прошлого года. Он был арестован в Ашхабаде 26 ноября по делу о попытке государственного переворота и покушении на президента Ниязова. Комаровского арестовали в доме его близкого друга и партнера по бизнесу Гуванча Джумаева - одного из главных фигурантов по этому делу.

Леонид Комаровский хорошо знал многих участников оппозиционного движения, включая и его лидера, бывшего министра иностранных дел Туркменистана Бориса Шихмурадова. Он многое испытал в застенках следственного изолятора МНБ Туркменистана. Но под давлением американской администрации и общественности, а также после публичного раскаяния Комаровскому удалось вырваться из тюрьмы. Президент Туркменистана Сапармурад Ниязов 24 апреля издал указ о помиловании Леонида Комаровского и о передаче его властям США.

Комаровский вернулся домой в Бостон. Беседу с ним провел корреспондент "Голоса Америки" Рустем Сафронов.

Рустем Сафронов:
Здравствуйте, Леонид, я хотел поздравить вас с освобождением и спросить, что вы ощущаете?

Леонид Комаровский:
Спасибо Рустем. Во-первых, я хотел сказать спасибо всем сотрудникам "Голоса Америки", всем, кто там работает, и всем, кто слушает эту замечательную радиостанцию, за ту колоссальную поддержку, которую оказывали мне и моей семье. И вообще, в том, что меня выпустили наконец из всего этого ужаса - несомненно есть заслуга радиостанции "Голос Америки".

Р.С.:
Какую роль в вашем освобождении сыграло то, что вы американский гражданин?

Л.К.:
Я думаю, главную. Потому как, ежели бы я не был американским гражданином и не пользовался в связи с этим частичным уважением или хотя бы некоторыми мизерными тюремными привилегиями, мне бы пришлось там совсем кисло.

Р.С.:
Как часто посещали вас американские дипломатические представители?

Л.К.:
За пять месяцев я виделся с консулом Дженифер Фриман четыре раза.

Р.С:
Каковы условия содержания в тюрьмах Туркменистана, и каково сейчас состояние Бориса Шихмурадова и его соратников?

Л.К.:
Я бы не относил к содержанию в туркменской тюрьме вообще слово "условия", потому что условия предполагают некую систему. Системы никакой нет, потому что каждый, что кому не лень, то и творит с заключенными. Фактически, заключенный является там… ну, я не знаю, неким подопытным животным или вообще каким-то странным существом, которое содержится вопреки всем правилам, декларированным этой же тюрьмой. Что касается Бориса Шихмурадова и его содержания, я абсолютно уверен в том, что ему очень плохо. Наверное, хуже всех. Его арестовали в 17 часов три минуты 25 декабря. С этого времени и до начала суда 30 декабря 2002 года его допрашивали без перерыва, то есть, ему не дали ни спать, ни отдохнуть, ни передохнуть, ни собраться с мыслями. Его интенсивно допрашивали на конвейере. По слухам, которые циркулируют в тюрьме, его колют там всякой психотропной гадостью, избивают, издеваются. Я склонен верить тому, что это так, потому что через все это прошел и я. И меня били и кололи. Меня кололи трижды. Последнее, что я знаю о Борисе Шихмурадове - на прошлой неделе, за пару дней до моего освобождения, заместитель начальника следственного управления генпрокуратуры Туркменистана обратился ко мне с просьбой, чтобы я сочинил на английском языке, или перевел с русского, обращение Шихмурадова к мировой общественности о том, что ему замечательно в туркменской тюрьме живется, и что он себя прекрасно чувствует. Я сказал, что ничего этого я делать не буду, поскольку Шихмурадов в достаточной степени – уж, во всяком случае, не хуже меня владеет английским языком и в состоянии сам это сделать. Я полагаю, что в связи с тем, что во всем мире поднят такой громкий крик по поводу содержания в туркменских тюрьмах вообще и Шихмурадова в частности, они, видимо, хотели показать его народу, для того, чтобы все убедились, что он жив и, может быть, даже и здоров.

Р.С.:
За что конкретно вас арестовали? Вы, как известно, бывали в Туркмении неоднократно и раньше по делам бизнеса? Кто вы, доктор Комаровский? "Молдавский наемник с американским паспортом", как вас назвала генеральный прокурор? И что действительно случилось в Туркменистане 25 ноября?

Л.К.:
Да, я действительно много раз был в Туркменистане в 2002 году, да и до этого десятки раз там бывал. У меня был очень хороший, большой, налаженный бизнес с моим очень близким другом Гуванчем Джамаевым. Это была середина 2001 года. И мы с ним много общались. Встретились в Стамбуле, и тогда мы вспомнили о том, что когда-то мы с ним занимались ввозом в Туркменистан различных качественных алкогольных продуктов. И вместе мы решили отправить туда на пробу пару контейнеров пива из Чехии. И вот летом 2002 года я эти два контейнера отправил из Чехии в Ашхабад. Гуванч получил и начал продавать. Это, как бы, тот самый формальный повод, согласно которому я, 22 ноября вылетел из Москвы через Стамбул, двадцать третьего прилетел в Ашхабад и оказался в центре этих самых всех событий.

Р.С.:
То есть, вы никакого отношения не имели к Народно-демократическому движению Туркменистана, которое возглавлял Борис Шихмурадов?

Л.К.:
Я хорошо знаю Бориса Шихмурадова, мы с ним знакомы на протяжении 7-8 лет. Познакомились, когда он был министром иностранных дел Туркмении. Потом мы с ним встречались в Стамбуле, и в Соединенных Штатах, когда он лекции читал в Гарварде. Я с большим уважением отношусь к этому человеку, он, несомненно, высоко интеллектуальная и эрудированная личность. Что касается моего участия, то я, конечно, не был никогда членом этого клуба НДДТ или движения, как они себя называли, но я кое-что для них делал как журналист: какие-то писал материалы, опубликовал у них в сайтах то, что писал в московских газетах. И я, естественно, какие-то вещи для них писал совершенно бескорыстно, никаких денег за это не получая. Я это особо подчеркиваю, чтобы, не дай Бог, кто не подумал, что слово - "наемник" в данном случае может ко мне иметь какое-то отношение.

Р.С.:
Действительно, что вы знаете об этих событиях?

Л.К.:
Вот чему я был очевидцем: 24 ноября вечером, в воскресенье, мы вместе с Гуванчем поехали справлять день рождения его племянницы. После этого Гуванч говорит: "Поехали, съездим там еще в какие-то места… Мы поехали, в результате оказались в доме у его отца. В нем тогда человек 25, наверное, 30 собралось мужиков. Большинство из них я увидел впервые. И они там сидели все в комнате большой, поджав под себя ноги по-туркменски, разговаривали, преимущественно, на туркменском языке. Я ничего не понимал, о чем там идет речь, но я видел, что они между собой общаются. Как потом мне объяснили в прокуратуре, в это время там шел инструктаж и шла раздача оружия. Я со всей ответственностью заявляю, что никакого оружия там я близко не видел. Там просто собирались люди. Когда я потом спросил - что к чему, мне сказали, что будет мирная демонстрация, и они будут в ней участвовать - эти люди. После этого, мы поехали в другой дом, к Иклыму Иклымову, и там я увидел Шихмурадова. Он мне сказал, что будет утром демонстрация возле Меджлиса, что они надеются попасть в это здание и надеются, что каким-то образом туда смогут привести президента Ниязова, и они организуют там, как бы, трехсторонний диалог между оппозицией, Ниязовым и Меджлисом. Диалог, направленный на то, чтобы каким-то образом попытаться разрешить тот кризис, в котором Туркмения находилась… Меня Гуванч разбудил, мы сели с ним в его машину и поехали в сторону Меджлиса на эту демонстрацию, мирную. По дороге к нам сел Шихмурадов, это было, может быть, в километре-двух от здания Меджлиса. И мы все вместе туда приехали. Где-то было около 7 утра. Все время у Гуванча звонил телефон, он все время что-то говорил по-туркменски. Я, опять таки, не понимал, о чем. Он что-то нам объяснял: да, вот там сейчас люди, которые звонят, они сейчас привезут президента сюда, они сейчас все вместе приедут к Меджлису. Мы простояли там минут 20, потом он вдруг говорит: "Да, сейчас, они уже едут, вот они едут. Они позвонили, сказали - едут". Мы стоим ждем, никто не едет. Потом вдруг кто-то позвонил ему, что-то сказал. Он говорит: "Все, никто не приедет. Отбой". Все мы уезжаем. В 5 часов радио "Маяк" передало, что было покушение на Сапармурада Туркменбаши, что на него напали, на кортеж и так далее, и тому подобное. Вот я так узнал о покушении.

Р.С.:
Это вас никак не испугало, и вы не решили бежать из Туркменистана, потому что ничего за собой не чувствовали, такого опасного?

Л.К.:
В моем понимании мирная демонстрация, которая разрешена всеми конституционными актами, законами, всей той международной практикой и международным правом, под которым везде существует подпись президента Туркменистана, ныне действующего… я даже ни сном, ни духом не предполагал, что это может быть каким-то образом противозаконно, и, тем более, что за это могут арестовать. В шесть вечера позвонили по телефону из министерства национальной безопасности - человек по фамилии Искандер Курбанов, начальник управления по защите конституционного строя. Он позвонил Гуванчу и говорит: "Ты бы подошел ко мне, надо поговорить". А поскольку это было не в первый раз - Гуванча периодически, примерно в неделю раз туда вызывали, для каких-нибудь собеседований, промывания мозгов, и еще чего-нибудь, он спокойно сел в машину и уехал туда. Тогда я еще не понял, что его арестовали. Но потом, когда чуть позже пришли и забрали сына его - Тимура, и его отца Розы - семидесятичетырехлетнего человека, тогда я понял, что тут какая-то начинается ерунда. Меня арестовали в ночь со вторника на среду.

Р.С:
Какие вам обвинения предъявили, как проходил ваш процесс?

Л.К.:
Вообще, арестовывали меня… было очень смешно: вытащили за ворота, и вдруг, откуда-то сверху, с деревьев, со здания, чуть ли не с крыши, с чердаков стали выпрыгивать какие-то люди. Человек пятнадцать их набежало, вот такого страшного террориста, Леню Комаровского, давай его отлавливать, и запихивать в какие-то "Жигули". И привезли меня когда в кабинет, мне предъявили документы об аресте, где было написано, что я напал на какого-то представителя власти - не то милиционера, не то полицейского. У них там все это меняется. А потом, это было написано на туркменском языке, я просто не знаю - что. Мне перевели, как бы. Сказали, что я должен это все подписать. Я сказал, что я ничего подписывать не буду и ни с кем не буду общаться до тех пор, пока не дадут возможность увидеться с представителем американского посольства. Я отказался давать отпечатки пальцев, отказался фотографироваться, отказался от еды и объявил голодовку. Я сказал, что я ничего не буду делать, буду лежать и все. Отвели меня в камеру, в одиночку. Там было жутко холодно. Так меня там и оставили. Через три дня меня опять выдернули в это же самое здание, в МНБ и предъявили мне уже обвинение, которое состояло из 14 пунктов. Мне инкриминировали, начиная от покушения на Президента и попытки изменения конституционного строя, до контрабанды оружия, хранения оружия, контрабанды наркотиков, хранения, распространения наркотиков… После чего меня опять препроводили в камеру, и я снова ничего не ел. И где-то… поскольку там все время горит свет, в камере, в какой-то момент - еще и не ешь, а у меня диабет, я все время находился в какой-то такой пограничной ситуации, полу коме - я потерял просто счет времени. Где-то через неделю, через 6-7 дней, меня-таки вытащили в городское управление министерства национальной безопасности, где я первый раз увидел консула, Дженифер Фриман. Она сказала, что они активно мной занимаются…

Р.С.:
Но, они вас как-то простимулировали, чтобы вы покаялись в этих грехах публично?

Л.К.:
Меня три раза кололи какими-то средствами, после которых - просто провал. Не знаю, что было. Потом мне показали запись…

Р.С.:
По телевидению видели вас, конечно. Так же как и Бориса Шихмурадова видели - с покаянными речами.

Покаянное выступление Джумаева
Л.К.:
Я видел, это было ужасно. Потому что там была явно какая-то полуразрушенная физически и морально личность с моим именем, которая, уткнувшись в стол, читала бумагу. Меня, слава Богу, не пытали хотя бы электрическим током, потому что всем остальным и это досталось. Меня просто били несколько раз и трижды кололи. Всех остальных избивали жесточайшим образом, жесточайшим. Вот вы можете себе представить средневековые азиатские пытки, когда человека бросают на пол, сверху на него ставят стул, чтобы он не дергался, начинают его бить дубиной по пяткам и по почкам. Потом начинают прикладывать к нему электроды и избивают до потери сознания. Вот это все проделывали с подавляющим большинством тех людей, которые сейчас отбывают там наказание, после так называемого "суда". Один из них очень подробно мне рассказывал, он сидел со мной в камере - мальчишка двадцатитрехлетний… Он мне просто рассказывал все, что с ним делали. Его свели в ноль, он был здоровый парень. У него после этого не было ни почек, ни головы. Он дергался, он не мог нормально ходить. Все. Личность разрушена, физически.

Р. С.:
Скажите, а какой шанс на успех у предприятия по изменению туркменского общества, которое затеяло Народно-демократическое движение Туркменистана? Был хотя бы малейший шанс, или это был обреченное с самого начала предприятие?

Л.К.:
Я думаю, что шанс этот и был, и остался, потому что туркменское общество на сегодняшний день совершеннейшим образом люто ненавидит своего тирана. Куда бы я ни приезжал, и где бы ни находился, как только люди узнавали, что я не тамошний, а американец, и видели меня где-то, с кем-то из тех людей, которым они доверяли, они тут же начинали рассказывать, как они ужасно живут. И как этот человек вообще всех замучил, задавил, не дает никому ни жить, ни работать, ничего. Просто, вы понимаете, ни-че-го.

Р.С.:
Леонид, не было никакого покушения, или что?

Л.К.:
Я его не видел.

Р.С.:
Скажите, а есть ли какие-то шансы на эволюционное развитие режима в более открытую цивилизованную форму правления?

Л.К.:
Шансов для его эволюционирования, этого режима, в нечто, более ли менее, удобоваримое и похожее на какую-либо демократию, нет никаких. Туркменбаши никогда в жизни не допустит никакой критики в свой адрес. Он никогда в жизни не допустит никакого соучастия в руководстве страны.

Р.С.:
А чем вы сами теперь намерены заняться после освобождения?

Л.К.:
Я, Леонид Комаровский, объявил войну Сапармурату Туркменбаши. Я не буду никоим образом мириться с той ситуацией, в которой сейчас находятся мои друзья в Туркменистане. Я сделаю все возможное для их освобождения. Сейчас мы оформляем вместе с моими друзьями международный фонд по помощи политическим заключенным в Туркменистане. Я сейчас веду переговоры с адвокатами и намерен подать в суд на эту страну, за то что меня там столько лет держали. И за те оскорбления, за те муки, которые мне там пришлось претерпеть Я - человек, живущий в Америке, я свободный человек, и я сделаю все для того, чтобы мои друзья были свободны.

14 мая 2003