Время национального эгоизма

Сергей МАРКЕДОНОВ, кандидат исторических наук

Конфронтация между Россией и Туркменией по вопросу о правах наших соотечественников, в одночасье лишившихся двойного гражданства, по справедливости стала темой номер один в российских СМИ. Высказываются разные мнения по разрешению самого последнего (по времени, но не по степени важности) политического кризиса на постсоветском пространстве. Здесь и необходимость военно-политического вмешательства Российской Федерации (осложненного отсутствием общей границы и недостатком технических средств Каспийской флотилии для проведения масштабной десантной операции), и организация "воздушного моста" (по аналогии с израильским мостом для спасения единоверцев от режима эфиопского "красного полковника" Менгисту или греческим мостом по эвакуации соплеменников из зоны грузино-абхазского конфликта в 1992 г.), и переговоры (как будто до сегодняшнего дня дипломаты только и делали, что молчали).

Ситуация нуждается и в серьезном обсуждении, и в разработке военно-политических сценариев (пусть и противоречивых, но из этих противоречий можно получить и добротный синтез), и в качественных прогнозах. Но очевидно также, что сегодняшний туркменский кризис не может, и более того - не должен оставаться изолированным политическим случаем и анализироваться сам по себе, в отрыве от более широких контекстов. Конфронтация между Москвой и Ашхабадом - это не просто очередной конфликт на пространстве бывшего Союза ССР, это - разделяющая линия, если угодно - Рубикон, за которым у нашей страны только два пути: укрепление собственной безопасности и политического авторитета - либо окончательное превращение в failing state. Если добавить к туркменскому казусу российские проблемы во взаимоотношениях с Грузией и Украиной, Молдавией и Прибалтикой, внутренние кризисы (и здесь чего стоит один чеченский, не говоря уже о нерешенных проблемах федеративных отношений), то второй сценарий не кажется сюжетом из антиутопии.

Сегодняшний туркменский кризис - не просто откровенный плевок в лицо нашим согражданам и нашему государству. Это - теперь уже совершенно очевидный крах российской политики на постсоветском пространстве. Впечатляющие результаты ее таковы, что, например, на территории нашего главного евразийского партнера Казахстана за десять лет с момента проведения переписи 1989 года число русских и русскоязычных уменьшилось на 1582 тыс. человек. Количество учебных заведений (школ, вузов) с обучением на русском языке сократилось в Туркмении на 71%, в Молдавии на 65%, в том же Казахстане на 60% и в не менее братской Украине почти на 70%. Подписка на газеты и журналы из России в странах СНГ сократилась в целом на 41,1% (хотя последний факт свидетельствует не только о дискриминации, но и о социальных проблемах населения бывших союзных республик). Как нежелательное рассматривается российское военное присутствие в Грузии. И это при том, что находящиеся там военные базы не имеют никакого влияния на происходящие в этой закавказской республике политические процессы. Где же еще взять резервы для "отступления"? И какой рубеж считать последним.

В 1991 году 25 млн. русских (а если считать с т.н. "русскоязычными", то получится 35 млн. чел.) оказались вне пределов Российского государства. Впервые в своей истории русские (россияне) стали дисперсным этносом. Как ни цинично это прозвучит, но в самом этом факте нет трагедии. При одном условии. У государства, стоящего за спиной такого этноса, должна быть адекватная политика по защите его интересов. В мировой практике (Германия, Франция, Израиль, Греция) существует два варианта политики по отношению к соотечественникам. Первый - их переселение, обустройство, переобучение на Родине, то есть полномасштабная репатриация. Второй - превращение соотечественников в своеобразных "агентов влияния" (политического, экономического, культурного) на территории другого государства. С этой целью им оказывается всесторонняя поддержка всеми имеющимися средствами (дипломатия, инвестиции, поддержка образовательных программ, гранты, обучение на Родине). Увы, из всех возможных вариантов наше государство выбрало третий - репатриацию не проводить, но и поддержку соотечественникам не оказывать. Разве что вспоминать о них в день очередных выборов.

Оценивая геополитическую и геоэкономическую ситуацию в Черноморском регионе, эксперт Центра по изучению конфликтов Королевской академии Сандхерст (Великобритания) Джеймс Шерр (James Sherr) охарактеризовал состояние безопасности России как "мягкую безопасность" (soft security), являющуюся следствием общей слабости нашего государства. Почему же Россия сегодня имеет "мягкую безопасность" не только в Черноморском бассейне, но и на всем пространстве бывшего нерушимого союза? Без ответа на этот принципиальный вопрос любые наши действия в отношении зарвавшегося Туркменбаши не превратятся в систему мер.

Начать же, на наш взгляд, необходимо с самих основ нашей постсоветской политики. Ее строительство велось с постоянной оглядкой на фантом Советского Союза с его главными мифологемами - интернационализмом и братской помощью. Отсюда и сформировавшийся у российской элиты стереотип - поддерживать безоговорочно тех, кто прошел коридоры ЦК и получил хорошую партийную закваску в разного уровня партшколах-обкомах-рескомах и прочих Академиях общественных наук. Экс-первые секретари бывших братских республик объявлялись Москвой "своими людьми", выражающими пророссийские интересы. Прокоммунистическая, равно как и антизападническая, риторика новых царьков была гарантией их поддержки на выборах (равно как и в подковерной борьбе) против молодой поросли, которую в Кремле однозначно заносили в разряд либо националистов, либо низкопоклонников перед Западом.

Объективности ради скажем, что нередко те, кто противостоял "нашим людям", были и националистами, и низкопоклонниками, и даже, чего греха таить, русофобами. Но проблема была (и есть) в том, что просящие кремлевской поддержки (и с лихвой ее получавшие) экс-коллеги наших руководителей по экс-КПСС страдали теми же болезнями. Более того, именно благодаря их "интернационалистскому" руководству еще в советские времена в бывших республиках СССР расцвели пышным цветом коррупция и теневая экономика, этнократия и кумовство. Достаточно посмотреть на результаты всесоюзных переписей с 1959 по 1989 гг. - и увидеть, что сокращение русскоязычного населения в республиках Средней Азии и Закавказья стало устойчивой тенденцией. Но это, похоже, российскую власть не насторожило. И она отказалась напрочь от идеи выращивания реальных своих проверенных кадров в бывших нацреспубликах, доверяя старым этнократам в шкуре интернационалистов. В результате сперва мы поддержали "нашего человека" Эдуарда Шеварднадзе, свергнув бесноватого Звиада. В благодарность наш бывший министр развязал войну в Абхазии и стал бойко торговать антироссийской риторикой, получая щедрые авансы с Запада. Затем "нашим человеком" стал Петр Лучинский в Молдавии. Сначала он быстро превратился в "Петру", а затем процесс румынизации образования пошел быстрее, чем при "ненашем" Мирче Снегуре. В "наших" успели побывать Альгирдас Бразаускас и Гейдар Алиев, поочередно два Леонида, Кравчук и Кучма. Последний вспоминает о дружбе с Россией ситуативно, аккурат к моменту очередного слива компромата.

Полученные результаты адекватны нашим вложениям. Вместо образа самой успешной страны на постсоветском пространстве, немало сделавшей на пути преобразований и готовой научить этому соседей, мы усиленно создавали непривлекательный образ антагониста Европы и США, противника реформ и демократии. Вместо того чтобы выполнять роль моста между нашими собратьями по СССР и странами Запада, мы сами по сути дела установили альтернативу - "Россия или Запад" (вместо формулы "на Запад через Россию и с Россией"). Союз с Россией рассматривается молодой (а значит - и перспективной) частью населения стран бывшего СССР как ставка на прошлое, как отказ от реформ. Пророссийский - значит несовременный, антиреформаторский. Эти слова сделали синонимом, увы, наши отечественные политики. Пророссийская ориентация стала синонимом неэффективности, закрытости, коррупции и криминализации. Да и "наши люди" немало поспособствовали формированию именно такого образа.

В течение 1991-2003 гг. мы не хотели замечать того факта, что на территории бывших союзных республик сформировались авторитарные (и даже тоталитарные) политические режимы. Более того, мы ничего не делали для того, чтобы придать им хотя бы подобие "человеческого лица". "Это сукин сын, но он наш сукин сын", - повторяли наши прагматики фразу президента столь нелюбимой ими Америки. Чего греха таить, многим представителям спецслужб, армии и дипкорпуса импонировали именно такие режимы. Очень хотелось не просто дружить с ними, но и перенести их опыт на нашу почву. Сколь часто из уст какого-нибудь чиновника в погонах мы слышали слова о прекрасном опыте Туркмении по борьбе с организованной преступностью. Но ведь и тоталитаризм имеет свою логику. Единожды начав репрессии, тоталитарная машина не может остановиться даже на вчерашних союзниках. Такой системе всегда нужен враг. Сегодня для одного из "сукиных детей" таким врагом стали русские с двойным гражданством. К слову сказать, двойное гражданство было не в чести и у тоскующих по прошлому.

Из-за этой же подсознательной тоски по СССР, который мы потеряли, и наша прямо таки толстовская многострадальность и многотерпимость. Ради фантиков "интеграции" и "укрепления добрососедства" мы прощали заявления лидера соседнего государства о воровстве энергоресурсов, откровенное хамство другого лидера, учившего наших граждан от сапожника и до президента, как надо правильно жить. Белорусский батька не раз нелицеприятно высказывался в адрес того же Чубайса. Чубайса можно сколь угодно ненавидеть, но пока он занимает свой высокий пост, не стоит позволять упоминать его имя всуе лидеру другого государства. Тем паче - живущего на содержании у России.

Никогда российские лидеры не увязывали экономические отношения со странами СНГ с положением русскоязычного населения. Назарбаев и Казахстан - наши партнеры, и баста. А что же эти партнеры превратили подведомственную территорию (впервые в ХХ столетии) в страну с преобладающим "титульным населением"? Если российская элита и пыталась увязать экономику и права наших сограждан, то делала это не к месту, как в ситуации с Латвией. Депутаты Думы не раз обкатывали законодательные инициативы по введению санкций по отношению к этой балтийской республике. Не отдавая при этом отчет в том, что бизнес в Латвии говорит по-русски и лучшая защита наших соотечественников - не бойкот тамошним шпротам, а создание правовых прецедентов посредством массовой подачи исков в тот же Страсбург. Хотите по-европейски - будет вам приоритет закона и прав человека.

Но Туркмения - не европеизированная Латвия. Здесь исками не отделаешься, и переговоры тут не поймут. Сколько уже было этих разговоров и увещеваний. Восток, может быть, дело и тонкое, но силу в этой части земного шара понимают прекрасно. Понимают, и готовы преклонить голову перед государством, уважающим прежде всего само себя, отвечающим за свои слова и отстаивающим свои интересы. Но перед тем, как от слов перейти к делу, нужно четко понять, от какого наследства мы отказываемся. Пора понять, что the Phantom of the USSR is dead. В отношениях же с новыми гособразованиями нужен здоровый прагматизм и национальный эгоизм. Никаких братьев и интернационалистких обязательств больше нет. Против вчерашнего брата и друга при необходимости можно и нужно применять военную силу. Безусловно, только в том случае, если дело не может ограничиться санкциями и запугиванием. Пора понять, что мы уже больше десяти лет живем не в СССР, а в другой стране. Имя которой - Россия. И надо научиться любить и уважать эту страну, и защищать ее интересы даже с оружием в руках. Только так ее будут уважать другие. Сначала зарвавшиеся царьки, а потом, глядишь, и цивилизованные страны...
1.07.2003