МНОГОПОЛЯРНАЯ ИЛЛЮЗИЯ И ЕЕ ОПАСНОСТЬ

Александр КОНОВАЛОВ - директор Института стратегических оценок

Трудно не согласиться с мыслью, высказанной недавно в очень интересной статье Дмитрия Орешкина "Золотой миллиард" или "Золотая Орда"? Говоря об особой культуре мышления, которую сторонники современного евразийства склонны считать национальной российской чертой, автор заметил: "Если убогий западнический подход заключается в накоплении фактов и в скучных попытках их непротиворечиво объяснить, то вольный дух евразийства сначала творит единственно правильное учение, а загонять в него факты начинает потом. Ненужные при этом отбрасывает или исправляет задним числом". Ну что ж, наш недавний исторический опыт немало способствовал выработке такой малополезной привычки - сначала уверовать в схему, накрепко загнать ее между лобной костью и серым веществом и только потом начинать анализировать окружающий мир и процессы, которые в нем развиваются.

Подход не требует особого умственного напряжения, удобен своей простотой и предопределенностью результатов анализа. Благо шпаргалка с ответом прочно сидит в голове аналитика. Есть только один серьезный недостаток, чем дольше мы остаемся пленниками избранной схемы, тем дальше уходят результаты таких теоретических построений от реальности и тем опасней на них опираться. Особенно в практической политике, когда ценой ошибки может быть судьба страны и ее безопасность.

Что может сложиться на руинах старой биполярности?

Много десятилетий мы жили в биполярном мире, державшемся на оси идеологической конфронтации между коммунистическим проектом во главе с СССР и либерально-демократическим, символами которого были США и блок НАТО. С крахом коммунистического проекта, распадом СССР и уходом США в далекий отрыв от других стран в экономической и военной области многие политики, да и представители аналитического сообщества заговорили о формировании однополярной модели мира с безоговорочным доминированием, если не диктатом США. Убедительная демонстрация американской военной мощи в Афганистане и Ираке, как и демонстративное пренебрежение США к нормам международного права и международным институтам, только усилили ощущение сложившейся монополярности.

В то же время российское политическое руководство, как и лидеры многих других, прежде всего европейских, стран не раз заявляли о неприемлемости однополярной модели и американской гегемонии. Российский президент не раз высказывался в том смысле, что мир вокруг нас де-факто многополярен, а американская гегемония неприемлема, да и физически невозможна, при всей американской мощи. В качестве подтверждения многополярности мира обычно приводят стандартный набор аргументов: есть значительное число растущих центров экономической мощи - Евросюз, Индия, Китай, страны Юго-Восточной Азии, и т. д., где США не способны жестко диктовать свою волю, тем более с помощью военной силы. Есть бурлящий исламский мир Юга, активно сопротивляющийся попыткам американского давления. И даже в тех странах, где американцы успешно применили военную силу - Афганистане и Ираке - ситуация еще далека от окончательного разрешения, а результаты американского военного вмешательства значительно отличаются от того, что планировалось в Вашингтоне. Все названные центры традиционно рассматриваются российскими политиками и экспертным сообществом как полюсы формирующегося многополярного мира. При этом из заявлений российских руководителей однозначно следует, что: для России приемлема только модель многополярного мира, Россия является или неизбежно станет одним из его полюсов и, наконец, лучшим институтом для управления кризисными ситуациями в многополярном мире следует считать ООН и ее Совет Безопасности.

При всей простоте и кажущейся очевидности и такой схемы, и вытекающего из нее подхода к формированию внешней политики и политики безопасности их детальное рассмотрение вызывает очень много вопросов. Во-первых, вызывает серьезные сомнения, стоит ли на фоне ускоряющейся глобализации считать полюсом, в традиционном геополитическом смысле этого слова, любое государство или группу стран, отличающихся большим объемом и высокими темпами роста ВВП и даже значительной военной мощью? Во-вторых, насколько безопасно и уютно будет чувствовать себя нынешняя Россия в многополярном мире, если он действительно сформируется, и так ли уж стоит его страстно желать? Наконец, в третьих, стоило бы еще раз проверить, насколько адекватно политическая реальность отражается в столь популярной модели многополярности, и не пытаемся ли мы подогнать реальность под привычную схему, сложившуюся в нашем сознании из обломков старого биполярного мира?

Не ставя задачу дать определение геополитического полюса, отметим, однако, что сам термин "полярность" подразумевает противопоставление, противостояние, причем жесткое и непримиримое. В разделенном мире идеологизированной блоковой конфронтации понятие биполярности было вполне уместным и адекватным. Действительно, два непримиримых полюса противостояли друг другу, с большим или меньшим успехом поддерживая между собой динамическое равновесие. Оно описывалось в таких терминах, как "баланс сил", "стратегическая стабильность" и т. п. Но ни одно из этих понятий не применимо к нынешним отношениям США и Евросоюза, Китая и стран Юго-Восточной Азии, Индии и России. При этом автор вполне отдает себе отчет в том, что в отношениях между этими странами или группами государств вполне могут быть противоречия, и очень серьезные, (достаточно вспомнить разногласия "Старой Европы" и США по иракской проблеме), но это не делает их полярно противостоящими друг другу.

О стратегической стабильности и балансе сил еще иногда вспоминается при анализе российско-американских отношений. Но это опять-таки не следствие непримиримой полярной позиции государств, а, скорее рудимент периода блокового противостояния, от которого трудно отказаться. С одной стороны, в силу инерции ментальных стереотипов, с другой, в силу определенного "технического детерминизма", когда унаследованные от прошлого ядерные потенциалы отчасти определяют военную политику самим фактом своего существования.

Таким образом, наличие стран и регионов с высоким уровнем развития экономики, вышедших или выходящих на стадию постиндустриальной, информационной цивилизации, своего рода "узлов роста" в сети глобализурующейся экономики вряд ли стоит толковать как многополярность, аналогичную политическим стереотипам девятнадцатого века, где каждое государство выступало за себя и против всех.

Предположим теперь, что страны и регионы, о которых говорилось выше, все же формируют полюса будущего многополярного мира. Чем в перспективе это может обернуться для России? Напомним, для начала, что подавляющее большинство потенциальных полюсов, узловых точек многополярного мира, расположены либо на границах России, либо в непосредственной близости от них. Практически каждый из этих полюсов, существенно опережает Россию либо по уровню своего экономического развития, либо по темпам экономического роста, либо по политической пассионарности, (как Ближний Восток). Каждый геополитический полюс обладает своим "полем политической и экономической гравитации". Таким образом, Россия с ее экономическими проблемами, еще не сформировавшейся идентичностью и слабой государственностью впервые в новой и новейшей истории рискует очутиться в окружении полюсов, гравитационное поле которых может превысить прочность связей, скрепляющих Россию в единое государство. И тогда, в строгом соответствии с законами механики и поли тической логики, Россия может оказаться просто разорванной более динамичными и активными полюсами, расположенными по ее периметру. Не будем также забывать, что многополярную систему динамически очень трудно, если вообще возможно, стабилизировать. Особенно если учесть, что каждый полюс по своим параметрам не является постоянной величиной, а активно меняется во времени. В этих условиях внешняя политика обречена на реактивность, отражающую изменения в состоянии многополюсной системы. Так что концепция многополярности совсем не так безобидна и, даже, небезопасна для России в ее нынешнем положении.

К счастью не все так трагично и безысходно. Реальная жизнь в чем-то проще, но, в тоже время, значительно богаче и неожиданнее любой схемы, и формирование полярности в современном мире идет совсем по другим направлениям. Но к этой теме мы вернемся несколько позднее, а пока заметим, что страны и регионы с высоким уровнем развития и темпами экономического роста не стоит воспринимать как противостоящие друг другу полюса. Разница в уровнях и темпах экономического развития, культурные и цивилизационные различия вовсе не предопределяют полярного противостояния, хотя и не исключают серьезных противоречий. Для того чтобы ответить на вопрос о количестве и характере взаимодействия новых полюсов, формирующихся в современном мире, стоит проанализировать изменения, произошедшие в нем за последний период.

Что нового в "новой парадигме международной безопасности"?

Годы 2001 и 2002-ой оказались периодом тектонических сдвигов в международной ситуации, глубокой переоценки характера и источников угроз национальной и международной безопасности. И хотя в российской Концепции национальной безопасности 2000 года НАТО упоминается только дважды, а терроризм семнадцать раз, все же этот документ принимался в период, когда НАТО, особенно расширяющаяся на Восток, считалась куда более серьезной угрозой безопасности. "Парадокс иррелевантности" ныне действующей концепции состоит еще и в том, что, по меньшей мере, три процесса относившиеся в ней к числу наиболее серьезных угроз национальной безопасности России, реализовались. НАТО расширилась на Восток, иностранные войска размещены вблизи границ России, причем там, где их появление вообще не мыслилось - в Средней Азии, и, наконец, интеграционные процессы в СНГ скорее слабеют, чем укрепляются. Сюда можно добавить выход США из Договора по ПРО 1972 и многое другое. Все это формально дает основания утверждать, что результаты проведен ия политики национальной безопасности России за эти два года были неудовлетворительными. В реальности же международное положение России укрепилось, а ее роль и значение в мировой политике, неожиданно для многих, существенно возросли. Так что необходимость корректировки концепции очевидна. Однако прежде чем ее производить стоит оценить, насколько серьезные изменения в характере угроз национальной и международной безопасности произошли за это время.

Известный российский политолог А. Уткин еще в ноябре 2000 года в своей статье "Геоструктура ХХI века" отметил: "Пять мощных сил ведут мировое сообщество к новому состоянию. Первая - фиксация однополярности, вторая - глобализация мировой экономики. Третья - ослабление государств-наций. Четвертая - поиски цивилизационной идентичности. Пятая сила - восстание бедного большинства мирового сообщества. Речь идет о воздействии на мир пяти неистребимых факторов - мощи, богатства, хаоса, идентичности, справедливости. Результатом будет новая конфигурация миропорядка, новая геополитическая, экономическая, цивилизационная картина мира". Оставим пока в стороне наше явное несогласие с утверждением автора о "фиксации однополярности". А вот с последним выводом этого прогноза трудно не согласиться. Фраза о том, что после сентябрьских терактов 2001 мы живем в ином мире с совершенно иным характером угроз, стала уже банальностью. Конечно, мир не меняется за один день. Тенденции в мировой политике и экономике, которые привели к сентябрьским событиям, формировались достаточно долго, но в силу ряда причин либо не замечались, либо драматически недооценивались политическими лидерами ведущих стран мира. События 11 сентября произвели эффект "упавшего занавеса". Именно эта открывшаяся картина и заставила говорить о "новой парадигме безопасности". О событиях 11 сентября 2001 года уже написаны горы статей и книг. Мы лишь отметим наиболее важные изменения в международной политической ситуации, которые за ними последовали:

- Во-первых, мир потерял "гаранта", роль которого, безусловно, играли США в области международной безопасности, финансов, технического прогресса и т.п. США по-прежнему остаются единственной сверхдержавой, самой мощной страной мира в военном и экономическом отношении. В то же время стало совершенно очевидно, что перед лицом новых угроз США оказались не в состоянии гарантировать безопасность не только своих союзников, но Нью-Йорка и Вашингтона. После 11 сентября Америке пришлось осознавать, что она перестала быть самодостаточной страной и вряд ли станет ей в обозримом будущем.

- Во-вторых, события 11 сентября продемонстрировали уязвимость современной цивилизации, причем эта уязвимость возрастает многократно с ростом уровня технологического развития государства. В экономике развитых стран содержится огромное количество "встроенных механизмов", способных принести огромный вред, разрушить жизненно важные элементы инфраструктуры страны, потрясти или развалить ее финансовую систему, если достижения гражданского технического прогресса оказываются в руках террористов. Атака на Нью-Йорк и Вашингтон была предпринята практически безоружными боевиками. Реально смертельным оружием оказались продукты цивилизационного развития: широкофюзеляжные пассажирские самолеты - 200 тонн металла, заправленные 80 тоннами керосина и разогнанные до скорости несколько сот километров в час.

- В-третьих, сентябрьские события стали серьезным испытанием для демократических ценностей и традиций в США, да и в других странах. Оказалось, что либерально-демократические государства плохо приспособлены для борьбы с террористическими угрозами нового типа. Однако было достаточно неожиданным наблюдать, с какой легкостью большинство американцев согласились на ограничения личных прав и свобод, (хотя бы временное), в обмен на ощущение большей личной безопасности. (Кстати абсолютно аналогичную тенденцию можно было наблюдать после теракта в Москве в октябре 2002 года. Практически во всех опросах общественного мнения, проводившихся после октябрьской трагедии, подавляющее большинство респондентов выразили готовность пожертвовать частью своих прав и свобод в обмен на государственные гарантии личной безопасности).

- В-четвертых, широкий спектр политических и технологических факторов в сочетании с процессами глобализации привел к появлению на международной политической сцене принципиально новых политических игроков - негосударственные террористические организации. Этот международный террористический интернационал действует вне поля международного права, его трудно связать напрямую с территорией какой-либо страны и, что самое важное, эти террористические группы в складывающемся уязвимом постиндустриальном мире способны наносить ущерб государствам, сравнимый, а возможно и превосходящий ущерб от агрессии, если бы ее осуществляла враждебная страна. Современные террористы действуют на глобальном уровне и атакуют нетрадиционными способами.

- В-пятых, в свете новых вызовов и рисков международной безопасности стало совершенно очевидно, что все институты, национальные, (вооруженные силы, полиция, спецслужбы) и международные, (ООН, ОБСЕ, НАТО и т.д.), созданные, чтобы эту безопасность гарантировать, продемонстрировали полную неспособность справиться с возложенной на них миссией. Стало окончательно ясно - новые угрозы требуют новых инструментов и методов для успешной борьбы с ними.

После террористической атаки в США стало очевидным, что никакой самой богатой и мощной в военном отношении стране, не по силам в одиночку справится с новой угрозой международного терроризма. Нужны партнеры, союзники и принципиально более высокий уровень взаимодействия и кооперации. Не случайно, что во время операции в Афганистане ключевым союзником для США оказалась Россия. Опыт и информация, которые Россия приобрела во время сравнительно недавних боевых действий в Афганистане, геостратегическое положение страны, наконец, собственный опыт борьбы с международным терроризмом в Чечне, сделали Россию уникальным и незаменимым партнером для Америки. Впервые после второй мировой войны Россия и Запад оказались перед лицом общей угрозы, причем угрозы долговременной и глобальной по масштабу. Не менее важным представляется и то, что интересы безопасности России и Запада объединила не столько необходимость противостоять террористической угрозе и предать суду международного террориста Усаму бен Ладена, сколько осознание принадлежности к общей цивилизации, над которой нависла реальная угроза.

Решительно поддержав США в антитеррористической коалиции, Россия сделала в широком смысле "цивилизационный выбор". Его ни в коем случае не следует трактовать как выбор конфессиональный, в пользу Христианства и против Ислама. Подобный выбор был бы фатальной и непоправимой ошибкой для будущего страны. Стратегически выбор был сделан в пользу демократических ценностей и международного права.

Международный терроризм глобального уровня - новый феномен в мировой политической ситуации. Конечно, террор как инструмент политической борьбы имеет многовековую историю. Характерно, что одна из недавних статей профессора А. Асмолова, одного из ведущих российских специалистов по социальной психологии, называлась "О постановке террора на повестку дня". Именно так звучало решение, принятое Конвентом Франции в сентябре 1792 года. Тогда же в газете "Друг народа" один из героев французской революции - Марат - писал: "Это ничего, что погибнут сотни ради светлого будущего миллионов. А понадобится, мы уничтожим тысячи. Мы будем сидеть и расстреливать без суда и следствия. Понадобится, мы уничтожим десятки тысяч, ради великого гражданского общества мы не остановимся ни перед чем. Террор и террор приведет нас к светлому будущему".

Глубочайшее социальное расслоение, неспособность очень многих граждан найти для себя новую персональную идентификацию в быстро меняющейся среде, потеря социального статуса и последующая маргинализации огромной части общества закончились "красным террором" в России после октября 1917 и "коричневым террором" в Германии после 1933.

Сейчас мировому сообществу приходится решать куда более сложную задачу. Лицо современного международного терроризма размыто, и даже попытки дать его точное определение наталкиваются на серьезные трудности. Достаточно сказать, что сейчас в мире существует порядка 120 определений международного терроризма и ООН не оставляет попыток выработать еще одно, отвечающее современным реалиям. По этому поводу такой известный американский эксперт как Збигнев Бжезинский даже выразил опасение: "Терроризм превращается в некий абстрактный феномен. Выходит, что бессердечные террористы действуют под влиянием какого-то сатанинского наития, без всякой мотивации". Однако, не пытаясь дать универсального определения международного терроризма, мы вполне можем сформулировать главную опасность, с которой сталкивается мировое сообщество, включая Россию, сегодня и с которой ему придется бороться в обозримом будущем. Речь идет о глобальной экспансии радикального ислама, использующего методы террора, для достижения цели глобального доминирования.

Оговоримся сразу, в словосочетании "радикальный ислам" ключевым является именно определение "радикальный". Для ислама как религии, для исламской культуры, для подавляющего большинства мусульман, для всей исламской цивилизации, собственные экстремисты представляют примерно такую же угрозу, какую Гитлер представлял для немцев и для германской культуры. Так что отсутствие официально одобренного определения не должно разоружать нас перед лицом конкретной и очень серьезной угрозы. Речь идет о возможности цивилизационного регресса. Террор как способ действия, замешанный на экстремистской исламской идеологии и психологии зомбированных фанатиков, полностью лишенных инстинкта самосохранения - эта гремучая смесь и определяет масштаб угрозы.

Перечисленные факторы - не единственная причина, дающая основание говорить об опасности цивилизационного регресса. Война с международным терроризмом - процесс интерактивный. Государства, вовлеченные в эту войну, оказываются под очень серьезным давлением. Сталкиваясь с действиями террористов, для которых нет моральных барьеров, очень трудно удержаться от того, чтобы ответить террором на террор. Очень соблазнительно для "облегчения борьбы с мировым злом" пойти на "временные" ограничения базовых прав и свобод граждан. Однако выбор такого пути означал бы, по меньшей мере, частичный успех террористов и шаг назад в цивилизационном развитии.

Вопрос о том, почему именно в исламской среде сформировалась раковая опухоль международного терроризма, требует отдельного рассмотрения. Мы же напомним лишь некоторые факты, важные для понимания сегодняшней ситуации. В начале ХХ века в мире проживало примерно 150-170 миллионов мусульман. К концу ХХ века их было уже около 1,3 миллиарда - каждый пятый из живущих на нашей планете. Более половины этого населения моложе 20 лет. Демографический взрыв в мусульманском мире сделал молодежь самой многочисленной частью исламского общества. Это возраст огромного энергетического потенциала, ищущего выхода и применения. Но невозможность социально-экономической самореализации предопределяет ее агрессивность. Идеологам террора остается только задать ей нужное направление.

Доходы от продажи нефти позволили правящим элитам арабских и других нефтедобывающих мусульманских стран сосредоточить огромные финансовые ресурсы. Только арабские страны получают от нефтяных продаж ежегодно 120-150 миллиардов долларов. Однако это не привело к появлению в этих странах полноценных современных экономик. По оценке бывшего директора ЦРУ Джеймса Вулси "Мусульманский Восток в середине 90х, без учета нефти экспортировал меньше, чем Финляндия. 260 миллионов человек продавали меньше, чем пять миллионов финнов". Неудивительно, что эти факторы способствовали созданию благоприятных условий для распространения экстремистской идеологии, прикрывающейся религиозными догмами и лозунгами о "справедливом" переустройстве мира. В какой-то мере идущий процесс напоминает "реинкарнацию" искаженной и примитизированной версии марксистской теории для "несостоявшихся" стран и регионов.

Говоря о причинах появления международного терроризма, нельзя не упомянуть и такие проблемы как бедность и огромное неравенство в уровнях жизни между развитыми и развивающимися государствами. Равно как и попытки навязать одну определенную модель производства и потребления как универсальное лекарство для всех стран с разной историей, культурой и цивилизационным традициями. Такие попытки ничего кроме страха потерять национальную идентичность и, следовательно, отторжения всеми доступными средствами в мусульманских странах вызвать не могут. И, тем не менее, задача борьбы с международным терроризмом должна жестко отделяться от задачи борьбы с бедностью и неравенством. Бедность многих исламских стран не является главной причиной порождающей международный терроризм и, тем более, не может служить аргументом для его оправдания. К сожалению, исламский экстремизм имеет идеологические корни, и исламскими фанатиками движут совсем не меркантильные интересы.

Как писал известный американский аналитик и публицист А. Янов: "В основе террора лежат идеи экстремистского ислама, неспособного к модернизации и поднявшего против нее всемирное восстание. И двигатель его, стало быть, не обездоленные массы, а носители этих идей - ваххабитская интеллигенция". Интересно, что в подтверждение своей концепции Янов ссылается на работу В. Ленина "Что делать". "Сама по себе обездоленность пролетариата, объяснял он в "Что делать?", никогда не приведет к революции. Для этого нужна революционная идея, внесенная в массы интеллигенцией. Четыре взрыва, прогремевшие в Эр-Рияде, неожиданно подтвердили правоту Ленина. В Саудовской Аравии обездоленных масс нет, зато ваххабизм служит официальной идеологией режима".

Тот факт, что мир, а вместе с ним и Россия, находится в состоянии глобальной войны принципиально нового типа, войны с мировым терроризмом, пока плохо осознается в Москве, да и в столицах других ведущих государств мира. От этой войны невозможно уклониться или объявить нейтралитет. Удар террористов может быть нанесен с воздуха, на море и на суше в любой точке планеты.

Новые действующие лица начинают определять ситуацию на мировой политической сцене. Они не являются субъектами международного права, поскольку это не суверенные официально признанные государства. Они не подчиняются никакому легитимному правительству. Их трудно, а чаще невозможно формально связать с территорией какого-либо государства. Они действуют глобально, не принимая в расчет никакие национальные границы. Конечно, они используют территории суверенных государств, но никогда не просят разрешения у правительств этих стран. Международные террористические сети оказывают все большее влияние на развитие мировой ситуации в области безопасности, политической и экономической сферах, но ни одно правительство не может заключит договор с этими структурами или обменяться дипломатическими миссиями. Все мирные способы давления, выработанные мировым сообществом для межгосударственных отношений - экономические санкции, торговые эмбарго теряют всякий смысл в отношении подпольных террористических сетей. Даже использование вооруженных сил, создававшихся для нанесения поражения вражеским армиям, представляется малоэффективным в качестве антитеррористического средства.

Государства, объявившие о своем твердом желании бороться с международным терроризмом сталкиваются с аналогичными проблемами: отсутствие оборонительных линий противника, на которые можно было бы обрушить свою военную мощь, вражеских армий, которые можно было бы разгромить в решающих сражениях, территорий, которые надо было бы оккупировать и столиц, в которые можно было бы вступить победным маршем. Война идет, но в ней нет фронта и тыла и практически неизвестно, какая цель будет выбрана террористами для следующей атаки.

От "Черного сентября" 2001 г. в США до "Черного октября" 2002 г. в Москве: стратегия и цели международного терроризма

Можно утверждать, что при всей неожиданности и кажущейся бессмысленной жестокости, во всех крупных международных террористических актах последнего времени просматривается четкая и вполне осмысленная стратегия. Террористические атаки за очень редким исключением направлены не против вооруженных сил или военных объектов, а против гражданского населения и наиболее уязвимых элементов инфраструктуры в наиболее развитых странах. Цель таких атак состоит не в достижении военной победы в ее классическом понимании, но в распространении паники, ощущения незащищенности, экономических потрясениях, расшатывании или разрушении финансовых систем с целью повлиять на политику правительств или привести к их смене.

События 11 сентября 2001 г. в США. Прежде всего, очень показателен выбор террористами целей для атаки. Направив один из самолетов на здание Пентагона, в сердце самой мощной военной машины в мире, они вряд ли рассчитывали нанести поражение американской армии или даже на серьезный ущерб американским вооруженным силам. Значительно более важной задачей было распространить среди американцев чувство личной незащищенности, продемонстрировать неэффективность военных средств, в создание которых вложено столько сил и ресурсов, убедить рядового гражданина, что защититься от террористической угрозы невозможно.

Последствия атаки на здание Всемирного торгового центра тоже были хорошо просчитаны. Разрушение центра, символизирующего наиболее процветающую экономическую систему и связанного со всеми наиболее важными торговыми и финансовыми центрами мира, должно было нанести огромный ущерб экономической и финансовой системе США и серьезно подорвать международную экономическую и финансовую стабильность. Надо признать, расчет организаторов этого теракта оказался абсолютно верен. По американским оценкам к концу 2001 года прямые потери национальной экономики, вызванные сентябрьским терактом, оценивались в 639 миллиардов долларов и 2 миллиона рабочих мест.

Атака на французский супертанкер "Лимбург". Нападение на этот корабль произошло 6 октября 2002 года поблизости от берегов Йемена. Взрыв был вызван столкновением крупного нефтеналивного судна с лодкой террористов, груженой взрывчаткой. Методология "морского суицида" опробовалась террористами и прежде. Достаточно вспомнить атаку на американский эсминец "Коул" в йеменском порту Аден 12 октября 2000 г. Тогда небольшая лодка с двумя террористами груженная 300 килограммами взрывчатки была направлена в борт американского военного корабля. В результате этого инцидента 17 моряков погибли и более 40 были ранены. В случае с французским кораблем "Лимбург" важно отметить, что в качестве объекта атаки был выбран именно танкер. Сам корабль, крупное современное судно с мощной системой пассивной защиты, пострадал незначительно и остался на плаву. Он перевозил 400 тысяч баррелей сырой нефти из Саудовской Аравии в Восточную Азию. Террористы прекрасно понимали, что мировой рынок нефти очень чувствителен к влиянию внешних факторов и надежность линий снабжения нефтью исключительно важна практически для всех развитых стран. Демонстрация того, что морские коммуникации уязвимы и могут нарушаться привела к немедленному скачку цен на нефтяном рынке. Эффект был краткосрочным, но очень заметным.

Важно отметить, что танкеры и морские линии снабжения нефтью играют исключительно важную экономическую роль. Например, 3/5 российского экспорта нефти осуществляется танкерами (в основном греческими и либерийскими). Танкеры как средство доставки нефти играют ключевую роль для экономик европейских и азиатских стран. Вот почему цена нефти для покупателя зависит не только от баланса спроса и предложения на конкретный момент, но обязательно включает и цену доставки товара потребителю. А цена доставки, в свою очередь, обязательно включает и "фактор риска" как один из основных компонентов. Всего неделю спустя после атаки террористов на французский танкер цена доставки нефти крупными нефтеналивными судами (водоизмещением 250-300 тысяч тонн) выросла вдвое, а более мелкими (водоизмещением 70-150 тысяч тонн) возросла на 20-25%. В начале октября цена доставки одного барреля нефти из Новороссийска в итальянский порт Августа составляла 54 цента, а неделю спустя поднялась уже до 64 центов. За то же время цена доставки барреля нефти из балтийского Вентспилса в немецкий порт Вильгельмсхаффен выросла с 65 до 84 центов. Так что последствия террористической атаки на французский супертанкер оказались куда шире и масштабнее, чем цена прямого ущерба нанесенного кораблю.

Взрыв на острове Бали, Индонезия. Взрыв туристического центра на одном из наиболее популярных в Азии курортов в пик туристического сезона унес жизни почти 200 человек, большинство из которых были туристами из Австралии и других стран. Инцидент вызвал серьезные потрясения практически на всех ведущих биржах мира и серьезно подорвал экономику Индонезии и, прежде всего, туристическую отрасль, от которой она очень сильно зависит. Туристическая отрасль составляет 12% экономики страны. Иностранные туристы давали стране ежегодный доход в конвертируемой валюте, равный 10% стоимости общего экспорта Индонезии. В туристическом бизнесе было занято 5,75 миллиона человек или 6,1% от общего числа рабочих мест в экономике. Не последнюю роль играл и тот факт, что Бали был "основными воротами", через которые иностранные туристы пребывали в страну. Примерно четверть иностранных туристов, посещавших страну, прибывала туда через Бали.

До террористического акта существовала устойчивая тенденция к увеличению числа иностранных туристов, ежегодно посещавших Бали. В течение 2001 года среднее число туристов ежемесячно посещавших Бали составляло 85 тысяч человек. Полгода спустя в середине 2002 г среднее число туристов возросло до 150 тысяч. После теракта эта тенденция была сломана. Как и после терактов в США огромный ущерб понесли крупнейшие мировые авиаперевозчики и многие другие отрасли экономики.

За несколько дней после теракта индекс деловой активности на бирже в Джакарте снизился на 10%, до самого никого уровня за последние 10 лет. Террористический акт на Бали самым негативным образом отразился на инвестиционном климате в регионе Юго-Восточной Азии. Согласно экспертной оценке Overseas-Chinese Banking Corp. "Теперь инвесторы будут считать Юго-Восточную Азию более рискованным местом для бизнеса. А это, в свою очередь, негативно скажется на ценах акций, котировке национальных валют, что неизбежно отпугнет потенциальных инвесторов".

Важно также упомянуть о второй цели, по которой ударили разработчики теракта в Индонезии - нефтяной промышленности страны. Индонезия - член ОПЕК и нефть - одна из основ национальной экономики. И "танкерная война", пример которой мы только что рассматривали, может самым непосредственным образом повлиять на экономическую ситуацию в стране и стабильность в куда более широком регионе. Примерно четверть ежегодных мировых продаж нефти проходит через Юго-Восточную Азию. И малейшие сомнения в надежности этих линий снабжения может вызвать большие экономические потрясения во всем азиатском регионе. Например, успешная террористическая атака на танкер в Малаккском проливе могла бы нанести огромный ущерб таким странам как Япония, Китай и Корея.

По данным индонезийских властей взрыв на Бали был осуществлен экстремистской исламской организацией Jemaah Islamiyah, тесно связанной с Аль Каидой.

Теракт в Москве 23-26 октября 2002 года. Террористы, захватившие театральный центр на Дубровке объявили в качестве своих требований прекращение войны в Чечне и вывод оттуда российских войск. Но очевидно, что вывод из Чечни восьмидесятитысячного воинского контингента, даже если на него согласиться, это достаточно длительный процесс и он не может выдвигаться в качестве условия освобождения заложников. На деле террористический акт был направлен на достижение целей, прямо противоположных объявленным. Первой и, возможно, самой важной целью, которую ставили перед собой организаторы московского рейда группы боевиков, было уничтожение возможности политического урегулирования ситуации в Чечне. В предшествующие месяцы появились некоторые обнадеживающие сигналы, подтверждавшие, что федеральная власть хотела бы найти среди чеченской оппозиции представителей, которые могли бы выступать стороной в переговорах. Было, в частности известно, что Ахмед Закаев, представитель Аслана Масхадова, встречался в Москве в нейтральной зоне аэропорта Шереметьево с представителем президента в Южном федеральном округе Виктором Казанцевым, и политический процесс в Чечне мог бы активизироваться.

Но после того как террористы захватили здание и сотни заложников, убив некоторых из них, политическая ситуация резко изменилась. Особенно после того как появились подтверждения, что в организации теракта участвовал Шамиль Басаев, а Масхадов и Закаев, скорее всего, знали о том, что он готовится. Возможность каких-либо контактов с представителями чеченской оппозиции была полностью разрушена. Именно эту задачу и решала группа боевиков, осуществившая теракт в Москве. Их цель состояла вовсе не в том, чтобы остановить войну в Чечне, а в том, чтобы принести ее в столицу России. Взрывы террористок-самоубийц на рок-фестивале в Тушино 6 июля 2003 года только подтверждают этот вывод.

Важно отметить, что террористы, действовавшие в российской столице, представляли собой новое поколение, сформированное под воздействием идей исламских радикалов. В основном это были люди в возрасте около двадцати лет. Когда началась первая война в Чечне, они были десятилетними детьми и последующие десять лет привели в горных лесах и на тренировочных базах. Они не учились ничему, кроме владения оружием, подрывного дела и той интерпретации Корана, которую получали от своих наставников. Их способность участвовать в политических переговорах, искать компромиссы и делать взаимные уступки практически равно нулю. Они обучены только одному - священной миссии распространения идей радикального ислама по всему миру. И это очень характерная трансформация для исламских сепаратистских движений.

Чеченская война начиналась как конфликт между сепаратистами, выступавшими за выход из состава России, и федеральным центром, стремившимся к сохранению территориальной целостности страны. Лидеры чеченских сепаратистов затратили немало усилий, чтобы представить свои действия как легитимную борьбу народа за право на самоопределение и защиту прав человека. Но очень скоро международные террористы взяли под свой контроль все действия сепаратистов, стали для них организующей и направляющей структурой. В результате под таким руководством сепаратистское движение в Чечне очень быстро превратилось в интегральную составляющую глобальной стратегии международного терроризма. Аналогичная трансформация происходит с палестинскими организациями в Израиле, исламскими сепаратистами Индонезии и т. д. Не случайно в своем радиобращении, переданном каналом Аль Джазира 12 ноября 2002 года Усама бен Ладен, приветствовал все террористические акты, включая захват заложников в Москве, как звенья одной цепи, реализацию общей стратегии.

После теракта в Москве на Западе произошла существенная переоценка того, что происходит в Чечне. Это не значит, что проблема соблюдения прав человека в Чечне исчезла. Она продолжает существовать как для Запада, так и для российского руководства. Тем не менее, в интервью газете Известия президент США Дж. Буш заявил: "Боевики из Аль Каиды действуют на российской территории, и России приходится бороться с ними и заставлять их отвечать перед законом. Когда Усама бен Ладен приветствовал террористический акт, совершенный чеченцами в Москве, он ясно показал, что у него в Чечне есть собственные интересы".

В условиях принципиально новых угроз традиционные подходы к обеспечению международной безопасности, базовые принципы военной стратегии в значительной мере утрачивают смысл и становятся абсолютно неадекватными современным реалиям. Один из самых блестящих немецких генералов, Клаус Науманн, бывший председатель Военного комитета НАТО, (несколько лет назад он оставил этот пост и вышел в отставку), в феврале 2002 так описал ситуацию с точки зрения европейского профессионального военного: "Мы уже не можем видеть, как убивают людей. Сами миновали исторические этапы, когда убийство, законное или нет, было нормой. И сегодня мы должны признать, что никогда не сможем чувствовать себя в полной безопасности, что бы сверхсовременное не изобрели, какие бы защитные средства не применяли. Мы можем защитить военных, но не в состоянии обеспечить достаточную безопасность гражданского населения. А "они" будут вести себя асимметрично. То есть чем сильнее, и чем неуязвимее мы будем в военном отношении, тем целенаправленнее они сосредоточат удары по мирным гражданам".

Борьба с международным терроризмом: что считать приоритетными целями

Но коль скоро глобальная война с терроризмом уже идет, а Россия в ней активно участвует, необходимо определить приоритетные цели, на достижении которых должно сосредоточиться мировое сообщество, дабы нанести этому страшному врагу максимальный ущерб. Условно их можно определить как четыре группы задач: "сжатие и ликвидация жизненного пространства терроризма", "пресечение финансовых потоков, питающих терроризм и банкротство террористического интернационала", "проникновение в подпольные террористические сети и их ликвидация", и, наконец, "разрушение связей между исламом и исламским экстремизмом". Каждая из этих задач очень сложна и потребует выработки новых норм международного права, радикальных изменений в структуре и методах подготовки вооруженных сил и многого, многого другого.

Проблема "жизненного пространства терроризма". Мы уже отмечали, что современный терроризм действует глобально, игнорируя национальные границы. Тем не менее, ему нужны базы для подготовки боевиков, территории для отдыха, перегруппировки, планирования и подготовки новых атак. И такие базы и убежища террористы создают на территориях суверенных государств. Такие анклавы на территориях стран могут появиться в двух случаях. Первый - когда правительство страны прямо или скрытно поддерживает террористов, разделяя их цели, как это было в отношениях между Аль-Каидой и правительством талибов в Афганистане. Этот случай относительно прост, по крайней мере, в правовом отношении. Если правительство страны сознательно "оказывает гостеприимство" международным террористам, оно несет всю полноту ответственности за действия, которые предпринимаются террористами с его территории. И в этом случае ответный удар по базам террористов, односторонний или коллективный, есть реализация законного права страны или коалиции стран на отражение агрессии и полностью соответствует Уставу ООН и нормам международного права.

Второй случай куда более труден и менее очевиден в правовом отношении. В мире достаточно стран, и их количество постоянно возрастает, правительства которых настолько слабы, что не в состоянии обеспечить суверенитет на всей территории собственного государства. В этом случае можно говорить о "неполном" или "ограниченном" суверенитете. Когда часть территории государства не контролируется собственным правительством, там немедленно образуется анклав, который берется под контроль международными криминальными структурами и террористами. Надо признать, что количество подобных анклавов быстро растет. Достаточно упомянуть юг Ливана, часть Филиппин, север острова Суматра (Индонезия), Молуккские острова. Есть подобные анклавы в Судане, Алжире, Нигерии, Сомали и т.д. "Внезапный" рост напряженности в российско-грузинских отношениях в 2002 году был вызван как раз претензиями России к грузинскому руководству, позволяющему чеченским боевикам и террористам из Аль-Каиды использовать часть территории Грузии - Панкисское ущелье - как базу и плацдарм для проведения террористических актов в России.

Осмысление этих тенденций в неоконсервативной части американской политической элиты привели к неожиданному росту имперского сознания. Директор Отдела планирования Государственного департамента Ричард Хаас в апреле 2002 года писал по поводу ограниченного суверенитета: "Суверенитет предполагает обязательства. Одно из них - оградить собственное население от массовой гибели. Другое обязательство - никоим образом не поддерживать терроризм. Если некое правительство не может выполнить эти обязательства, оно само подрывает одну из основ своего суверенитета. Следовательно, другие правительства, и, прежде всего американское, получают право вмешаться. В случае с терроризмом это ведет к праву на превентивную самооборону". Другой видный американский аналитик Себастиан Моллаби высказался еще более прямолинейно: "Пришло время империи и логикой своего могущества Америка просто обязана играть лидирующую роль".

Позволим себе усомниться в возможности и целесообразности, даже исходя из американских интересов, превращения Вашингтона в "Новый Рим". Признаем, однако, что растущее количество неконтролируемых террористических анклавов ставит мировое сообщество перед необходимостью создания норм международного права отвечающих на вопрос, как вести дело с правительствами, которые не в состоянии полностью контролировать территорию собственной страны и, самое главное, как ликвидировать "гнезда террористов" образовавшиеся на таких "ничейных" землях. Российское руководство не раз на самом высоком уровне заявляло, что оставляет за собой право наносить удары по "базам, где находятся террористы, организаторы этих преступлений их идейные и финансовые вдохновители". По сути, эти российские заявления мало чем отличаются от права на превентивный удар, провозглашаемого в новой Стратегии национальной безопасности США, принятой в сентябре 2002 года. Непросто ответить на вопрос, как ликвидировать расползающиеся по миру террористические анклавы, сохраняя полное уважение к суверенитету тех стран, где они возникают. Однако ясно и то, что слабые правительства и "ограниченный суверенитет" некоторых государств не должны становиться непреодолимым препятствием в борьбе с международным терроризмом. Вообще эта борьба имеет серьезные шансы на успех только в том случае, если на планете не останется места, где бы террористы чувствовали себя в безопасности.

Терроризм и источники его финансирования. После сентябрьских событий 2001 года власти США заморозили 39 банковских счетов, принадлежавшие организациям и частным лицам, по подозрению в финансовой поддержке терроризма. Оказалось, что лишь немногие из этих счетов были открыты в странах Персидского Залива. Вообще выяснилось, что борьба с финансовыми спонсорами террористов технически, пожалуй, более сложная задача, чем борьба с самими террористами. Ведь спонсоры террористов живут в тех же странах и пользуются плодами той же цивилизации, включая глобальные финансовые сети, что и борцы против терроризма. Крупнейшими спонсорами Аль-Каиды, в частности, были три йеменские компании, поставляющие на рынок мед и сладости. Эти "собиратели меда" имели финансовые связи с 66 странами по всему миру. По американским данным террористы организовали глобальную сеть расчетно-кассовых центров, через которые переводились огромные суммы денег, причем через них осуществлялось как финансирование террористических организаций, так и абсолютно легальные транзакции.

Задача пресечения финансовых потоков, финансирующих международный терроризм, с целью его банкротства представляет собой серьезный вызов для мировой финансовой системы. "Хорошие" и "плохие" деньги и каналы, по котором они циркулируют, так тесно связаны и переплетены, что без болезненной шоковой хирургии отделить тех, кто, по словам президента Буша "с нами" от тех, кто "против нас" будет невозможно. Мировая финансовая система, которая по праву считается плодом и достижением развития постиндустриального информационного общества и позитивным результатом глобализации, в руках террористов тоже может оказаться опасным оружием. Приходится признать, что современная мировая финансовая система позволила международному терроризму тайно аккумулировать и передавать огромные средства, и делать это быстро и эффективно. Международный терроризм никогда не испытывал недостатки в деньгах. Такое положение далее нетерпимо. Еще не до конца ясно, какие изменения в мировой финансовой системе потребуются для обеспечения успеха в борьбе с терроризмом, но очевидно, что они должны быть тектонического масштаба.

Ликвидация террористических сетей и боевых групп. Уже сейчас участники антитеррористической коалиции вынуждены радикально пересматривать подходы к очень чувствительным областям обеспечения национальной безопасности. Прежде всего, это касается обмена разведывательной информацией, получаемой спутниковыми системами и системами электронной разведки. Но как показали события 11 сентября 2001 и последующие громкие теракты, опора только на технические средства, пусть даже самые изощренные, явно недостаточна. Для успеха в борьбе с терроризмом необходимо уделять значительно большее внимание агентурной работе, внедрению в террористические сети и ячейки. Как сказал генерал Науманн в уже упоминавшемся ранее интервью: "По моим личным наблюдениям вновь повышается роль агентурной разведки, старого доброго шпионажа. Его не заменят самые современные штучки". Все это приводит к заключению, что ведущим участникам антитерростической кампании необходимо организовать специальные банки информации, каналы для ее быстрой передачи и координации действий в этой области. Успех в борьбе с терроризмом должен определяться не тем, насколько быстра и эффективна реакция на террористическую атаку, а тем, что ее удалось предотвратить.

Говоря о чисто военных аспектах антитерростической борьбы, следует, прежде всего, упомянуть о необходимости структурной перестройки вооруженных сил. Ни Россия, ни США, ни страны Евросоюза не имеют в достаточном количестве наиболее необходимых сейчас Сил специальных операций (Special Operation Forces). По оценке известного голландского эксперта Роба де Вика (Rob de Wijk) во всех странах НАТО вместе взятых едва ли наберется более 5000 солдат и офицеров, которых можно было бы отнести к Силам специальных операций (ССО). К числу наиболее известных подразделений такого типа на Западе относится британское подразделение Special Air Service (SAS), созданное в 1941 году. Большинство подразделений подобного типа - австралийский Special air service regiment, голландский Bijzondere Bijstands Eenheid (BBE), французский Commandement des Operation Speciale (COS), немецкое подразделение Grenzshutsgruppe (GSG-9), израильский Sayeret Matkal/Unit 269 и американские Army 1st Special Forces Operational Detachment, Delta F

orce и Naval Special Warfare Development Group - были основаны в 1970е годы и были реакцией на террористические инциденты того периода. В дополнение к силам специальных операций в распоряжении правительств западных стан имеются подразделения, подготовленные для выполнения специальных миссий. В США они насчитывают примерно 45 тысяч человек, в остальных странах НАТО от 20 до 30 тысяч. Эти подразделения правильнее было бы назвать специализированными. Их основной задачей является захват ключевых целей вроде аэродромов или ракетных баз и подготовка плацдармов для ввода в действие подразделений сил общего назначения. В США к таким специализированным подразделениям относятся батальоны американских рейнджеров и 82 аэромобильная дивизия, крупнейшее парашютное соединение, но для борьбы с террористами, уничтожения их баз и боевых групп требуется совсем другая подготовка. Обратимся еще раз к оценке данной генералом Науманном: "Как я себе представляю, в недалеком будущем появятся пехотные силы специального назначения, способные десантироваться далеко в тылу врага и долгое время там выживать. У них будут технические устройства, которые позволят выявлять цели и наводить на них удары высокоточных управляемых боеприпасов, запускаемых с платформ, расположенных на расстоянии 500-600 километров от цели".

Эффективная борьба с терроризмом потребует пересмотра и многих, базовых военно-стратегических концепций. Упомянем некоторые из них.

- Концепция "пропорциональности в ответном ударе" (proportionality of response). Одной из главных целей террористов всегда является нанесение максимального ущерба и как можно более высокие потери среди гражданского населения. Так, например, атака на здания Центра международной торговли в Нью-Йорке по количеству людских потерь и объему материального ущерба вполне сопоставима с потерями от применения двух тактических ядерных боезарядов. Если в этом случае рассматривать концепцию пропорционального ответа буквально, то придется признать, что вполне справедливой ответной мерой на этот теракт было бы применение США нескольких тактических ядерных боезарядов относительно малой взрывной мощности. Очевидно, что буквальное понимание пропорциональности ответа в борьбе с международным терроризмом было бы опасной ошибкой и вряд ли применимо вообще.

- Концепция "исключительно низкого уровня сопутствующих потерь среди гражданского населения" при проведении боевых операций. Эта концепция стала исключительно популярной в США в связи с развитием и совершенствованием высокоточных обычных вооружений, позволяющих поражать военные цели, практически не затрагивая гражданские объекты. Однако, это справедливо лишь при проведении традиционных боевых операций, когда военные и гражданские цели четко различимы. При ведении современной антитеррористической войны бывает очень трудно, а иногда и полностью невозможно провести четкой разграничительной линии между террористами и гражданским населением. Особенно в случае, если террористы пользуются поддержкой большинства местного населения. Боевые подразделения, задействованные в операции против террористов, оказываются перед драматическим выбором: либо обеспечить максимальную эффективность операции и смирится с неизбежностью высокого уровня потерь среди гражданского населения, или минимизировать потери среди гражданского населения, но пожертвовать, по меньшей мере, частью военных целей, которые предполагалось достичь в ходе операции. Как бы ни решалась эта дилемма ясно одно - победа над международным терроризмом будет нелегкой задачей и за ее достижение придется платить. В том числе и человеческими жизнями.

- Концепция "малых людских потерь" в частях, задействованных в антитерористических операциях. Хорошо известно, что развитые демократии исключительно чувствительны к уровню людских потерь в собственных войсках, если им приходится участвовать в боевых действиях. Правительства, которые зависят от позиции избирателей и регулярно проходят проверку на доверие электората в ходе выборов, могут себе позволить, не рискуя своим политическим будущим, лишь короткую, победоносную войну с минимальным количеством потерь в собственных войсках. В современных условиях это достигается за счет завоевания полного господства в воздухе, применения современного высокоточного оружия и широкого использования систем сбора обработки и передачи информации. Наличие этих факторов позволяет все более сводить боевые действия к "бесконтактной войне", минимизируя необходимость наземных операций и сохраняя жизни собственных солдат. Наиболее впечатляющий пример такого рода операций - действия США и НАТО в Косове. Но подобные средства вряд ли полностью применимы в антитеррористической войне. Проведение наземных операций на исключительно трудной в военном плане местности против врага, не имеющего никаких мотиваций для капитуляции и готового жертвовать собственной жизнью - все это предопределяет неизбежность достаточно ощутимых людских потерь в боевом составе и требует моральной и политической готовности принять такие потери.

- Концепция "ядерного сдерживания". Эта концепция продолжает сохраняться, однако скорее как реликт периода блокового противостояния, чем как реальное средство обеспечения безопасности в современных условиях. Приходится признать, что подавляющее большинство государств, в отношениях между которыми концепция теоретически еще действует, совершенно не нуждаются в том, чтобы сдерживать друг друга угрозой взаимного уничтожения. В то же время она абсолютно бесполезна в отношении отдельных фанатиков или террористических групп и никак не способствует решению проблем в отношениях с такими государствами, как Ирак или Северная Корея. Существование ядерного оружия скорее осложняет борьбу с международным терроризмом, поскольку порождает угрозу его распространения и попадания в руки террористов. С ядерным терроризмом мир еще не сталкивался, но угроза его выглядит вполне реальной. А сколько-нибудь убедительной стратегии противодействия ядерному шантажу со стороны международного терроризма пока не существует. В тоже время утрата ядерным оружием политической роли средства сдерживания против современных угроз приводит к расширяющимся дискуссиям о том, что ядерные заряды малой мощности (low yield power nuclear weapons) могут рассматриваться как эффективное оружие поля боя для поражения высокозащищенных целей в антитеррористической войне. Согласно американской информации Администрация США уже выделила значительные средства на разработку глубоко проникающих ядерных зарядов малой мощности, предназначенных для поражения укрытий террористов, расположенных в горных массивах на большой глубине от поверхности. Конечно, эволюция концепции по такому пути представляется чрезвычайно опасной для международной стабильности и безопасности. В первую очередь потому, что будет драматически понижать так называемый ядерный порог, то есть готовность применить ядерное оружие в сознании тех, кто осуществляет военное планирование. Чтобы избежать такого нежелательного развития следует уже сейчас подумать о новых концепциях и стратегиях, которые могли бы заменить традиционное сдерживание в войне с терроризмом.

Ислам и исламские экстремисты. Важнейшая задача любой войны состоит в завоевании массовой поддержки на стороне военного противника. В случае глобальной антитеррористической войны - это борьба за сердца и умы масс исламского мира. Эта борьба не будет легкой, но она совершенно необходима и успех в ней возможен. Такая кампания может быть успешной, только если при ее проведении будет учитываться ряд важных факторов. В исламском обществе существуют свои ценности и культурная идентичность, и было бы фатальной ошибкой пропагандировать там западные ценности, стандарты и принципы организации общества и, тем более, пытаться навязать их силой. Основной задачей пропагандистской кампании в антитеррористической войне должна быть не реорганизация исламского общества и политической системы мусульманских стран в стиле западных демократий, но предложение массам мусульман позитивной альтернативы саморазрушительной идее глобальной экспансии исламского экстремизма. Для пропаганды этой позитивной альтернативы понадобятся уважаемые и подготовленные представители исламского духовенства, способные разрушать связи мусульманских масс с экстремистскими лидерами.

Как писал уже упоминавшийся нами А. Янов: "Понятно, что пушки и ракеты бессильны против идей. Противостоять экстремистской интеллигенции может лишь другая, умеренная исламская интеллигенция. Только она способна изобличить ваххабитские идеи в глазах масс как оскорбление Аллаха и смертельный грех". Конфликт с миром ислама вовсе не предопределен исторически. Все цивилизации достаточно совместимы для совместной жизни на Земле, хотя и не обязаны любить друг друга. Движущей силой международного терроризма является злая воля не столь уж большого количества людей, использующих фанатичную веру и нерастраченную энергию исламской молодежи, направляя ее на путь, ведущий в никуда.

Сила versus международное право: будущее традиционных альянсов и институтов

Почему расширение НАТО перестало быть проблемой национальной безопасности России? Безусловно, Россия не изменила своего своей оценки расширения альянса, как крупной исторической ошибки и политического просчета Запада вообще и США в частности. Однако в условиях принципиально новых угроз и вызовов международной безопасности становится все более ясно, что альянс переживает столь глубокий кризис и сталкивается с необходимостью такой коренной трансформации, что его расширение становится скорее внутренней проблемой союза, чем какой-то угрозой интересам России.

Напомним, что НАТО, в сущности, создавалась как система американских гарантий безопасности, в том числе ядерной, союзной Соединенным Штатам Европе. Можно считать "иронией истории", что впервые за все время существования альянса статья V договора, предусматривающая совместное отражение агрессии против одного из участников, была использована, когда нападению подверглась не европейская страна, а континентальная территория США. Удар был нанесен в самое сердце страны. Но еще более неожиданным и, возможно, трагичным для судьбы альянса, оказалось то, что Америка практически отвергла помощь союзников. Причин тому несколько, но самая главная состоит в том, что для войны с террористами, как и для отражения целого ряда других нетрадиционных угроз, НАТО оказалась практически бесполезной.

Второй, не мене грустный для альянса факт, состоит в том, что США демонстрируют все большую склонность к односторонним, а не коллективным действиям. Руководство США продолжает пребывать в убеждении, что Америка настолько богата, экономически развита и сильна в военном отношении, (с этими оценками трудно спорить), что любые международные институты, обязательства (даже перед союзниками), только ограничивают свободу ее односторонних действий и снижают их эффективность. А вот это уже - глубокое заблуждение. Тем не менее, Америка проявляет все большую склонность действовать на основе "гибких, ad hoc" коалиций, провозглашая их цели и позволяя желающим к ним присоединяться. Состав этих коалиций может быть весьма причудливым и определяется лишь практической целесообразностью.

Пражский саммит НАТО 2002 года, на котором к вступлению в альянс были приглашены еще семь европейских государств, не внес в ситуацию никаких радикальных изменений. Однако позволил сделать несколько важных заключений. Первое состоит в том, что шесть вновь вступающих в альянс государств, принимаются в НАТО по существенно заниженным "критериям качества", даже по сравнению с теми, которые предъявлялись к Польше, Венгрии и Чехии. Армии практически всех новичков не способны по своему уровню оснащения и подготовке к совместным действиям с вооруженными силами США и, даже, их "старых" европейских союзников. Если принимать всерьез идущие в НАТО разговоры о скором приеме в альянс Хорватии, Македонии и Албании, можно вообще забыть о требованиях к качеству вооруженных сил участников альянса и их способности к совместному проведению операций. Не случайно в одном из своих выступлений Генеральный Секретарь НАТО Дж. Робинсон заявил, что сейчас "НАТО уделяет значительно больше внимания не качественным параметрам вооруженных сил претендентов на вступление, а их приверженности демократическим ценностям, правам человека и рыночной экономике".

Основной элемент плана реорганизации альянса принятого на саммите в Праге предполагает создание внутри НАТО Корпуса быстрого реагирования численностью в 21 тысячу человек для поддержки действий американских вооруженных сил вне традиционной зоны ответственности альянса. Для военного союза, включающего 26 государств с общей численностью вооруженных сил в 3,5 миллиона человек, задача выглядит более чем скромной. Все эти изменения позволяют заключить: США не планируют никаких серьезных совместных операций со всеми или большинством стран НАТО в обозримой исторической перспективе; традиционная и главная задача альянса - коллективная оборона Европы армиями всех стран-участниц более не присутствует в американском военном планировании как абсолютно не соответствующая нынешним политическим и военным реалиям. В текущем финансовом году американский военный бюджет вырос на 48 миллиардов долларов. Эта сумма значительно выше всего военного бюджета любой отдельно взятой страны-участницы альянса. Даже наиболее развитые в техническом отношении европейские члены альянса постепенно утрачивают способность к эффективным действиям совместно с вооруженными силами США. Они просто технически не в состоянии выполнить те миссии, которые выполняются американцами. Такой растущий отрыв также способствует росту ставки на односторонность, а не на коллективные действия в сознании американского политического и военного руководства.

Собственно в афганской кампании для НАТО места не нашлось. Союзниками США были Пакистан, Россия и, в какой-то степени Великобритания. Но не потому, что Британия - член НАТО, а потому, что у нее был, оставшийся еще с колониального периода, собственный опыт рейдов в Афганистан, казавшийся небесполезным для американцев. Сейчас совершенно ясно, что с НАТО произошло самое неприятное, что может случиться с военно-политическим союзом - потеря противника и миссии. И если новая миссия не будет найдена в самое ближайшее время, то перспектива стать "уходящей натурой" станет для НАТО суровой неизбежностью. И здесь прием новых членов вряд ли поможет. Скорее наоборот осложнит ситуацию, отвлекая силы и ресурсы от решения действительно необходимых задач.

Много говорят о разработке новой доктрины НАТО, о том, что альянс возьмет на себя такие функции как предотвращение распространения оружия массового поражения, борьбу с терроризмом, незаконным оборотом наркотиков, нелегальной миграцией и т.п. Со всей очевидностью можно сказать: приспособить альянс к отражению новых вызовов и угроз международной безопасности в ряде случаев потребует значительных сил и средств, а в ряде окажется просто невозможным. Уж слишком отличается нынешняя ситуация от тех целей и задач, под которые создавалась организация.

Будущее НАТО зависит не от того, как много новых государств пригласят вступить в альянс и как скоро это произойдет, а от того, насколько реально партнерскими станут отношения НАТО и России. Будет ли эффективно функционировать механизм двадцатки и будет ли Россия допущена к обсуждению и принятию решений по военно-политическим вопросам, от которых зависит стабильность и безопасность в евро-атлантическом регионе. Можно констатировать, что выработка новой миссии для НАТО возможна только в условиях самого тесного партнерства и интеграции с Россией.

Вторым важным фактором, определяющим будущее НАТО, безусловно, станет способность этой организации к разрешению конфликтов между странами "старой" Европы, прежде всего Францией и Германией, и США. Кризис, разразившийся в НАТО в феврале 2003 года и вызванный расхождениями в подходах к решению проблемы Ирака - яркое тому подтверждение. Однако, как бы не складывалась судьба альянса, ясно, что де-факто это уже не союз коллективной обороны, а скорее организация коллективной безопасности, очевидно также и то, что время таких громоздких военно-политических блоков времен холодной войны ушло и ушло безвозвратно. Новые угрозы требуют перехода на более гибкие структуры, позволяющие оперативно отвечать на возникающие вызовы безопасности. И примером такого вне блокового подхода к решению проблем международной безопасности может служить Совместная Декларация, подписанная руководителями Франции, Германии и России в ходе европейской поездки российского президента в феврале 2003 года.

"Unilateralism" versus "Multilatelism" в противостоянии новым угрозам безопасности. Формируя ответы на современные вызовы и угрозы национальной и международной безопасности, мы неизбежно сталкиваемся с необходимостью выбора между односторонними действиями, базирующимися на собственном понимании государством этих угроз и необходимостью действовать коллективно на основе норм международного права. Ответ на вопрос, какому подходу следует отдать предпочтение, только на первый взгляд выглядит очевидным. На деле он совсем не так прост.

С одной стороны терроризм - явление глобальное и ни одно государство как бы сильно и богато оно не было, не в состоянии противостоять террористической угрозе в одиночку. С другой, и США и Россия уже заявили о своем праве на превентивный удар. В последнем варианте Стратегии национальной безопасности США от сентября 2002 года отчетливо просматривается попытка включить в документ оба подхода. В частности, в ней говорится: "Мы убеждены, что никакое государство не способно построить более безопасный и лучший мир в одиночку. Союзы и международные институты могут многократно усилить мощь государств, приверженных идеалам свободы". Вместе с тем этот же документ содержит и другие положения: "Юристы и специалисты по международному праву часто рассматривали в качестве легитимного основания для превентивных действий существование реальной угрозы - наиболее часто явную мобилизацию армии, флота и ВВС для подготовки к агрессии.

Теперь мы должны адаптировать концепцию очевидной угрозы с учетом возможностей и целей нашего современного противника: Соединенные Штаты предусматривают возможность превентивных акций в ответ на серьезную угрозу национальной безопасности. Чем выше уровень угрозы, тем выше становится риск, связанный с бездействием и более жесткой необходимость упреждающих действий обеспечивающих нашу защиту. Даже если сохраняется неопределенность относительно места и времени вражеской атаки. Для того чтобы предотвратить такие враждебные акции наших противников США, если необходимо, готовы на превентивные действия".

Важно отметить, что практически одновременно с США о праве на превентивные действия заговорили и в российском руководстве в связи с ситуацией вокруг Панкисского ущелья в Грузии. 11 сентября 2002 года президент В. Путин сделал очень резкое заявление в адрес грузинского руководства, обвинив его в попустительстве международному терроризму и предоставлении террористам своей территории для действий против России. Он также отдал распоряжение российскому Генеральному Штабу разработать планы ударов по базам террористов на территории Грузии. В октябре 2002 года вскоре после теракта в Москве президент Путин сделал ряд важных и очень жестких заявлений. В частности он сказал: "Международный терроризм наглеет и угрожает нам применением средств, сравнимых с оружием массового уничтожения. Если кто-то попытается использовать подобные средства против нашей страны, Россия ответит средствами, адекватными масштабу угрозы и нанесет удары по всем местам, где скрываются террористы, их главари, их финансовые спонсоры и идейные вдохновители". Кроме того, президент Путин встретился с силовыми министрами и распорядился подготовить новый вариант Концепции национальной безопасности РФ, отвечающий фундаментальным изменениям в сфере международной безопасности, которые произошли после января 2000 года.

Столь явная ставка на превентивные удары - достаточно тревожная тенденция. Хотя бы потому, что не существует общепринятого критерия, который позволял бы однозначно определить, является ли превентивный удар средством необходимой обороны, или военно-политического шантажа. Вместе с тем нельзя не согласиться с теми экспертами, кто считает, что если бы превентивные авиа удары по лагерям Аль-Каиды в Афганистане были нанесены в тот момент, когда они были заполнены террористами, трагедии 11 сентября 2001 года, как, впрочем, и многих других, возможно, удалось бы избежать.

К счастью нам еще не приходилось сталкиваться с реальной угрозой ядерного терроризма, которая вполне возможна и при которой цена промедления или отказа от превентивных действий неизмеримо возрастает. По этому поводу известный российский эксперт В.Дворкин заметил: "Настало время четко сказать себе: от угроз применения оружия массового уничтожения тоталитарными режимами, особенно исповедующими радикальный ислам, от транснационального терроризма нельзя защититься, только защищаясь:. Необходимы согласованные превентивные шаги по принудительному разоружению, экстерриториальному подавлению опорных баз террористических организаций, а не только реакция на непоправимые последствия терактов". Однако и превентивные акции целесообразно проводить на основе норм международного права, которые еще предстоит разработать. Принимая возможность, и, даже, необходимость превентивных акций, мы все же должны признать: современная ситуация делает скоординированные многосторонние действия императивом успеха в антитеррористической войне.

Две задачи в этой связи представляются особо приоритетными. Выработка международно-правовой базы, позволяющей действовать быстро и эффективно в новой стратегической обстановке, оставаясь в рамках правовых норм. И реорганизация международных институтов, прежде всего ООН, приспосабливающая их к новым политическим реалиям, которые никто не мог предвидеть во времена их создания.

Проблема совершенствования международного права и реформы международных институтов. О необходимости реформы ООН говорится уже давно. Россия постоянно подчеркивает, что приоритет в решениях на применение силы в международных отношениях должен оставаться за Советом Безопасности ООН. Об этом, в частности, говорится в последней редакции Концепции внешней политики Российской федерации, принятой в 2000 году: "Главным центром регулирования международных отношений в XXI веке должна оставаться Организация Объединенных Наций. Российская Федерация будет решительно противодействовать попыткам принизить роль ООН и ее Совета Безопасности в международных делах". Однако многие критики этой организации говорят о том, что ее структура и механизмы принятия решений закладывались после окончания второй мировой войны и мало соответствуют политическим реалиям современного периода. Сторонники демократизации ООН указывают на то, что сегодня в мире много государств, которые по своему экономическому потенциалу и даже по такому показателю, как наличие ядерного оружия, (например, Индия), ничем не уступают постоянным членам Совета Безопасности и должны принимать большее участие в выработке важнейших решений, принимаемых от имени мирового сообщества.

Однако такой подход содержит в себе и определенные потенциальные угрозы. Дело не только в том, что "демократизация" международной системы может сильно понизить политическую роль России. Не менее важно, что от такой демократизации пострадают, прежде всего, как раз наиболее развитые демократии. Во-первых, в принятии ответственных решений, безусловно, возрастет роль стран, у которых нет устойчивых демократических традиций. Во-вторых, многосторонний подход в решении острых международных проблем вынуждает сильные страны идти на уступки, снижающие эффективность их действий. Принятие многосторонних решений большими коалициями государств всегда будет проигрывать по эффективности и скорости действиям международных террористов, которые свои решения ни с кем не согласовывают. Но, самое главное даже не в этом. На самом деле количество государств, стремящихся участвовать в принятии решений практически равно числу членов ООН. Количество же государств, обладающих политической волей, финансовыми ресурсами и убедительной военной силой и готовых предоставить все это для реализации многосторонних решений - по меньшей мере, на порядок меньше. Так что с одной стороны необходимо всемерно укреплять роль ООН в решении проблем международной безопасности, С другой, необходимо разрабатывать концепции и нормы, позволяющие мировому сообществу быстро реагировать на возникающие угрозы, существенно отличающиеся от тех, с какими мы сталкивались в прошлом.

Существует точка зрения, что для борьбы с международным терроризмом нужны принципиально новые подходы и нормы. В частности для борьбы с новыми угрозами предлагается создать международные силы, подчиненные не национальным правительствам, а мировому сообществу в лице некоего наднационального органа, который тоже предстоит создать. Такой подход выглядит логичным, но требует ответа на множество сложнейших вопросов: кто будет финансировать эти силы? Как и на основе каких правовых норм будут приниматься решения на их применение. В этих условиях представляется неслучайным, что именно сейчас появляется все больше работ, где серьезно обсуждается идея всемирного правительства и необходимость строительства нового миропорядка. Как считает известный российский дипломат Анатолий Адамишин: "Бывшие противники по холодной войне должны проникнуться сознанием того факта, что само их выживание зависит от способности переключить внимание на новые опасности". А такой искушенный политик как Генри Киссинджер считает, что "война с терроризмом - не только преследование террористов. Прежде всего, это защита представившейся ныне уникальной возможности перестроить международную систему", поскольку, "как это ни парадоксально, терроризм вызвал к жизни чувство всемирного единения, чего не удавалось добиться призывами к новому мировому порядку".

Новая биполярность как императив начала нового века

Все сказанное выше позволяет прийти к чрезвычайно важному заключению - ни однополярная американоцентристкая модель мира, ни многополярная схема противоборствующих полюсов не дают адекватного представления о реальных процессах, происходящих в современном мире, и не могут служить базой для формирования рекомендаций и принятия решений в области внешней политики и политики безопасности. Факты дают все более убедительные подтверждения того, что мы являемся свидетелями формирования новой биполярности. При этом каждый из полюсов имеет сложную композитную структуру. На одном полюсе группируются государства, признающие необходимость следовать во внутренней политике и отношениях друг с другом согласованным правилам и нормам, признающие некоторые базовые ценности и цивилизационное многообразие мира. Другой полюс представлен как государствами, так и негосударственными террористическими и криминальными транснациональными сетями, исповедующими радикальные идеологии, не признающими норм права и морально-этических ограничений и ставящими задачу глобальной экспансии этих идеологий.

Приведенное определение ни в коем случае не претендует на строгость и полноту, но дает качественное представление о характере идущих процессов. Как и всегда между полюсами существует достаточно обширная "зона неопределенности" и акторы, которых трудно однозначно отнести к одному из полюсов. Непривычно с позиций традиционной геополитической логики говорить о США, Евросоюзе и, даже, Китае как об одном полюсе. Тем не менее, процесс его формирования уже идет, и участие Китая вместе с США, Южной Кореей и Японией в решении ядерной проблемы Северной Кореи наглядное тому подтверждение. Кстати признание формирования новой биполярности уже просматривается в работах многих аналитиков. В некоторых больше говорится о сложном, композитном характере одного из полюсов, как, например, в работе В. Никонова "Назад, к Концерту". В ней он, в частности, говорит: "По моему убеждению, сейчас, в условиях глобализации, Концерт будет исполняться на глобальной сцене с участием, как минимум, США, Европы, России, Японии Индии, скорее всего, Китая и кого-то еще". По сути, это и есть описание ядра первого из упомянутых нами полюсов. В одной из недавних статей бывший премьер-министр Люксембурга и один из создателей Европейского Союза Жак Сантер писал, что "Безопасность невозможно обеспечить порознь, каждому для себя. Нереалистична и точка зрения, что всеобщую безопасность в состоянии обеспечить Соединенные Штаты, как самая могущественная держава мира. Нужен альянс стран, противостоящих угрозам, - альянс с участием США, Европы, России, Китая и под эгидой ООН". Справедливости ради стоит заметить, что всего абзацем раньше в той же статье Ж.Сантер писал, что мир многополярен, упоминая Соединенные Штаты, Европу, Азию, Индию, Китай и Россию. Но это скорее дань привычному стереотипу и отсутствие более детального анализа противоположного полюса, то есть угрозы, которой предстоит вместе противостоять.

Своеобразную версию современной биполярности предложил недавно А. Богатуров в своей статье "Самооборона транснациональных сетей". И хотя автор не упоминает термина биполярность, его описание главного современного конфликта сводится к противостоянию "мирового государства" и "транснациональных сетей". Правда в "транснациональные сети", представляющие мировую угрозу, Богатуров включил мировую сеть по производству наркотиков, глобальные террористические сети и глобальную финансовую систему, которая отмывает деньги, добытые наркодельцами, и мгновенно перебрасывает их в любую точку планеты, обеспечивая нужды террористов. Если включение первых двух составляющих в полюс "сетевого зла" сомнений не вызывает, то относительно финансовых сетей, являющихся безусловным достижением современной цивилизации, существуют очень большие сомнения. Да, террористы научились использовать эти достижения в своих целях, но это не означает, что финансовая система - зло сама по себе. С таким же успехом можно приписать злой умысел мировым самолетостроительным фирмам за то, что они производят широкофюзеляжные гражданские лайнеры, которые террористы использовали для атак на Вашингтон и Нью-Йорк.

Понимание того, что начало ХХI века характеризуется формированием новой биполярности означает для России очень многое. Во-первых, отпадают как лишенные смысла вопросы, стоит ли нам объединяться со "Старой Европой", чтобы противостоять "диктату США", или лучше заключить союз с Китаем, чтобы бросить вызов "коварному Западу". Это все проблемы межгосударственных отношений внутри одного полюса, а любые внутренние противоречия его ослабляют, в чем Россия совершенно не заинтересована. Надо понять, что как в период блокового противостояния между НАТО и ОВД внутренние противоречия между участниками альянсов уходили на второй план, так и сейчас мы не можем себе позволить "заигрываться" во внутри полюсные альянсы. Плата может оказаться недопустимо высокой. Конечно, политика России должна быть направлена на четкую фиксацию своей принадлежности к полюсу, борющемуся с мировой террористической угрозой. Альтернативой такой позиции может быть только присоединение к противоположному полюсу террора и бесправия. Поэтому биологический антиамериканизм и антизападничество категорически противопоказаны российской внешней политике.

Сказанное вовсе не означает, что надо во всем и всегда соглашаться с любой глупостью, которую замысливают или совершают США. Но в нынешней ситуации влиять на американскую позицию можно только находясь внутри одного общего полюса. Пытаться делать это извне, с позиций враждебных - бесполезно и контрпродуктивно. Надо спокойно признать, что в настоящий момент и на ближайшую историческую перспективу США останутся единственной сверхдержавой и в силу этих обстоятельств должны взять на себя роль лидера на том самом полюсе, к которому принадлежит и Россия. Не потому, что Америка так уж хороша и подготовлена для лидерства, а потому, что больше эту роль на себя взять пока просто некому. Да, США страдают многими недостатками, не всегда следуют тем нормам, которые сами провозглашают, кажется, начинают верить в собственную мессианскую роль. Но все эти негативные проявления можно корректировать общими усилиями государств, принадлежащих одному полюсу.

Понимание характера формирующейся биполярности позволяет сделать совершенно конкретные практические рекомендации по очень широкому кругу вопросов, касающихся внешней политики и политики безопасности. И не только для России. Например, совершенно очевидно, что государства Запада и, прежде всего США, жизненно заинтересованы в стабильной, сильной в экономическом и военном плане России. Это одна из ключевых проблем их национальной безопасности. Если по уму, Америке надо бы сейчас все силы бросить на укрепление рыночной экономики и демократии в России, а вовсе не в Ираке. Но это, если по уму: Говоря о многострадальной военной реформе в России ее ключевая задача должна формулироваться так: создание современных вооруженных сил, способных воевать не против армии США, а воевать совместно с ней, что, кстати говоря, представляет технически более сложную задачу.

Война, которую мир ведет сегодня с международным терроризмом это не столкновение цивилизаций, предсказывавшееся С. Хантингтоном. Скорее это война между варварством и цивилизацией во всем многообразии ее культур и религиозных конфессий. Варвары не признают человеческих законов, правил и моральных норм. Но это отнюдь не значит, что в борьбе с ними нам стоит игнорировать нормы права, разрушать создававшиеся десятилетиями международные институты, хотя их, безусловно, надо совершенствовать и дополнять. Когда варвары атакуют технологически очень развитую, а, следовательно, и очень уязвимую цивилизацию, которая сама поражена многими недугами, такими как коррупция, организованная преступность и т. п. у них есть неплохие шансы на успех. Так что самое время вспомнить слова хорошей старой песни: "Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть по одиночке".

06.10.03