Пути ислама в современной России
По материалам конференции, состоявшейся в Международном центре поддержки ученых имени Вудро Вильсона

Лидия Воронина, корреспондент "Вашингтонского файла"

"Ислам в России: история, политика, культура" - так называлась тема конференции, проходившей в научно-исследовательском Центре имени Вудро Вильсона в Вашингтоне 5-6 ноября. В конференции приняли участие российские и американские историки и политологи, специалисты по проблемам ислама и деятели ведущих исламских организаций в России.

Перед участниками стояли несколько целей: пролить свет на современное состояние ислама в России, проанализировать тенденции развития мусульманского самосознания и образования, обсудить проблемы, связанные с политизацией ислама, и наметить перспективы дальнейшей социально-политической интеграции российского мусульманского населения. Исключительная актуальность всех этих вопросов обусловлена глубокими социально-политическими и экономическими преобразованиями в России, опасной радикальной политизацией ислама в арабском мире, а также расширяющейся и углубляющейся глобализацией экономических, политических и культурных процессов в мире.

Все участники конференции согласились в том, что без знания истории мусульманских народов России, невозможно правильно оценить, что сегодня происходит в России. Более того, без знания особенностей распространения ислама на территории России невозможно понять его современного состояния, его отношения к окружающему немусульманскому населению и светской власти, его отношения к единоверцам за пределами России, и к своей собственной духовной традиции.

Талиб Сайдбаев, советник главного муфтия Духовного управления мусульман России и главный редактор газеты "Мусульманская трибуна", отметив, что сегодняшняя Россия "не только страна православия, но и страна мусульманства" - 20 миллионов российских граждан исповедуют исламскую веру, - отметил, что ислам пришел на территории, входящие в состав современной России, около 642 года, спустя всего 10 лет после смерти пророка Мухаммеда. Быстрое и мирное распространение ислама, по мнению Сайдбаева, было связано с тем, что языческие верования местного населения были близки к доисламским верованиям аравийских племен, т.е. идее единого верховного божества и определенным нравственным ориентирам, а также тем фактом, что ислам "исключительно гибок и может принимать разнообразные национальные формы". Последнее также связано с тем, что религиозная самоидентификация мусульман формировалась параллельно с осознанием ими их национальной принадлежности. То есть понятия "татарин" или "башкир" предполагают характеристику "мусульманин".

В результате краха коммунистической идеологии и распада Советского Союза, продолжил Сайдбаев, начался процесс возрождения ислама, который многие понимают по-разному. Верно, что открываются новые мечети (100 - в 1990 году и около 5 тысяч сейчас), исламские учебные заведения (сейчас их число достигло 50), исламские газеты (30 в настоящее время), а мусульмане могут совершать хадж (раньше 3-5 человека в год, сейчас 5,5 тысяч). Но, нельзя сказать, подчеркнул Сайдбаев, что мусульманской религиозной жизни вообще не существовало в советское время, хотя мусульманство пострадало так же жестоко, как и другие религии. Было очень много действующих домашних мечетей, массово совершались все обряды, велось начальное религиозное обучение. Поэтому, заключил Сайдбаев, "мы вправе говорить не столько о возрождении ислама, сколько о легитимизации религиозной жизни".

Однако предсказать направление развития богатой религиозной жизни российской мусульманской общины невозможно. "Мы не знаем, куда идет ислам и куда он должен идти," - подчеркнул Сайдбаев. Это усугубляется еще и тем, что в России нет настоящих исламских богословов, нет современной религиозной литературы, нет учебников, а если есть, то старые, и нет своих преподавателей. Более того, в России отсутствует единый мусульманский духовный центр, который направлял бы духовную жизнь мусульман, нет дискуссий и дебатов. По мнению Сайдбаева, "такого центра не было и никогда не будет потому, что Россия - многонациональная страна."

С другой стороны, направление развития ислама в России зависит от того, насколько успешно осуществляется интеграция мусульманского населения в социальную, политическую и культурную жизнь российского общества. Этому вопросу было посвящено выступление профессора истории Стэндфордского университета Роберта Круза. С его точки зрения, успешная интеграция не означает создание своеобразного исламского "государства в государстве", но создание соответствующих форм участия мусульман во всех социально-политических институтах. Более того, лояльность по отношению к светским властям со стороны исламской общины может обеспечиваться не только законом, гарантирующим свободу вероисповедания, и предоставлением мусульманам равных прав при получении образования и занятии должностей в структуре государственного управления, но также тем, что некоторые политические институты учитывают особенности религиозной жизни. Роберт Круз привел пример судов в царской России, которые, выступая арбитрами в исламских общинах, прислушивались к шариатским законам.

Тем не менее, при возникновении соответствующих условий в обществе - тяжелого экономического положения или напряженных политических ситуаций - ислам может быть использован в политических целях, поэтому участники конференции проанализировали возможности развития ислама в России в этом направлении. Научный сотрудник Гуверовского института Джон Данлоп и заместитель директора Московского отделения Центра Корнеги Алексей Малашенко рассмотрели эту проблему на примере Чечни.

По мнению Джона Данлопа, недавние изменения в российской политической элите указывают на возможные изменения политики России в Чечне. Но с другой стороны, проект конституции, референдум по котором прошел в марте этого года, содержит статьи, свидетельствующие об обратном: Чеченская республика провозглашается секуляризованной, а русский язык официальным. Более того, чеченский Президент Кадыров при инаугурации произносил клятву по-русски, и играли гимн Российской Федерации. Несмотря на то, что, как показывают результаты опроса, произведенного организацией "Валидата", чеченское население осуждает террористические акты, совершенные чеченскими боевиками в России, и поддерживает союз с Россией, российские власти не прекращают военные операции в Чечне - "зачистки". И поэтому, делает вывод Джон Данлоп, "чеченское сопротивление будет продолжать быть дестабилизирующим факторам по отношению к другим мусульманским районам России".

Алексей Малашенко подчеркнул, что "политизация ислама и Чечня - разные вещи". Если учесть, что политический ислам включает определенную идеологию, например, цель создания мусульманского государства, и основанное на ней движение, то политизация ислама в России не состоялась, хотя и была фактором политической жизни 90-х, когда существовали такие движения как "НУР" или функционировали такие организации как "Союз мусульман России". Малашенко подчеркнул, что национальное движение в Чечне в своем истоке было секуляризованное, и смысл "джихада" также имел специфически чеченскую окраску: это был скорее лозунг, чем содержательная политическая идея. Но к 95-96 году, когда чеченцы стали получать много помощи из-за рубежа, они заговорили о мусульманском государстве и начали стремиться к тому, чтобы стать элементом огромной и сильной мировой исламской общины. А потому, заключил Алексей Малашенко, "Чечня может оказать дестабилизирующее влияние за своими пределами", что соответствовало выводу Джона Данлопа.

Этому может способствовать факт, который отметили в своих выступлениях многие участники конференции: молодые мусульмане, вернувшись домой после обучения за рубежом, часто вступают в конфликт с муфтиями, и, как заметил Малашенко, "если у них появится возможность выразить свои взгляды более последовательно и широко, то ситуация может ухудшиться". Отсюда проблема образования мусульманского населения, осознание потребности повышения уровня не только религиозного образования, но и общих гуманитарных знаний.

Рустам Шукуров, профессор истории Московского университета, подчеркнул, что эта проблема рассматривается в современном исламе не только в контексте организации соответствующих учебных заведений, но и как философская проблема, требующая сравнительного анализа статуса знания и веры в аврамических религиях. Он указал на острую потребность в духовном знании среди мусульман в России и недостатки существующей системы мусульманского образования, ибо в ней, с его точки зрения, "сохраняется несвойственное исламу разделение между лидером религиозной общины и ее членами, а исламским общинам сейчас нужны подлинные духовные лидеры - исламские поэты, философы, писатели, а не просто "священнослужители".

Радик Амиров, пресс-секретарь Совета муфтиев России и председатель Совета журналистов-мусульман, рассказал о новой инициативе в области повышения уровня образования среди мусульманского населения. Недавно было достигнуто соглашение с администрацией Москвы о том, что мусульманская молодежь будет направляться в ведущие московские высшие учебные заведения, чтобы по окончании работать в мусульманских организациях.

Участники конференции обсудили также уроки неудачных попыток слишком активного "культурного приближения" российской мусульманской общины к богатой русской культурной традиции с помощью использования русского языка на службах в мечетях. Верно, что религиозная идентификация является необходимым элементом культурной, национальной и гражданской идентификации, но отношения между всеми этими элементами гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Эту тему подробно рассматривала Шерин Хантер, директор программы по изучению ислама в Центре стратегических и международных исследований Джоржтаунского университета. Формируя свое мировоззрение, т.е. пытаясь понять себя, мир и свое место в нем, человек может узнавать себя в разных системах социальных, культурных и религиозных идей, которые в его сознании накладываются друг на друга. С точки зрения Шерин Хантер, самоидентификацию можно представить себе с помощью модели концентрических или находящих друг на друга окружностей. Тогда в первом случае самой широкой из них будет "российская гражданская принадлежность", и далее следуют более узкие "национальная принадлежность" и "религиозная принадлежность". Или же они могут пересекаться, и тогда национальная идентификация может в чем-то совпадать с гражданской, а в чем-то и нет. А потому, делает вывод Шерин Хантер, "ни мусульманская идентификация, ни основанная на ней национальная идентификация (скажем, татарская или башкирская) не подрывают российскую гражданскую идентификацию".

Политолог Кейт Крейни, профессор Скидморского колледжа, развила этот тезис еще глубже, обратившись к анализу мультиэтнических, мультикультурных и мультирелигиозных обществ в современном мире. Напряжение между религиозными общинами и светской властью может возникать не только в результате каких-то событий в религиозной жизни, но и отражать напряжение между старыми религиозными обычаями коренного населения и новыми веяниями, привнесенными из-за границы. Чрезвычайно важно поэтому сопоставлять опыт разных стран со значительным мусульманским населением в том, как государственные органы с помощью определенных мер - наблюдения за деятельностью школ и содержанием учебных программ, совершенствования механизмов выборов и регистрационных процедур, предоставления стипендий студентам и исследователям - обеспечивают более широкое участие членов самых разных религиозных общин в социальной и политической жизни этих стран, обеспечивая тем самым функционирование мультинациональных и мультиконфессиональных обществ.