В паутине лжи и шантажа.

А.Гударзи
ЗеркалоХХI
от 12 ноября 2003 года
(см. часть 1 - 26.10.2003, часть 2 - 31.10.2003)

Перебирая тетрадные листы с написанными мелким почерком предсмертными стихами Эмина Усмана, я вспомнил слова его адвоката: "…Я спросил у Эмина, что с ним случилось? Он ответил: – Шайтон урди".

Выяснять у полковника Гуревича имя и фамилию самой одиозной фигуры в сегодняшнем почти трех тысячном списке хизбуттахрировцев отбывающих наказание в ведомственных учреждениях ГУИНа было в целом не логично, но вопрос был задан по одной простой причине – информацией о наиболее ярких представителях радикальной исламской партии ведущих подпольную деятельность в Узбекистане у меня не было.

- "Заключенные отбывающие наказание за участие в деятельности этой исламской партии теряют свою одиозность и индивидуальность. Думаю, вам следует обратиться к руководству МВД, у них есть специалисты способные ответить на этот вопрос" - посоветовал полковник.

Совет полковника впоследствии оказался точным, по сути, и содержанию. После нескольких телефонных переговоров с сотрудниками МВД меня проводили в кабинет начальника Следственного управления МВД РУз. И вновь реальность разрушающая стереотипы: образ мрачного следователя сидящего в прокуренном кабинете в котором витает живая память о подследственных, канул в прошлое вместо этого - современная мебель, компьютер стоящий на рабочем столе не для интерьера, а для работы и беседа с открытым для общения хозяином кабинета – интеллектуалом и интеллигентом, полковником милиции Шарафуддиновым А.А.

Первые слова собеседника о первостепенном - проводимые в Республике правовые реформы, необходимость расширения гласности и общественной информированности, о работе правоохранительных органов, ломке стереотипов представлений о собственной сопричастности к развитию полноценного правового и демократического общества у сотрудников следственных органов. Темы важные, но далекие от интересующего меня вопроса о наиболее известных представителях хизбутовской идеологии с 1999 года призывающих к ликвидации государственного строя в Узбекистане во имя провозглашения исламского Халифата.

По тени пробежавшей по лицу моего собеседника понимаю, что проблемы связанные с подпольным распространением хизбуттахрировской идеологии для следственного Управления МВД, не входят в разряд последних:

- Думаю, лучше всех о деятельности хизбуттахрировцев в Узбекистане вам расскажет старший следователь Абдумутал Закурлаев. Именно он в 1998 году в составе группы сотрудников МВД впервые в республике столкнулся с подпольной идеологией партии Хизб ут-Тахрир. Конечно же, хотелось бы познакомить вас со всеми участниками той небольшой группы сотрудников, на которых в конце девяностых обрушился вал незнакомой религиозной идеологии, но делать этого нельзя по оперативным соображениям".

И вновь ломка стереотипов. Старший следователь Следственного Управления МВД, подполковник милиции А.Закурлаев оказался не просто юристом профессионалом, но и дипломированным исламоведом до тонкости изучившим экономическую, правовую и теологическую основу идеологии Хизб ут-Тахрир и написавшим на эту тему книгу ставшую учебным пособием не только для узбекистанских юристов.

Уместно заметить – знания А.Закурлаева и его коллег основ исламской религии и не способность подследственных хизбуттахрировцев втянуть следователей в рутину пространных рассуждений породили вольную информационную байку о практике правоохранительных органов "психологического воздействия на сознание подследственных хизбуттахрировцев". Уточнение: информация оказалась не более чем идеологическим "перевертышем" однажды в зоне высказанных слов подследственных хизбутовцев нашедших в себе мужество выразить уважение следователям знающим Ислам и способных аргументировано обосновать свое отношение к идеологии Хизб ут-Тахрир". И если уж быть до конца точным А.Закурлаев относящийся к представителям светского ислама нередко выполняющий пятиразовый намаз в течении не нормированного рабочего дня в условиях рабочего кабинета, однажды совершил молитву совместно с подследственным из числа не рядовых хизбутовцев. Подобное отношение офицера милиции к религии совместимо с нормами профессиональной этики и по человечески не осуждается руководством МВД. Как человек верующий могу подтвердить это клятвенно, впрочем, как и упомянутый мною не рядовой хизбуттахрировец ныне отбывающий свой срок наказания в одном из исправительных учреждений ГУИН МВД РУз., так и не отказавшийся от своей приверженности к выбранной радикальной партии.

Признаюсь, в один период беседы с А.Закурлаевым я по обоюдному согласию предстал его оппонентом, используя логику и аргументы идеологических концепций радикальной партии. Хватило меня на час - ретировался, не выдержав аргументированной логики основанной на классическом разъяснений аятов Корана, упоминаний примеров из истории Исламских Халифатов и ориентации в социальных, общественных и экономических проблемах республики. Ретировался не подвергаясь гипнозу собеседника и не испытывая на себе пресса аргументов унижающих религиозные чувства и человеческое достоинство. Ретировавшись не смутился – все было честно.

Но, пожалуй, самым главным моим открытием в нашей шестичасовой беседе стало понимание сплетения человеческой судьбы следователя Абдумутала Закурлаева с судьбой известного узбекско-уйгурского писателя Эмина Усмана. Талантливого писателя, и как позднее я выяснил совершенно не одиозного человека. Писатель, как никто другой втянутый в глубок политически интересов и геополитических интриг, через идеологию Хизб ут-Тахрир, не пережил личной драмы в период не долгого следствия.

Не долгого потому, что задержанный 11 февраля, совершил акт суицида 26 февраля 2001 года в камере изолятора временного содержания МВД республики, став жертвой прижизненной лжи и финансового шантажа и поныне здравствующих эмиссаров утопического Халифата. Возможно, именно их он и подразумевал 17 февраля написав в стихотворении следующие слова – "Какая же гадина-змея, породила грязных … хизбутов".

Трудно писать о человеке ушедшем из жизни, вдвойне трудно писать зная, что ушел он добровольно. И пусть это не выглядит кощунством – Эмин Усман ушел из жизни, как человек-гражданин, которому было стыдно жить завтра. Никогда не являясь приверженцем утопических идей построения Халифата, он позволил использовать свои знания арабского языка, родного уйгурского и равной степени узбекского для распространения идеологии Хизб ут-Тахрир через переводимую им литературу. Удивительна наивность подвергнутого шантажу писателя попросившего своего вынужденного работодателя осенью 1999 года: "…пусть мое имя нигде не упоминается и не фигурирует…".

Работодатель, просьбу выполнить обещал, но обещание не выполнил. Просьба надолго превратилась в очередное орудие психологического шантажа только потому, что писатель выполняя переводы, приверженцем Хизб ут-Тахрир не стал и быть им не собирался, изначально категорически отвергая ее идеологические концепции. О выполнении переводов литературы Хизб ут-Тахрир члены семьи и все самые близкие друзья писателя, узнали только в первые дни проводимого следствия.

Для глубоко верующего человека мысли о самостоятельном уходе из жизни грех. Двойной грех исполнение этого решения. Писатель пошел на это. Скорее всего посчитав, что связывая себя с переводами идеологической литературы Хизб ут-Тахрир пренебрег собственными идеалами основой которых было светское понимание Корана, хадисов пророка Мухаммада, и гуманистические воззрения своего кумира, уйгурского философа, ученного и литератора одиннадцатого века Махмуда Кашгари. И если вспомнить категорическое отрицание идеологов Хизб ут-Тахрир классической философии исламского мира, представителем которой был и Махмуд Кашгари то можно представить себе, как писатель стыдился будущей огласки своей связи с радикальной идеологией.

Думал ли он о том, что его решение оставить этот мир, не справедливо по отношению ко всем, кто его знал, любил, уважал или выполнял служебный долг следователя? Ответа на этот вопрос нет в последнем предсмертном стихотворении Эмина Усмана. Всего же их было три. Написаны в следственной камере за несколько дней до смерти. Удивительно, но ни в одном из текстов не упомянуто имя Аллаха. Задавать вопрос о причине этого не стоит – нельзя нарушать последние предсмертное право Эмина Усмана на собственное понимание происшедшего с ним: - Я сожаления тяжкий камень на душе, Снесу к той вечности, что в мрачной тишине.

Почему посмертно Эмин Усман не стал героем, символизирующим гражданское признание собственного заблуждения? Маховик транснациональной информационной индустрии со дня ареста писателя до даты его смерти работал безостановочно, но в совершенно другом идеологическом направлении. Иначе быть не могло – ситуация контролировалась с первых минут его ареста, но происшедшая в следственной камере трагедия расширяла информационные перспективы, нужно было только слегка нанести штрихи искусственно манипулируя словами и эмоциями родственников и друзей покойного и естественно проецируя их на любые действия правоохранительных органов.

В итоге был создан нужный образ "жертвы следователя-убийцы Закурлаева". Образ раскручивался на волне кухонных слухов поступающих от "очевидцев из регионов". Исполнители раскрутки - каста "жадных до сенсаций", не существующих без заинтересованных политиков и политиканов разных мастей, калибров и вероисповеданий. Но те и другие в равной степени не двусмысленно и по сегодняшний день далеки от причин происшедшей трагедии, следственной истины и по большому счету общечеловеческой этики и милосердия возможно в силу требования – работа есть работа.

В те дни зазвучали фразы и провидцев-оракулов претендующих на звание экспертов по Центральной Азии - "… дело Усмана – далеко не первый случай в Узбекистане, когда лица, подозреваемые в связях с партией "Хизб ут-Тахрир", погибали после задержания вследствие применения к ним жестоких пыток. Так, активист "Хизб ут-Тахрир" Фарход Усмонов, делом которого также занимался следователь МВД Абдумутал Закруллаев, скончался от пыток в июне 1999 г. Тогда похороны Фархода Усмонова вылились в массовую антиправительственную манифестацию мусульман. К сожалению, власти отказываются расследовать все инциденты такого рода. Ни одни сотрудник МВД или СНБ Узбекистана, виновный в применении пыток к политзаключенных, до сих пор не был привлечен к ответственности. 4.03.2001".

Это лишь один пример из 2001 года, но достаточно характерный и для сегодняшнего дня – "правда о жертве" продолжает цинично эксплуатироваться. При этом заказчики и в прошлом и настоящем, знают – писатель не был политиком, бизнесменом, сепаратистом и приверженцем Хизб ут-Тахрир, не воспринимая много в силу своего мировоззрения. Может именно поэтому в его адрес хочется сказать словами классика - …прейдя в этот мир бедняком, покинул его бедняком.

Сегодня многих захлестывает мечта об Азии процветающей на ниве демократии. Мечта хорошая и добрая, та ради которой хочется жить. Но хочется, чтобы в величие этих помыслов не забывались принципы милосердия и уважения к памяти ушедшим из жизни именно теми, кто декламирует лозунги о праве на добро и справедливость.

И тем не менее цепь информационных слухов не ржавеет и сегодня, лязгая при необходимости. Имя "жертвы" периодически высвечивается и на информационных просторах при освещении проблем этнических меньшинств проживающих на территории Китая с намеками на прошлое лидерство Эмина Усмана в уйгурском сепаратистском движении. Информационный перевертыш, ибо писатель этнический уйгур, гражданин Узбекистана никогда не был лидером сепаратистского движения или иных формирований, он был просто официальным председателем "Уйгурского национального культурного центра" официально зарегистрированного в Узбекистане, всегда желающий только одного – не быть втянутым в политику ибо мечтал заниматься литературным творчеством. И не стоило бы упоминать имен Джона Махлередера, в 2001 году руководителя информационного бюро Интерньюс в Узбекистане и далекого от сегодняшней узбекистанской действительности однажды самопровозглашенного журналиста-политолога Ахтама Усмана Эшманова, - одни из наиболее результативных авторов лжесенсаций о смерти писателя - если бы не слова Закурлаева обращенные ко мне:

- Расскажите правду о трагедии Эмин Усмана.

Согласен, сегодня правда о последних днях жизни писателя важна не только для семьи писателя, его многочисленных друзей и читателей, но и для спасения от бездны мракобесия тех, кто наивно надеется через идеологию Хизб ут-Тахрир, решить социально-экономические проблемы Узбекистана, Азии и всего мирового сообщества в целом.

Но не менее важно оградить правдой и тех, кто профессионально противостоит далеко не безопасной идеологии Хизб ут-Тахрир, исполняя служебный долг. Раскрученная в 2001 году информационная дискредитация предусматривала увольнение следователя Закурлаева из правоохранительных органов республики через международное и общественное осуждение его "бесчеловечных действий в отношении Эмина Усманова", на которое руководство МВД должно было среагировать.

В 2001 году руководство МВД среагировало, но исходя из собственного здравого смысла основанного на оценке результатов расследования проведенного в 2001 году по факту смерти писателя Эмина Усмана. Среагировали и многочисленные официальные и не правительственные международные организации работающие в области защиты гражданских свобод. Но, сориентировавшись в первопричинах произошедшей с Эмином Усманом трагедии не посчитали возможным сообщить об этом все той же международной общественности.

Возможно, именно поэтому уже в марте 2001 года очень недолго жила информация о причастности следователя Закурлаева к смерти Фархода Усманова не рядового активиста партии Хизб ут-Тахрир происшедшей в июне 1999 года. Информационная чернуха оказалась не чистой по качеству – Закурлаев не вел следствия по уголовному делу Фархода Усмонова.

Сегодня не выдерживает критики и запущенная в том же марте 2001 года информация о "…многочисленных синяках и кровоподтеках…" на теле писателя, "…глубокой кровоточащей ране в задней части черепа…" и "запрете властей на омовение тела".

"Проводились ли пытки над Эмином Усманом во время его содержания под стражей в короткий период проведения следствия?"

Этот вопрос я задал человеку являющемуся доверительным лицом, с которым писатель говорил за несколько дней до своей смерти. Адвокат, дважды посетивший находящегося под следствием писателя, в беседе со мной не подтвердил проведения пыток над Эмином Усманом и причастность следователя А.Закурлаева к принятию решения писателя свершить акт суицида.

В ходе моего исследования трагедии Эмина Усмана удалось побеседовать и с наиболее близким другом писателя, врачом невропатологом с сорокалетним стажем, уточнившим следующее: "… все родственники и близкие друзья были шокированы случившимся".

- Можно ли предположить, что в состоянии стресса каждая царапина на теле покойного казалась родственникам писателя, зияющей раной. Была ли "огромная окровавленная рана на задней части черепа" упомянутая Ахтамом Усманом (Эшмановым) в статье "Самоубийство или убийство?!" опубликованной 14 марта 2001 года в казахстанской газете "Республика – 2000"?.

- Были следы крови на затылочной части головы.

- В ходе судебно-медицинской экспертизы проводятся вскрытия. Не являлись ли следы крови последствием трепанация черепа, впрочем, как и свежий шрам от ее проведения.

- Да.

- Было ли ритуальное омовение?

- Да, но я в этой процедуре не участвовал.

- Правдива ли прозвучавшая в марте 2001 год в некоторых зарубежных СМИ информация, об убийстве Эмина Усмана в период ведения следствия и считаете ли вы сами, что он был убит?

После долго молчания, мой семидесяти пятилетний собеседник, человек, тяжело переживающий и сегодня жизненно важную ошибку своего друга-писателя и его смерть с трудом произнес слово "нет". И уже через мгновение на меня обрушился шквал эмоциональных обвинений в адрес следствия, которые можно свести в единое, давно наболевшее: Почему семья Эмина Усмана сразу не была оповещена о его смерти, почему адвокат или кто-либо из не заинтересованных экспертов не был приглашен на судебно-медицинскую экспертизу, почему на похоронах проведенных в оцеплении сотрудников милиции было ограниченное число людей?

- Я не адвокат Закурлаева и не порученец МВД, но в силу собственного понимания происходящего в феврале – марте 2001 года уверен, что смерть писателя стала полной неожиданностью не только для его родственников и друзей, но и правоохранительных органов.

Высказав эти слова, далее я не стал настаивать на собственном мнении сидящему передо мной пожилому человеку. Необходимо еще какое-то время, чтобы он, успокоившись, получил ответы, но не из моих уст услышанные. Возможность для этого существует – двери кабинетов МВД не закрыты. В этом убедился не только я, но и некоторые из тех, кто посвятил себя защите прав человека, получая ответы на подобные вопросы. Кстати есть и те, кто приносит извинения сотрудникам правоохранительных органов за выдвинутые в их адрес обвинения, но это уже из области гражданской этики.

Многие действий правоохранительных органов в период подготовки похорон писателя или в ходе их проведения были оправданы, даже при условии их внешней не корректности и не уместности. Но, так или иначе, существовала понятная необходимость сохранения общественного порядка на фоне стремления ангажированных "очевидцев" превратить похороны писателя в политическую акцию, на которой, как минимум должны были прозвучать слова: "Эмин Усман – узник совести, убитый в камере".

В тот год святое для многих людей словосочетание "узник совести" изначально посвященное преследуемым пропагандистам, защитникам и борцам за демократические свободы полноценно эксплуатировалось региональными "очевидцами" в привязке ко всем, кто отбывал наказание за деятельность в партийных пятерках Хизб ут-Тахрир концептуально отрицающих, любые формы демократии неверных-кяфиров.

Горькая практика, обретенная правоохранительными органами на примере проведенной акции протеста на похоронах Фархада Усманова в 1999 году, требовала контрдействий. К дате похорон "очевидцы" и правоохранительные органы уже хорошо знали друг, друга и каждая сторона была готова к часу погребения писателя в силу собственных представлений о долге, чести, совести и милосердии.

Можно только догадываться о том, как далекие от истины предположения о причинах смерти Эмина Усмана, эмоционально высказанные родными и близкими писателя на погребении, в тот же день обрели статус "достоверности", обрушились на международную общественность, и вернулись бумерангом к тем же родственникам и друзьям покойного. Обрушились и вернулись уже в виде очередного "информационного сообщения с места событий", и как еще одно подтверждение не гуманного отношения к подследственным. При этом преподнеслось и акцентированное уточнение, аккуратно намекающее на ложь о причинах смерти, выхваченное из краткой формальной справки выданной родственникам: "…После похорон, близким Усмана была выдана медицинская справка, в которой в качестве причины смерти указывалась "опухоль мозга"(?!)".

Не буду я рассказывать об усилиях медиков борющихся за жизнь писателя и не стану цитировать документ "Заключения СМЭ № 291 от 28 февраля". Он полноценно отражает взаимосвязи и причины наступившей в реанимационном отделении смерти писателя. Не буду из уважения к чувствам родственников потерявших родного человека и в надежде на их понимание отношения к их трагедии со стороны "двигателей" информационной правды, так не похожей на правду настоящую.

Хочется верить, что именно Высшим предопределением было предначертано пересечение в одной точке мироздания судеб следователя и писателя. Соприкосновения неопровержимых улик и трезвого гражданского понимания собственной вины перед Родиной, обществом, семьей и друзьями.

Сегодня после изучения материалов уголовного дела давно закончившегося следствия и после бесед с теми, кто знал Эмин Усмана, приходишь к выводу: человека освещенного божьего искрой таланта, во многом беспомощного в решении собственных финансовых проблем, далекого от политических и религиозных интриг, надо было беречь от паутины лжи и шантажа сплетенной именно для него продвиженцами идей партии Хизб ут-Тахрир. Собственно этот вывод мог бы завершить рассказ о человеке, не подготовленном к соприкосновению с политиками и политиканами, народовольцами и псевдопатриотами, вдруг открывшего правду о самом себе, втянутом в политические интриги.

Но так хочется сказать, дабы в нашей жизни не было подобных трагедий - беречь писателя должны были государственные чиновники, к сожалению далекие от понимания ментальности тех, кто тратит собственные средства, собранные с мизерных гонораров или не высокой зарплаты на издание созданных произведений предназначенных для формирования духовности общества составляющего первооснову любого государства.

Беречь писателя должны были и многочисленные друзья и самые близкие родные хотя бы ради его благой цели завершить главный труд своей жизни - перевода на современный узбекский и уйгурский язык с арабского языка, книги Махмуда Кашгари "Диван лугат ат-турок".

И наверное можно по человечески понять следователя вернувшего в 2001 году рукопись переводов книги Махмуда Кашгари семье покойного из чувства уважения к писателю, филологу и переводчику Эмину Усману.

Да, Эмин Усман ушел из жизни, но сделал это, сведя счеты только с самим собой. Скорее всего, надеясь на понимание своего поступка и человеческую память о себе, но не эксплуатацию своего имени в политических целях. Ушел тихо, простившись с жизнью только предсмертными стихами, не испросив на это разрешения у Аллаха, у родных и самых близких его друзей, знающих его сильным и мужественным человеком способным пережить беду, лишения и невзгоды. Ушел от чувства горького осознания, что не оправдал любви, уважения и бесконечного доверия, подаренного ему теми, кто знал его и всегда был рядом с ним.

Перебирая тетрадные листы с написанными мелким почерком предсмертными стихами Эмина Усмана, я вспомнил слова его адвоката: "…Я спросил у Эмина, что с ним случилось? Он ответил: – Шайтон урди".