На дне азиатского котла

Марат ХАЙРУЛЛИН

Есть кишлаки, где средняя продолжительность жизни - 19 лет, а средняя зарплата - 50 рублей

К девяти вечера жизнь на улицах Душанбе практически прекращается. На проспекте Рудаки, главной парадной магистрали города, перекрыто движение. Среди старых платанов терпеливо мокнут добродушные до бестолковости таджикские милиционеры. Служивых много: сержанты, прапорщики, майоры и даже полковники густо расставлены вдоль обочин проспекта. Это местная традиция: так отмечается любой проезд президента Эмомали Рахмонова по городу.

Стражи порядка особо не докучают прохожим, и со временем их начинаешь воспринимать как декорацию. Тем не менее, каждый раз возвращаясь в гостиницу мимо этого строя, испытываешь легкую тревогу как человек, практически нелегально пробравшийся в страну. Нет, с правовой точки зрения все в порядке: между Россией и Таджикистаном действует соглашение о безвизовом режиме. А вот с идеологической... Свободных журналистов здесь не просто не любят - их здесь регулярно убивают.

За двенадцать лет суверенитета в республике погибли больше восьмидесяти журналистов. Подавляющее большинство инцидентов имеют яркий политический подтекст. И ныне на постсоветском пространстве Таджикистан, пожалуй, единственный не стесняется объявлять журналистов "государственными преступниками" и персонами "нон грата". Прежде всего за критику действующей администрации.

Поэтому, работая без согласования с властями, мы немало рискуем. Особенно на фоне резкого похолодания российско-таджикских отношений, температура которых, по словам дипломатов, достигла самой низкой отметки за 12 лет независимости.

Таджикистан сегодня напоминает котел высокого давления, готовый взорваться в любой момент. Строго говоря, Центральная Азия, которую еще называют Евразийскими Балканами, может вспыхнуть в любой точке, но Таджикистан подошел к опасной черте ближе всех.

Восемь лет назад, когда вооруженная оппозиция была в семи километрах от президентского дворца в Душанбе, Эмомали Рахмонов вынужден был сесть за стол переговоров. Один из пунктов заключенного тогда мирного договора обеспечивал ему лишь пять лет власти, после чего в стране должны были состояться выборы.

Но сначала парламент увеличил срок президентских полномочий на два года, а потом на референдуме этим летом были приняты поправки к Конституции. Они, как считают политологи, гарантируют пребывание у власти нынешнего президента до 2020 года. Оппозиция, не признавшая референдум, немедленно объединилась в коалицию, по составу практически совпадающую с фронтом начала 90-х, когда рядом с исламистами воевали демократы-западники. И сегодня имеются очень большие подозрения, что эта коалиция вновь готова взяться за оружие.

Поскольку Таджикистан, единственный из стран СНГ, безоговорочно согласился на присутствие российских войск на своей территории, то существует вероятность, что наша страна окажется втянутой в еще одну региональную войну.

Вот почему меня не обманывала улыбчивость таджикских ментов, выстроенных для проезда Рахмонова. Скорее наоборот - эти великодержавные замашки местного лидера свидетельствуют о том, что Таджикистан имеет все шансы стать главной головной болью Кремля. И, собственно, поэтому мы и пробирались сюда окольными путями, чтобы на месте разобраться, насколько велика угроза новой войны.

– Не надо, хватит, уберите… - худой, словно скрученный на шарнирах, парень пытается вжаться в стену.

Это один из тех паскудных моментов нашей профессии, когда мы врываемся в жизнь беззащитного человека. За пять часов работы в кишлаке Узлук этот совсем еще пацан был первым из тех, кто не захотел с нами общаться.

Шухрату 18 лет, он сидит на полу единственной жилой комнаты глинобитного дома таджикского дехканина. Мебели нет, вместо нее - стопка толстых одеял, за которые и пытается забиться Шухрат. Он хохлится, как птица, и что-то зло шепчет на своем языке.

- Говорит, что это все бесполезно, ему уже ничем не поможете… - наперебой переводят на ломаный русский сельчане, набившиеся вслед за нами в халупу.

Шухрат болеет туберкулезом, и в комнате размером с московскую кухню, кроме него живут пятеро детишек, невестка, сестра и мать. Отец, старший брат и вторая сестра уже умерли от того же туберкулеза. Все взрослые и двое старших детей тоже больны, а сам Шухрат так слаб, что уже полгода не выходит из дома. Для кишлака Узлук все это норма. С точки зрения сельчан, плохо другое - парень не хочет говорить. Вперед выходит Фархутдин, один из наших добровольных экскурсоводов, нагибается и тычет Шухрата в плечо:

- Э-э, ты чего? Вдруг пришлют что-нибудь?

Шухрат складывается в совсем уж неправдоподобный прямоугольный комок и вновь яростно отругивается. Таджики вокруг нас посмеиваются:

- Не хочет, глупый, не понимает, - добродушно скалит больные зубы Фархутдин, то ли пытаясь извиниться за односельчанина, то ли просто от избытка усердия. - Ему уже все равно, не успел жениться…

Кулябский район южного Таджикистана считается относительно благополучным. По крайней мере по официальным данным медицинской статистики заболеваемость брюшным тифом, дистрофией и туберкулезом здесь не превышает общереспубликанский уровень.

Тем не менее в двенадцати километрах от райцентра, за речкой Кызылсу, начинается Долина Смерти. Говорят, что первая вспышка туберкулеза была зарегистрирована здесь в 1974 году, и никто не знает, почему это произошло именно здесь. В советские времена проводились исследования, все жители опасной зоны регулярно проходили флюорографию и при малейшем подозрении обеспечивались усиленным лечением.

Сегодня в долине Кызылсу живут 19 тысяч человек. Мы пробираемся по разбитой, извилистой дороге. Погода омерзительная - жесткий ветер с гор швыряет нам в лицо хлопья снега пополам с дождем, когда мы останавливаемся снимать заброшенные кишлаки и огромные кладбища. В мокром снегопаде территорию мертвых заметить нелегко - лысые горки бугрятся еле заметными холмиками. Надгробий почти нет. То ли от бедности, то ли так положено по местной традиции. Кладбищ много - по два-три на каждый кишлак. На фоне одного из самых высоких в мире уровней рождаемости это кажется не совсем логичным.

Кстати говоря, борьба за контроль над рождаемостью - одна из приоритетных задач нынешних властей Таджикистана. Президент Рахмонов выпустил даже специальный указ (хотя у самого Эмомали Шариповича девять детей).

Мы стоим перед фельдшерским пунктом в Узлуке. На стене - рисунок, призывающий дехкан пользоваться контрацептивами. Изображение презерватива аккуратно стерто, видимо, как срамное (стоимость этого атрибута планирования семьи в местных аптеках примерно 2 сомони, что составляет ровно половину официальной зарплаты колхозника). Медицинский домик заперт, его хозяин, доктор Рустам, категорически отказался сниматься.

- Он стоматолог, что он может… - вновь почти весело объясняют нам сельчане.

Зарплата доктора - пять сомони (пятьдесят рублей). Но почти единственная его медицинская обязанность - выдача направлений на флюорографию в районную больничку. Все остальное время доктор проводит, обрабатывая маленькое поле, выделенное ему на склоне ближайшей горки (земля непосредственно в плодородной долине - большая ценность и давно поделена между местными начальниками: хакимами и раисами). Но сделать рентген стоит семь сомони (семьдесят рублей). Для дехканина, который получает за килограмм собранного вручную хлопка пять дирам (50 копеек), - это слишком. Да, в принципе, и бесполезно - констатация болезни ничего не изменит. Курс лечения антибиотиками стоит 300 долларов - это сумасшедшая сумма.

- Люди здесь продают дома, чтобы пройти курс, - говорит местный журналист Турко Дикоев, сопровождающий нас по жуткому местечку.

Мы снимаем на видеокамеру рассказ многодетной матери, которая продала все свое имущество, чтобы вылечить семнадцатилетнего сына. Лечение не помогло, парень умер. У женщины осталось еще четверо детей, трое из которых уже больны туберкулезом.

- Да только кому эти дома нужны, любой мужчина мечтает здесь накопить денег на билет - и на заработки в Россию, - пожимает плечами Фархутдин.

Со слов Дикоева получается, что власти скрывают эпидемию туберкулеза. Мы обращаемся к жителям за подтверждением. В каждом доме нам послушно показывают свидетельства о смерти. В графе "причина" значатся пневмония, сахарный диабет и даже старость. И очень редко - туберкулез.

- Нет болезни - нет проблемы, - констатирует Турко. - Официально считается, что денег в бюджете на медицину нет, поэтому всем наплевать, что, например, средняя продолжительность жизни в этом кишлаке 19 лет, а с начала года уже умерли почти два десятка человек. В Таджикистане работает очень много международных организаций. Но чем они занимаются и, самое главное, кто их контролирует - неизвестно. Я знаю точно, что в нашем районе спекуляция гуманитарной помощью - главным образом мукой - давно уже приобрела массовый характер. При том, что в прошлом году были случаи отравления некачественным импортным зерном со смертельным исходом. А лекарства, даже если они и прибывают в Таджикистан, до нас не доходят…

Слова Дикоева подтверждают все доктора, согласившиеся на встречу с нами. Помимо туберкулеза сегодня в Таджикистане свирепствуют брюшной тиф, дистрофия, дизентерия. Зарегистрированы случаи проказы и холеры. И все это происходит на фоне полного развала советской системы здравоохранения. На другом конце Кулябского района, в совхозе имени Ленина (названном ныне именем сторонника Рахмонова Сангака Сафарова, отсидевшего при Советах 23 года в тюрьме), нам показывают фундамент больницы:

- Раис (председатель) продал больницу, теперь вот половину школы продал, уже разобрали, - с горечью говорит восьмидесятилетний дедушка Мирзо, приютивший нас на ночь.

Я долго не могу понять, о чем говорит старик, и только потом доходит. В таджикской глубинке, где основным строительным материалом является сырая глина, перемешанная с соломой, кирпич - очень большой дефицит.

- За шесть лет относительно мирной жизни социальная инфраструктура осталась даже не во всех райцентрах, - усмехается председатель оппозиционной демократической партии Таджикистана Махмудрузи Искандров. - О селе и говорить нечего. Двенадцать лет назад я руководил головным предприятием республики, строящим больницы. Год назад решил заехать и ничего не нашел: люди, приватизировавшие строительное управление минздрава Таджикистана, сначала продали технику и оборудование, затем - крышу (шифер тоже очень ценится), затем - стены, потом вырубили деревья. Все, остались одни пеньки. О какой медицине можно говорить?

Мы методично обходим дом за домом кишлака Узлук. И хотя острота первых впечатлений притупилась, в голове по-прежнему не укладывается, что это происходит наяву: тысячи людей обречены на вымирание. В кишлаке живут 111 семей, и в каждой туберкулез собрал обильную дань. В Долине Смерти это норма...

Продолжение следует

09.12.2003