The Guardian: секулярный экстремизм или либеральная агрессия 22:02 19.12.2003
Мэделин Бантинг
Эта 13-летняя девочка – прилежная ученица во всех отношениях: она внимательно слушает своих учителей и делает все домашние задания. В классе она общительная. Но кое в чем, если верить президенту Жаку Шираку, ее поведение очень опасно: оно создает угрозу социальному согласию и национальной целостности Франции – ведь она настаивает на том, чтобы носить платок!
Все окружающие ее ученики носят диковинные одежды и прически, как и подростки повсюду в Европе. Однако же квадратный кусок ткани размером метр на метр или около того, как объявил президент, бросает вызов светскому характеру Франции, когда покрывает голову девочки.
Кажется нелепым, каким образом одежда школьницы стала предметом, который приобрел настолько большое символическое значение, что на протяжении 14 лет является поводом для дебатов, развернувшихся вокруг французской Конституции, - дебатов о том, какой должна быть будущая Франция и должна ли она "интегрировать" 3,7 млн. мусульман – наибольшее по численности мусульманское меньшинство в Европе? (Заметим, что во Франции говорят об "интеграции", а не о "культурном плюрализме".)
В эпицентре событий оказались не только школьницы, но и государственные служащие. Был даже случай, когда присяжную не допустили к процессу из-за того, что она носила платок. Франция должна оставаться религиозно нейтральной во всех своих делах, и на днях Ширак подтвердил выводы официальной комиссии и внес в парламент законопроект о запрете всех "видимых признаков религиозной принадлежности".
Историческая подоплека этих навязчивых дебатов достаточно очевидна: это последняя глава в долгой и печальной истории о том, как либерализм "боролся" с религией в Европе. Либерализм, со своими хвалеными принципами рациональности, личных прав и господства закона, всегда хотел "поставить религию на место": сделать ее "исключительно личным вопросом".
Однако такой подход несовместим с Исламом – религией, социальной по своей природе. Одним из камней преткновения является вопрос: ты француз или мусульманин - и можешь ли ты быть тем и другим одновременно? В то время как во Франции развязан спор, грозящий привести к отрицательному ответу на второй вопрос, Великобритании пока удается избежать подобного поворота событий.
Исторические корни французского секуляризма лежат в борьбе с засилием католической церкви, которую государство стремилось сделать "нейтральной" и тем самым не претендующей на власть. Французские школы были тем местом, где из крестьян-католиков делали сторонников французской секуляризированной республики (как замечает Дрейк), и государственное образование было направлено на построение целостной нации.
У французской светской традиции есть своя логика, однако она возникла при одних исторических обстоятельствах, а теперь применяется при других, существенно изменившихся. В результате этого могут возникнуть поколения недовольных мусульман, что приведет страну к катастрофе.
Британский либерализм практиковал несколько иной подход: на протяжении 200 лет он занимался "либерализацией" религии, сводя ее к "системе этических ценностей, поддерживаемой Божественным авторитетом", как это представляет эксперт в области политической философии Бхику Парех (Bhiku Parekh). Со времен Джона Локка Великобритания стремилась иметь "разумную" религию, и в результате она оставила от религии ее жалкую тень. Чудеса, описанные в Евангелиях, были названы аллегориями, и получился типично английский вид веры: толерантное и приспособленческое англиканство.
Основой либерализма является его глубокая уверенность в себе и в своем превосходстве, как утверждает Парех. Такая уверенность не может не привести к ограниченности воображения и к отказу понимать то, что существенно выходит за привычные для либерализма рамки, – например, Ислам. Парех считает, что причинами излишнего самомнения и страха перед всем "чужим" является, во-первых, то, что либерализм – это "образ жизни, не согласующийся с естественным человеческим поведением", а во-вторых, то, что либерализм находится под постоянной угрозой со стороны "варварства". Трагедия либерализма состоит в том, что он ничего не знает ни о собственных слабостях, ни о собственной силе. Если бы в него входило осознание его пределов, то он бы нашел почву для большей уверенности в себе и одновременно – скромность, необходимую, чтобы учиться у "чужих".
Ограниченность либерализма достаточно очевидна. В его словаре даже нет терминов, чтобы обозначить целый ряд переживаний человека, и он заимствует религиозный язык более ранней эпохи. Мы говорим о "злом" убийце и о лидере, обладающем "видением". Мы по-прежнему используем такие слова, как "чудо", "таинство" и "почитание", поскольку они относятся к области восприятия и эмоций человека, несмотря на то, что религиозные системы, в которых они возникли, ушли в прошлое.
Возьмем, например, празднование Рождества. Этот праздник утратил теологическое значение, однако по-прежнему несет в себе информацию о связанной с ним истории. Мы по-прежнему слушаем эту сказку о чуде, непорочности, о загадочном возникновении новой жизни и годовом цикле возрождения. Либерализм бессилен рассуждать на такие темы, он не может дать питательной почвы для связанных с ними человеческих эмоций. Он попытался "возвысить" природу человека, при этом вырвав целые куски человеческой натуры для того, чтобы ему было проще достигнуть этой цели.
Либерализм всегда относил религию и веру к области эмоций и "иррационального". Он старался загнать ее в такой угол, откуда она не сможет ему угрожать. Во второй половине XX столетия ему, казалось бы, это удалось – христианство распалось. Это имело место, в первую очередь, во Франции. Такая победа лишний раз убедила либерализм в своем превосходстве и отсутствии у него исторической альтернативы. Казалось, что время и деньги сделают свое – уберут с дороги последние остатки религии. Однако этому помешали французские мусульмане, и теперь либерализм цепляется за закон, чтобы найти опору для своего пошатнувшегося авторитета. Сейчас Франция представляет собой отличный пример "диалога глухих".
Сейчас от Афганистана до Америки происходит возрождение религии в более активных формах, чем когда-либо в истории. Либерализм же по-прежнему не замечает проявлений агрессии со своей стороны (в экономической, военной и культурной областях), и поэтому сам стремится к жестокому столкновению.
|