Елена Трегубова.
БАЙКИ КРЕМЛЕВСКОГО ДИГГЕРА.

Из-за дефолта никто из моих друзей не может снять деньги с карточек. Я специально лечу с Ельциным в Узбекистан и Казахстан со стопкой кредиток в кармане, чтобы, сняв тенге, обменять их потом на доллары и привезти друзьям в Москву. Передовой президентский самолет идеально подходит для этой авантюры, поскольку мы не должны проходить таможню. Однако в Алма-Ате Ельцину вдруг становится плохо и визит срочно сворачивают. А я, позабыв про президента, молюсь только о том, чтобы до нашего экстренного отлета на родину успеть обменять полчемодана местных тугриков на доллары.

Глава 7. Сумерки Кремля.
07.1. Как Ельцин ликвидировал мой дефолт.

Степень моей хозяйственной хватки нетрудно оценить по списку предметов, на которые я растранжирила всю свои последние деньги перед дефолтом 1998 года.

Во-первых, мне (никогда ни до, ни после этого не занимавшейся домашним хозяйством) вдруг приспичило купить электрическую соковыжималку для апельсинов (выжимать которой в момент кризиса стало просто нечего).

Во-вторых, мне же (практически никогда не евшей дома) вдруг зачем-то позарез понадобилась многоуровневая электронная пароварка для овощей (варить в которой овощи после кризиса категорически расхотелось, так как на то, к чему этот изысканный гарнир можно было положить, денег все равно не было).

И в третьих, я реализовала свою давнюю мечту и подарила сама себе дорогущий внедорожный велосипед. Велик, конечно же, не утратил своей актуальности и после кризиса и служил мне отличным антидепрессантом. Но - только пока сил на нем кататься хватало...

* * *

Моя гораздо более хозяйственная коллега Юлия Березовская в один прекрасный день с самым серьезным лицом заявила мне:

- У меня осталась тысяча рублей. Мы сегодня же идем с тобой в аптеку и закупаем на эти деньги тампоны. А потом мы должны позаботиться о наших ближних: пойдем и закупим консервов на зиму. Потому что народ уже сметает с прилавков соль, спички и сахар. А скоро и консервов не останется...

Достаточно было заглянуть в то время в любой продуктовый магазин, чтобы понять: население, едва почуяв в воздухе знакомый коммунистический запах примаковского правительства, действительно, сразу стало готовиться к голодной зиме.

Поддавшись на мгновение осадному синдрому Березовской, я согласилась отправиться с ней вместе после работы в ближайшую аптеку, для начала - за тампонами. Потому что обе мы честно признались друг другу, что готовы пережить даже голод - но не их отсутствие.

Но в аптеке обнаружилось, что не одни мы такие умные, вернее, - идиотки. Женская очередь за "Тампаксом" стояла часа на два. Мы потоптались-потоптались, переглянулись, развернулись и ушли. И как вскоре выяснилось, правильно сделали.

Карточки с нашей августовской зарплатой были заблокированы. И денег у меня в кармане не осталось в буквальном смысле слова ни копейки. Платить квартирной хозяйке за аренду квартиры было тоже нечем. И занять было не у кого, потому что все коллеги и друзья были ровно в том же положении.

Но зато через несколько дней бухгалтерия выдала нам секретный список магазинов в Москве, где почему-то все-таки продолжали принимать к оплате русские кредитки. Получилось смешно: наскрести наличные деньги даже на обед в копеечной редакционной столовой было абсолютно невозможно. Но зато я спокойно могла себе позволить широким жестом водить своих подруг в не самый дешевый (по обычным временам) "АмБар" ("Американский бар" на Маяковской) и угощать их там, расплачиваясь карточкой.

Как сейчас помню тогдашнее специальное меню "Ам-Бара", которое так и называлось: "Антикризисное". Все цены там были гуманно снижены как минимум раз в пять. С одной моей вечноголодной школьной подругой мы долго хохотали над собственным идиотизмом, когда, заказав себе каждая по несколько блюд, в общей сложности поужинали всего баксов на семь, но зато, не заметив, что свежевыжатый апельсиновый сок не входит в "антикризисный набор", напились его, в результате, как выяснилось потом, на тридцать долларов. Сэкономили, в общем...

А за любой ерундой, вроде крема для рук, мыла или колготок, приходилось с той же самой условно-размороженной карточкой бегать в самый дорогой в Москве универмаг "Калинка-Стокманн". Что, впрочем, конечно же, все равно сильно скрашивало существование: я прекрасно отдавала себе отчет, что нахожусь в гораздо более тепличном положении, чем сотни тысяч людей в России, которым в тот момент вообще оказалось не на что купить кусок хлеба.

* * *

И вдруг прокатился слух, что в так называемом ближнем зарубежье спокойно можно обналичить замороженные карточки.

Как раз в этот момент мне предоставилась возможность слетать с Ельциным в Узбекистан и Казахстан. Визит обещал быть абсолютно неинтересным: Ельцин попросту хотел продемонстрировать, что на фоне полной разрухи в стране и фактического перехвата власти Примаковым он-то сам все еще жив.

Но, несмотря на полное отсутствие профессионального интереса, я немедленно аккредитовалась в поездку с одной-единственной целью: использовать Ельцина как контейнер для перевозки валюты.

Я собрала у всех нуждающихся коллег неработающие кредитки и подробно записала себе в записную книжку все пин-коды под разными вымышленными паролями.

Вопрос о том, сколько именно денег им снять, был излишним. "Снимай все, что сможешь!" - умоляли коллеги.

Передовой президентский самолет идеально подходил для этой авантюры: мы фактически не проходили таможню. И никто на обратном пути не поинтересовался бы у меня, сколько валюты я ввожу в страну.

* * *

Но Ельцин чуть не испортил мне все дело. Уже в аэропорту Ташкента он еле спустился с трапа самолета, а когда пошел по ковровой дорожке к зданию аэропорта, вдруг зашатался, потерял равновесие и вынужден был откровенно повиснуть на локте вовремя подоспевшего узбекского президента Ислама Каримова. Мы ждали, что Ельцин, как обычно, сразу после приземления, подойдет к журналистам. Но он впервые сам отказал себе в этом удовольствии и грузно прошагал мимо.

А уж когда я увидела, как в каримовской резиденции "Дурмень" Ельцин, здороваясь с почетным караулом, вдруг ни с того ни с сего начал крениться вперед и падать, то и подавно поняла, что он - ненадежный сообщник для моих "валютных махинаций". В делегации этот случай объясняли строптивостью ковровой дорожки, угол которой не вовремя загнулся, подставив подножку российскому президенту. Но я, к сожалению, собственными глазами видела, что на ковер клеветали зря.

Я волновалась все больше. Дело в том, что Ташкент для меня был абсолютно бессмысленным городом. Доллары там в банкоматах получить было невозможно, а менять местные "тугрики" на нормальную валюту, по реальному курсу, как сразу предупредили меня в гостинице, считалось у них уголовным преступлением. Оставалось только уповать, что Ельцин доживет до следующего пункта нашего назначения - Алма-Аты.

Но на следующее утро замглавы президентской администрации Сергей Приходько поведал мне, что дело совсем плохо:

- Борис Николаевич сегодня проснулся и сказал: "Собирайтесь, я еду в Кремль!.." Он даже не понял, где он находится...

- Объясните, что с ним происходит? Он был пьян? Или это опять сердце?

- Нет, точно, ни то, ни другое... Я вам скажу по секрету, что произошло: у него накануне случился сильнейший гипертонический криз, давление подскочило, а отменять визит было уже слишком поздно...

- Так зачем же его запихнули в самолет, с повышенным давлением?! Это же просто убийство! - возмущалась я.

Кремлевский чиновник только развел руками.

Даже обычно предельно политкорректные члены делегации откровенно хоронили Ельцина.

Татарский лидер Ментимер Шаймиев на мой вопрос о ельцинском здоровье ответил:

- Хотелось бы получше...

А глава Свердловской области Эдуард Россель заявил мне:

- Если Борис Николаевич плохо себя чувствует, - ничего страшного, пусть посидит в Москве, полечится... Не надо его таскать по поездкам! Никому ведь не хочется досрочных выборов - это была бы катастрофа!

* * *

Чуть позже кремлевская команда разыграла перед журналистами целый спектакль: для болезни Ельцина надо было придумать какой-то невинный характер, и поэтому глава российского государства во время итоговой церемонии в "Дурмени" вдруг начал демонстративно кашлять и постоянно отхлебывать чай, который то и дело подносил ему служка.

Довольно нелогично, впрочем, на фоне этой "простуды" выглядело поведение начальника ельцинского протокола Владимира Шевченко, который, едва завидев, что официанты подносят главам государств подносы с "Шампанским", чуть ли не пендалями выгнал их из зала.

А кремлевские журналисты, насмотревшись на своего президента, вновь почувствовали себя настоящей похоронной командой. Когда по дороге в аэропорт, откуда мы должны были улетать в Казахстан, водитель нашего автобуса завел песню:

Кондуктор не спешит,
Кондуктор понимает,
Что с девушкою я
Прощаюсь навсегда... -

кто-то вдруг тоненько пропел куплет в "кремлевской редакции": не "с девушкою", а с "Дедушкою я прощаюсь навсегда".

* * *

Прилетев в Алма-Аты, я случайно подглядела в резиденции Назарбаева момент, когда Ельцин, не видя, что рядом стоит журналист, выйдя из зала заседаний, брюзгливо ругал свою дочь Татьяну за то, что его не пускают на банкет.

Татьяна по-деловому удалялась вместе с Назарбаевым, настойчиво предлагая папе "пойти прилечь отдохнуть".

- Да?! А вы - на банкет все без меня пойдете?! - отвратительно капризным, но одновременно и каким-то жалко-безвольным голосом, срывавшимся в конце фразы на фальцет, переспросил Ельцин.

- Да, папа... Тебе врач запретил...- пролепетала Татьяна, явно готовясь к скандалу.

Но Ельцин только недовольно засопел и, состроив брюзгливую гримасу, постоял с полминуты, в упор глядя на дочь, покачиваясь, широко расставив ноги.

И потом с раздражением бросил ей и Назарбаеву:

- Ну и идите!

Эта семейная сцена произвела на меня самое гнетущее впечатление. Я, пожалуй, впервые по-настоящему поняла, как все запущено.

* * *

Но к тому моменту Ельцин уже так достал меня своими постоянными фортелями, и я так устала все время переживать за его самочувствие, что в данную минуту президентское здоровье представляло для меня чисто утилитарный интерес, измерявшийся в у. е. Больше всего я боялась, что Деда отправят в Москву сейчас же, не дав мне доехать до ближайшего банкомата. "Дедушка, милый, ну будь человеком хоть раз в жизни, - не помри до завтра, а? - мысленно умоляла я президента. - Ты же ведь сам весь этот финансовый кризис заварил, - вот теперь и расхлебывай...Терпи - помрешь как-нибудь в другой раз..."

Но Ельцин, наплевав на все мои спиритические уговоры, устроил мне бессовестную нервотрепку. Я и так-то, даже в мирных условиях, с деньгами не очень-то умею обращаться, а когда у меня за спиной еще и президент то умирал, то воскресал, - я вообще уже металась как сумасшедшая.

Визит должен был продолжаться сутки, и, по идее, мне с лихвой должно было хватить времени на все обменные операции. Но пока нас везли в гостиницу, прошел слух, что Ельцину совсем плохо и что визит, скорее всего, резко сократят. Поэтому сотрудники пресс-службы посоветовали нам "не селиться в гостинице, а посидеть и подождать в фойе". Чего подождать? И как долго? Не объяснялось.

Я бросилась к администратору:

- Где у вас тут ближайший банкомат? Банкомат оказался прямо в фойе, но выдавал тоже одни только "тугрики", в смысле, казахские тенге.

- А где ближайший обменный пункт?! - закричала я.

- Минутах в двадцати езды отсюда... - невозмутимо ответила администраторша.

Тогда я тихо подошла к тогдашнему начальнику аккредитации Казакову и шепотом попросила его:

- Сергей Павлович, скажите мне честно, нам что, уже сейчас придется вылетать в Москву? Поймите, мне это нужно знать не для статьи, а по совершенно личным, корыстным причинам. Короче, я успею съездить обменять деньги?

- Если честно, Лена, то я бы на вашем месте никуда не ездил. По моим сведениям, там все настолько серьезно, что сигнал срочно выезжать в аэропорт может поступить с минуты на минуту, - признался Казаков.

Но я все-таки рискнула. Кинувшись к банкомату, я принялась вытрясать из него все деньги, которые мне только удавалось, по всем карточкам, уже совершенно не различая, сколько с какой я сняла, потому что при первой же операции моментально запуталась в несметном количестве нулей в казахской валюте. Аборигены мне помочь наотрез отказались, уверяя, что сами они банкоматом никогда не пользовались. И тогда я отчаянно призвала на помощь единственного практичного в финансовых вопросах человека из всех оказавшихся поблизости - Ленку Дикун из "Общей газеты", сидевшую под какими-то неестественными гостиничными пальмами и поглощавшую уже пятую чашку своего любимого капуччино.

- Дикун, я тебя умоляю, помоги мне! - истошно взмолилась я. - Эта казахская машинка мне не дает денег! Поговори с ней!

Дикун подошла к банкомату, заглянула ему в лицо и рассудительно сказала:

- Если он не дает тебе столько, сколько ты у него просишь, - нажми сумму на один нолик меньше. Может, тогда он тебе даст...

Я сделала так, как она посоветовала, - и у меня получилось! Машинка выдала мне пачку денег, которые, правда, своим внешним видом внушали мне сильные сомнения в их платежеспособности хоть в одном месте земного шара, кроме Алма-Аты.

- Дикун, а ты понимаешь хотя бы примерно, сколько мы денег в долларах из него вытрясли? - с ужасом поинтересовалась я.

- Не-а... - с не меньшим ужасом призналась мне Ленка. - Ну ты попробуй еще столько же взять...

Но столько же хитрая машинка уже не давала и начала врать мне в лицо, что превышен лимит. Какой там лимит?! Я вообще ни одного еще доллара не сняла - одни "тугрики"... Но я не сдавалась и еще раз попробовала нажать циферку в тенге, где еще на один нолик было меньше. И машинка опять заработала! Так я снимала и снимала, то сокращая, то повышая свои запросы, цинично засовывая скомканный казахский чистоган прямо в сумку и утрамбовывая его, чтобы все влезло.

Но в какой-то момент волшебный звук выплевывания денег прекратился навсегда, и у банкомата началась отрыжка: он истошно верещал и просил меня срочно связаться с его сервисным центром.

- Дикун, а как ты думаешь, я сколько вообще сняла, "много" или "мало"?

Дикун почесала репу, что-то прикинула в уме и сказала:

- Ну, думаю, баксов триста...

- Но это же очень мало! - расстроилась я. - Это же, когда я на всех поделю, кто мне карточки давал, нам же только на обед в столовой и хватит...

- Ну извини! - обиделась Дикун, которая не без основания считала всю работу алма-атинского банкомата собственным рукотворным чудом. - А могла бы и вообще ничего не привезти!

Я запихнула последние тенге в сумку, еле застегнула ее и побежала к Казакову:

- Сергей Палыч, я вас предупреждаю: если я вернусь к своим голодным друзьям в Москву с этими неразменными "деревянными тугриками", то они меня просто растерзают. Так что даже если президенту совсем приспичит скорей домой, в ЦКБ, - я вас как человека прошу, задержите ненадолго автобус. Я обещаю вернуться ровно через сорок пять минут: двадцать минут до обменника, двадцать - обратно, и еще пять, чтобы сдать фантики...

Казаков клятвенно пообещал дождаться меня.

* * *

Таксист домчал меня до обменника даже минут за пятнадцать. И там я нашла вознаграждение за все мои муки. Я вывалила в окошко смятую охапку тенге. Кассир слегка удивился и переспросил:

- Вы знаете, сколько здесь?

- Не совсем точно... - уклончиво ответила я, - пересчитайте, пожалуйста...

Если бы он только мог себе представить, НАСКОЛЬКО неточно я представляю себе размер суммы...

Спустя пару минут вместо предсказанных Ленкой трехсот долларов честный казах выдал мне стопку в несколько тысяч баксов. И я сразу поняла, почему гостиничный банкомат так жалобно на меня верещал, - все лимиты действительно были уже давно превышены...

Абсолютно счастливая, я на том же такси вернулась к гостинице. И - о ужас! - не увидела в фойе никого.

- Лена, срочно бегите в автобус, - мы уже только вас и ждем! Через полчаса вылет в Москву! Официально объявлено, что Борис Николаевич болен! - закричал, подбегая ко мне, Казаков.

Но эта новость меня уже почти не взволновала. Ельцин сделал свое дело - Ельцин мог уезжать. Хотя бы мой личный дефолт и дефолт нескольких моих коллег президент таким образом ликвидировал.

Справка Ozon.Ru:
Твердый переплет, 384 стр., 2003 г.
Издательство: Ad Marginem; Серия: Трэш-коллекция
ISBN 5-93321-073-0, Тираж: 10000 экз., Формат: 84x108/32
Цена: 175 руб.