ЭДУАРД ЛИМОНОВ
"Тюрьма приближает к Богу"

Дмитрий Тараторин

На минувшей неделе Эдуард Лимонов отправил в Генпрокуратуру открытое письмо, уведомляющее о готовящейся против него провокации. По данным председателя Национал-большевистской партии, в середине нынешней недели спецслужбы намереваются его арестовать и отправить за решетку. Причем надолго.

– Чем было вызвано ваше обращение к генпрокурору?

– Элементарным чувством самосохранения. Из двух вполне заслуживающих доверия источников я узнал, что принято решение меня "закрыть", и органы ждут только отмашки. Разумеется, имен своих информаторов я называть не стану, но поверьте, я серьезный человек и понапрасну таких писем не пишу. В конце концов, перед первым арестом я же ничего подобного не предпринимал, поскольку соответствующих сведений не имел. Задержание мое могло бы произойти где-то в районе 5 февраля. В этот день арбитражный суд принимает решение по поводу выселения штаба партии из помещения на 2-ой Фрунзенской. Мне намеревались подбросить оружие или боеприпасы, и на основании их обнаружения задержать. Недавно по этой же схеме был задержан лидер нижегородского отделения партии Дмитрий Елькин. У него "нашли" пакетик экстази. А перед Новым годом активиста НБП Дмитрия Бахура похитили, вывезли за город и избили. Он после этого 15 дней провалялся в больнице. Добивались его согласия на сотрудничество с "органами". Он узнал одного из своих мучителей, который незадолго перед этим приходил в наш штаб и предъявлял удостоверение офицера ФСБ. Да и номера машины свидетельствуют о ее принадлежности этому ведомству.

– Странно, что спецслужбы так грубо, демонстративно работают...

– Ничего странного, это спланированная акция устрашения. Они и не думают маскироваться. Раньше подобные методы (подбрасывание оружия и наркотиков, вывоз "на беседу" за МКАД) применялись пресловутыми "оборотнями в погонах" против "криминалов", сейчас – и против "политических". Полагаю, теперь, после моего письма в генпрокуратуру, план действий в отношении меня будет изменен. Начнут разрабатывать новые варианты. Что делать, когда живешь в беззаконном государстве, приходится принимать превентивные меры.

– Когда вас выпускали, ходили слухи, что решение об этом принято Сурковым в пику питерским чекистам. На каком же уровне будет дана отмашка вас "закрыть"?

– Знаете, по поводу Суркова – это коллективный бред. Наше общество вообще очень склонно объяснять все вмешательством каких-то запредельных сил. Все не так просто, все сложно. На самом деле была жесточайшая юридическая борьба. Была раскинута огромная сеть: в 44 регионах допрашивали наших активистов. Привлекались более 250 свидетелей. Длился процесс 10 месяцев, и в результате мы победили. В этом огромная заслуга адвокатов, да и мы боролись отчаянно. Я сам работал, как зверь: писал километры разных судебных бумаг. Одно за другим нам удавалось опровергать обвинения. И судья все больше верил именно нашей аргументации. Ошибка власти была в том, что она слишком понадеялась на качество работы следственного управления ФСБ и поэтому допустила открытый процесс. А в ходе его и обнаружились натяжки и фальсификации. Кстати, весьма показательно, что, когда большинство обвинений были уже опровергнуты, прокурор запросил для меня в совокупности 25 лет лишения свободы и 14 лет – путем частичного сложения обвинений. В итоге же судьей были приняты только 4 года. Что касается того, кто дает отмашку, то судите сами. Срок содержания под стражей мне регулярно продлевал ныне экс-заместитель генпрокурора Колмогоров, а в последний раз сам Устинов. Саратовский суд поначалу отказывался рассматривать наше дело, ведь оно было межрегиональным, расследовалось в Москве, там же и судить по логике следовало. Так вот, настояли именно на саратовском (подальше от центральных СМИ) варианте опять-таки г-н Колмогоров и заместитель председателя Верховного суда. Если такие силы были видны, "засветились", то решайте сами, кто отдавал приказы.

– Нынешнее стремление вас нейтрализовать во многом, наверное, объясняется желанием пресечь "акции прямого действия", проводимые НБП. Ведь их мишенями в последнее время все чаще становятся представители высшей власти.

– Поймите, я руководитель партии, ее идеолог, но я не принимаю участия в разработке конкретных акций. Большинство из них – результат спонтанного выплеска протестной энергии. Мы задумывали партию как самоорганизующуюся систему. Отношения у нас строятся не на основе подчинения, а на основе идейного влияния. Это же не прокуратура, у нас нет властной вертикали. Да у нас и денег нет для того, чтобы осуществлять реальный контроль над действиями отделения в Хабаровске или на Камчатке. Мы даже нашу идеологию позволяем каждому отделению трактовать достаточно свободно (они у нас есть и очень правые, и совершенно "красные"), что уж говорить о практической деятельности. Началось все в 1997 году, когда питерские нацболы мирно захватили крейсер "Аврору". Потом было метание яиц в Михалкова. Я об этих акциях узнал постфактум. Или вот недавно ребята пробрались на крышу Минюста и разбросали оттуда наши листовки. Так что забавно: по целому ряду регионов после этого прокатились аналогичные акции в отношении местных представительств Министерства юстиции. То есть ребята просто подражают товарищам. Эти наши методы не от хорошей жизни. В российском государстве просто нет иной возможности у массовой внепарламентской организации заявить о себе. Да и потом, мне кажется, пол-России радовалось, когда наши ребята атаковали, например, Вешнякова, который с непроницаемым лицом фанатика просто откровенно лжет избирателям. А Минюст "попал под удар" потому, что наряду с ЦИК занимается абсолютно несправедливой предварительной селекцией партий для электорального меню. Я согласен, что зимнее наступление власти на НБП связано с нашими осенними атаками. Но ведь, посадив меня, они проблемы не решат. Они, наверное, думают: вот вышел Лимонов, всех построил и дал приказ наезжать на представителей власти. На самом деле все строго наоборот. Просто, пока шел процесс, ребята себя сдерживали, чтобы нам не навредить, а теперь пружина распрямилась.

– И все же не совсем понятно, что именно НБП имеет против нынешней власти. Партийный лозунг – "Россия – все, остальное – ничто", а президент у нас теперь ярко выраженный государственник. Вы тем не менее создали недавно движение "Россия без Путина". Ради чего?

– Мое отношение к нынешнему президенту окончательно сформировалось после "Норд-Оста". Тогда на чаше весов были политические интересы и человеческие жизни, и он сделал выбор не задумываясь. Мне не понятно, как можно было принять авантюрное решение использовать газ, свойства которого тебе неведомы, и обречь людей на смерть. Причем, обратите внимание, погибли чеченцы, погибли заложники, но не пострадал ни один из спецназовцев. А ведь работа этих людей – умирать ради того, чтобы жили те девушки, те дети, которых там угробили. И всему этому нет оправдания. Все, кто отдавал тогда приказы, должны были уйти в отставку. В созданное нами движение "Россия без Путина" уже вошли и некоторые члены КПРФ, и представители целого ряда левых молодежных организаций, с либералами мы также сейчас ведем переговоры. Наше главное требование – отмена итогов парламентских выборов. Надо уволить Вешнякова, а ЦИК должен комплектоваться из правозащитников и представителей общественных организаций. Кроме того, необходимо провести независимое расследование дела "Норд-Оста". Кстати, "Комитет-2008", с которым мы в принципе готовы всячески сотрудничать, на наш взгляд, не прав в том, что отдает власти без боя 4 года, смещая акценты на грядущие президентские выборы. Теперь о лозунгах. Мы родились как партия в 1994 году. Естественно, когда торжествовала плутократия, прикрывавшаяся демократическими фразами, когда распад страны был реальной угрозой, мы выступали с государственническими лозунгами, мы эту линию акцентировали. Теперь власть взяла на вооружение государственническую, а отчасти и националистическую риторику. Только все это фальшь и имитация. Реально интересы русских и русскоязычных ни в Прибалтике, ни в Туркмении или Казахстане никто не защищает. У нас в стране установился не просто полицейский режим (те же полицейские при Ельцине вели себя по-другому), а ликующий полицейский режим, власть торжествующих жандармов. А обществу отведена роль жертвы. Главная же жертва – молодежь, которую по-прежнему забирают в абсолютно средневековую армию, отправляют на убой в Чечню. Так что лозунги зависят от времени, от политической ситуации. И сегодня мы боремся прежде всего за нормальные гражданские свободы.

– Кстати, о Чечне. Первую войну партия одобряла и поддерживала. Теперь ваша позиция изменилась?

– Еще в 1997 году я выступал за то, чтобы начать определяться с границей между Чечней и Россией. Мои тюремные встречи тоже заставили меня о многом задуматься. В "Лефортове" я какое-то время сидел в одной камере с подельником Радуева Асланом Алхазуровым. У него убили 7 человек близких родственников: жену, двоих детей, старика-отца, сестру с двумя детьми. И где-то по-подлому так прикопали. В общем, с обеих сторон такого натворили, что просто безумие надеяться на то, что в ближайшие лет пятьдесят русские и чеченцы смогут жить вместе. Надо строить полнопрофильную границу, может быть, по Тереку, и дать Чечне независимость. Да, конечно, она будет к нам враждебно настроена, но мало ли стран, не испытывающих к нам дружеских чувств, и что теперь? Кроме того, совершенно не понятно, почему русские солдаты должны проливать кровь во имя процветания клана Кадырова, бывшего боевика. В общем, эта война к защите русских национальных интересов никакого отношения не имеет.

– Известно высказывание Варлама Шаламова о том, что тюремный опыт чисто негативен. Ваше мнение на этот счет?

– Я с ним совершенно не согласен. На самом деле тюрьма возвышает. Если отвлечься от всей этой баланды и прочих прелестей тамошнего быта, то можно почувствовать прикосновение вечности. Там ты ближе к Богу, к смерти. Особенно в такой одинокой тюрьме, как "Лефортово". Это аскеза, гораздо круче монашеской. Моя нынешняя жизнь, хотя она достаточно рискованная, отнюдь не столь высокая, как там. Представьте себе, мне предъявили обвинение, и я подсчитал, что получу минимум 23 года. Об этом невозможно не думать, особенно когда тебе шестьдесят. Дожить до освобождения мне было практически немыслимо. Такой срок гораздо более молодые люди не выдерживают. И жить с этим – мучение. А от страданий человек либо загибается, либо переходит на другую ступень развития.
4.02.2004