КОРОЛИ И ЖРЕЦЫ
Кажется, в последние годы российские граждане сильно разочаровались в политике и политиках, потеряли к ним интерес. Но недаром говорят: если ты не занимаешься политикой, она сама займется тобой. Так, может, надо не отворачиваться, подобно обиженному ребенку, от политических коллизий, а пытаться понять, что происходит с нашей страной, куда влекут ее ветры истории?

И потому "Литературная газета" начинает цикл бесед с известными российскими и зарубежными политологами и мыслителями о роли и назначении политики в современном мире. О мифах, домыслах и реалиях политической жизни. Открывает цикл беседа с известным философом, автором недавно вышедшей книги "Философия политики" Александром ДУГИНЫМ, утверждающим, что "политика – главный нерв человеческого бытия".

– Александр Гельевич, первые слова книги: "Если бы мы точно знали, что такое философия и что такое политика, мы бы, наверное, жили в другом, идеальном мире". Потом вы смело определяете: "Политика для человека есть все, она тотальна". Но если так, политика непостижима?

– Политика, конечно, намного сложней того, чем она кажется. Не грязней или запутанней, не потому, что много в ней закулисного. Она предельно сложна, потому что в политике происходит некое резюмирование человеческого бытия. В ней сходится в фокусе осмысление того, что есть, и проектирование того, что будет, что должно быть. От этого она невероятна сложна и требует большого ума и сильной воли одновременно. Прежде чем политические решения созреют и будут приняты, идет невидимая, напряженная, сложнейшая работа – работа ума.

Смысл политики хорошо иллюстрируют герои сказаний о рыцарях "Круглого стола" – король Артур и жрец Мерлин. Жрец Мерлин глубинно осмысливает происходящее, заведует знанием, тайнами пропорций, преданиями, соотносит настоящее с прошлым, прорицает будущее. Король Артур осуществляет подвиги, великие деяния, опираясь на советы Мерлина.

Политика – главный нерв человеческого бытия. Мысль и действие в ней неразрывно переплетены.

– Вы первый, кто ввел в России понятие конспирологии как науки о роли тайных обществ в истории. Но в среде "либералов" любой намек на тайные действия в политике вызывает реакцию как на нечто смешное…

– Говорят: главное достижение дьявола – он сумел убедить всех, что его нет. То, что находится под покровом тайны, не стремится стать известным всему свету, те, кто знает кое-что из этой области, обязаны хранить секрет, отделываться общими фразами, скептически улыбаться… Люди, отрицающие конспирологию, вовсе не обязательно в ней не участвуют.

Кроме того, отрицание скрытых аспектов политики свойственно либерал-демократам, которые хотели бы превратить политику в рутину, в технологию, в нечто механистичное. Такого рода либерал-демократические деятели действительно нервно реагируют на те стороны политики, которые сопрягаются с глубинами ума и воли, уходят корнями в религиозные и национальные глубины. Они считают, что, если политика еще и сохраняет нечто "тайное" и "глубокое", этого быть не должно, и стараются поступать таким образом. Отрицая конспирологию, они заклинают действительность: "Политика, стань проще, прозрачней!"

Для либеральных демократов это идеологическая позиция – основы современной западной демократии проистекают из стремления к разделению властей, к ограничению и контролю над теми, кто принимает решения и воплощает их в жизнь. Вместо насыщенной жизни, пульсирующего, содержательного бытия они хотят видеть в политике чистую технологию.

– Подчас кажется, что жрецы российской политики – за пределами страны и глубоко скрыты от глаз посторонних.

– Действительно, большая часть интеллектуальных центров, предопределявших происходившее в России до последнего времени, находилась за ее пределами. Это был своего рода "экстерриториальный Мерлин". Те центры, организации, фонды, аналитические группы, оказавшие максимальное влияние на горбачевскую и особенно ельцинскую Россию, разработали для нее политический язык и основные программы действий, находились вне страны, чаще всего за Атлантическим океаном. Если мы не знаем о наличии некоей интеллектуальной инстанции в политике, это не значит, что ее нет. Так не бывает, она есть, но при этом либо скрыта, либо находится не там, где мы ее ищем. Подчас в иной стране.

Сейчас в России происходит радикальная смена политической философии правящей элиты. Говоря образно, смена "короля Артура" состоялась уже довольно давно, после ухода Ельцина. С этого момента влияние заокеанского Мерлина постепенно стало сходить на нет. Но за 90-е годы влияние его на российскую элиту было столь серьезным, что первые 4 года президентства Путина оно было очень ощутимым. Но все же совершенно очевидно, что Путину нужен иной, свой национальный Мерлин. И он его, я полагаю, ищет.

Каким будет этот национальный Мерлин после того, как рассеются последние тени атлантизма, еще витающие над Кремлем (и, к сожалению, внутри его)? Думаю, этот выбор еще окончательно не сделан. Альтернатива западничеству, либерализму и либеральной демократии, очевидно, должна лежать в русле национальной мысли, питаться русским духом.

Окончательный выбор политической парадигмы со стороны президента на подходе. Конечно, наше общество, значительная часть элиты пронизаны "экстерриториальным" мышлением, отравлены западничеством. Но это, слава Богу, уже остаточные явления, арьергардные бои.

– Россия переживает период, ни с каким другим в своей истории не сравнимый?

– Уход от антлантистской парадигмы в ее чистом виде – уже революция, произошедшая при Путине и во многом благодаря ему. И чем она закончится, никто не знает.

Не вызывает сомнений основной вектор реформ Путина. В главном он действует совершенно правильно. В национальном, евразийском, патриотическом духе. Он постепенно и последовательно вычищает те знаковые фигуры политического истеблишмента, по которым проходили силовые линии атлантизма, внешнего управления страной со стороны Запада. Путин демонтирует ельцинскую систему.

За каждой из политических фигур, от которых постепенно Путин избавляется, стоит определенная политическая философия, пусть не ими продуманная, но им делегированная и ими реализуемая.

Пусть никого не обманывает подчас поверхностность или корыстолюбие этих людей: они не смогли бы добиться успеха, если бы не присягали "темному властелину", думающему за них. Все шаги, все назначения, все дела Путина за четыре года объясняются именно тем, что он развязывает, распутывает, а кое-где разрубает узлы внешнего управления Россией. Кому-то хочется, чтобы этот процесс шел быстрее, но тут не нам судить.

Путин деполитизирует Россию с начала президентства. Он фактически свел на нет значение Совета Федерации, резко снизив значение губернаторского лобби и региональной фронды, подавил сепаратизм в Чечне, недавно способствовал избранию Думы, в принципе не отражающей ничьих позиций…

– По сути, сошли на нет и все партии…

– Правильно, но это и хорошо, потому что это были ельцинские олигархические атлантистские партии. Они были все марионеточны, как из игрушечного конструктора, собраны из случайных людей; это были актеры из ненациональной, антироссийской пьесы.

Таковы были центристы, фрондеры, даже оппозиция. Бессмысленная, управляемая, безвольная, трусливая, недалекая, подпитываемая олигархами, без позвоночника, она просто подыгрывала Ельцину и его помощникам для выпускания пара. Путин сегодня резко снизил ее вес, указал место. И правильно сделал. Это "танцоры", чей "танец" не нужен ни стране, ни Путину, и он фактически сделал с ними то же, что и с Советом Федерации, и с губернаторами, с чеченцами, которые пытались разрушить Россию, – он их "ликвидировал". Путин демонтировал российскую политическую систему ельцинского березовско-волошинского образца.

Перед выборами в Думу Путин интенсифицировал свои антиатлантистские реформы – посадка Ходорковского, снятие Волошина, тонкое и изящное вытеснение ультралиберальных партий из Думы вместе с придавливанием КПРФ, сговорившейся с олигархами. И, наконец, снятие правительства Касьянова и назначение нового состава из совершенно дисциплинированных людей, готовых осуществлять реформы президента, а не ставленников "семьи".

Остались мелочи: убрать последнюю пару-тройку засидевшихся политтехнологов из Кремля – и все! – у Путина другая страна. Путин мягко и почти незаметно разрушил здание коррумпированной, антинародной системы, созданной его предшественником, вывез потихоньку мусор, и теперь все готово для нового строительства.

– Что будет строить Путин?

– У него очень ограниченный выбор. Либо оборонное укрепление жесткого национального государства, либо наступательный вектор строительства новой демократической империи – Евразийского Союза. Проект национальной государственности хорош тем, что не требует большой исторической фантазии и может развиваться по инерции. Плох тем, что Россию может разорвать по этно-конфессиональному и социальному признаку, и отношения с другими странами, в первую очередь из СНГ, могут фатально ухудшиться.

Евразийский проект хорош тем, что он предоставляет России гармоничную модель укрепления внутренней безопасности, этно-конфессиональный баланс, способствует сближению с СНГ и балансу между Европой и Азией в целях создания многополярности. Но его минус – сложность и авангардность. Для его реализации надо больше ума и больше воли. И дефицит того и другого может стать фатальным.

У нас сейчас один политический субъект – Путин. Он отвечает перед историей за народ и перед народом за историю, потому что ее делает. За все вместе он отвечает перед Богом и миром. Смысл современной политики, цель, значение – это Путин. Но это не значит, что он может делать, что захочет. Точнее, Путин обладает таким психологическим складом, что он не может даже захотеть чего-то экстравагантного. Он не диктатор и не тиран, он корректный, в чем-то системный человек, мыслит и действует системно, продуманно.

Путин в ситуации колоссального исторического напряжения – "ситуации Решения". Главе государства иногда необходимо сделать то, что не вытекает напрямую из юридических актов. Они потом будут подстраиваться под политическое Решение. Это Решение – явление фантастически интересное и сложное.

Люди, пытавшиеся сделать Путина атлантистом, такие, как Павловский, намекали: Путин сохраняет национальную государственность в России исключительно для того, чтобы не допустить к власти автохтонные силы, что он просто играет в национальную государственность для выпускания пара, а не для разрушения системы внешнего управления. Но это не так.

– Проблема элит – одна из главных в вашей книге. Говорят, что в России вообще нет элиты…

– Я функционально отношусь к термину "элита". В любом обществе всегда есть элита, какая по качеству – другой вопрос. Люди делятся на управляющих и управляемых, первые – элита.

– А есть ли в России контрэлита, насколько она сильна и готова ли заменить существующую элиту?

– Контрэлита – это активная часть общества, которую старые элиты искусственно не допускают до власти. В России сегодня этого практически нет, процесс ротации худо-бедно идет.

После расстрела Белого дома Ельцин не провел масштабные репрессии против оппозиции, не закрепил жесткую систему атлантизма, которая вскоре дала трещину. Вспомните конфликты Чубайса и Коржакова, силовиков и либералов и т.д. Своих противников из национал-патриотического лагеря Ельцин "недоуничтожил", а своих помощников "недосплотил". В щелях этой политической конструкции активные люди разных взглядов и убеждений находили свое место. В частности, из-за такого разлада поднялся Путин и "питерские". Процесс ротации элит не затормозился, в нее втягивались разные люди, соответственно, контрэлита не сложилась.

Контрэлита возникает, когда ни один из оппозиционных политических деятелей не может попасть на встречу с представителями высшего руководства страны, когда в массах копится число пассионариев элитарного типа, которые никак, ни при каких обстоятельствах пробиться наверх не могут.

– За сменой Артура и Мерлина придут новые рыцари? Поменяются элиты – и "артуровская", и "мерлинская"…

– Совершенно верно. Если Путин – Артур, то его свита – это совершенно новые люди, нового типа, называемые условно "питерские". Хотя лучше сказать – "путинские". Это люди, которые во время ельцинских реформ не смогли или не захотели пробиться к главной инстанции, где раздавали материальные и нематериальные блага. У них другой темперамент, они не такие хваткие и ловкие, циничные и продувные. Это люди более степенные.

Ельцинская элита состояла из холеных циничных проходимцев. Среди них есть зловещие персонажи, как "доктор Мориарти" – Березовский, полубогемные, как Сурков, авантюристы, мошенники, махинаторы и убийцы. Это люди, быстро соображающие, быстро схватывающие, наиболее свободные элементы позднесоветского общества – похотливые комсомольцы, ловкие на язык экономисты, взбалмошные пассионарии без качественного образования, организаторы каких-то невнятных, но ярких шоу, осветители, не укорененные ни в чем – ни в семье, ни в нации, ни в обществе, ни в государственных или социальных структурах. Не обремененные ничем, свободные элементы, которые поднялись при Ельцине и составили нашу элиту.

"Путинские" же совершенно другие – более тяжеловесные, они не против стать богатыми и влиятельными, но они более осмотрительные, действуют с оглядкой, неспешно. Не говорю, что они хорошие, а те плохие, просто путинские – иные. Но для ельцинских Россия – "эта страна", для путинских – "наша страна". Сотрудники ФСБ и СВР, которые не пошли служить Березовскому и Гусинскому в эти годы, – это и есть путинские. Те, кто пошел, им место на свалке – они ельцинские насквозь.

Более нравственные не склонили голову, оставшись с копейками, униженные, но сохранившие достоинство и честь. Сейчас они поднимаются, они затребованы. Это и есть путинская элита. Силовики из разных организаций. Плюс патриоты, но подчеркну – патриоты нового призыва.

Они, как правило, не будут иметь никакого отношения к патриотическому движению позднесоветского и раннеельцинского образца, потерпевшему полный крах. Это невнятное явление при Путине почти сошло на нет.

Новые патриоты почти с нуля будут создавать новые державные ценности, и это хорошо, потому что в прежнем патриотическом движении большого позитива не было. Это было мертворожденное дитя. И приносило больше вреда. Последние его действия – альянсы с Березовским и Ходорковским – агония ельцинизма в патриотическом обличии. Вожди этого движения – люди бессодержательные и неэффективные, будто порченые, с генетическим пороком.

Новые патриоты – это нормальные россияне, просто они должны быть дельными, толковыми, здравомыслящими, современными, без "перекиси" сектантского озлобления, без бешенства и паранойи, свойственных патриотическим вождям и массам ельцинского периода.

Новый путинский бизнес-класс еще только предстоит создать. Говорю "путинский", ибо в России Путин надолго. Не обязательно на посту президента, но на последующую эпоху он окажет грандиозное влияние.

– Две главы в книге посвящены теме, крайне редко обсуждаемой, – политического языка. На мой взгляд, это предельно важная проблематика. Почему геополитике, географической обусловленности политики придают такое большое значение, а о лингвополитике, влиянии языка на политические процессы не говорят?

– Большинство наших политологов – люди специфические. Они слабо понимают мир, в котором живут. Отчасти их можно оправдать, потому что процессы, происходящие в нашем обществе, действительно очень сложны. В последние советские десятилетия наши обществоведы утратили адекватное восприятие реальности как отечественной, так и зарубежной. Они критиковали то, чего не знали, и защищали непонимаемое. Все завоевания социализма у страны изъяли, а обществоведы только моргали да рассуждали о рыночных реформах.

Образовательный пласт советской философии политики слетел мгновенно, и не осталось ничего, кроме смутного привкуса так и непонятого когда-то марксизма. Западная же политологическая традиция оперировала с иными реальностями, исходила из иных цивилизационных и культурных предпосылок, и переносить ее на нашу почву без серьезных коррекций было невозможно. Но это тем не менее делалось. Таким образом, на одни не додуманные до конца системы накладывались другие, еще менее осмысленные.

Языковый анализ является абсолютно необходимым элементом политологического, вообще любого гуманитарного образования. Есть люди, прекрасно понимающие смыслы и изящно говорящие на "профессиональном" языке, это сами политики. И есть "недополитический класс" людей, понимающих политический язык в разной степени приблизительно, больше через жесты и интонации, нежели через смысл. Образы понятны людям, но слова политического языка надо изучать. Его понимает меньшинство – "политический класс". А вот то, как он устроен и как его перевести на иной политический язык, понимают вообще единицы. В любой стране таких людей совсем немного – это "жрецы", мыслители, думающие о политике.

– В приложении к книге "Политическая философия евразийства" прежде всего бросилось в глаза утверждение евразийцев, производящее сенсационное впечатление, - что петербургжский период истории России надо считать "романо-германским игом".

– Высказывание о "романо-германском иге" принадлежит Николаю Трубецкому, эта идея лежит в основе евразийства, его основатели считали также, что татаро-монгольского ига не было. С этих утверждений начинается евразийство. В трудах евразийцев-классиков, мной переизданных, это подробно объясняется.

В послераскольный период России проходила активная ускоренная вестернизация российской элиты, из-за чего она отдалялась от масс, элита денационализировалась и становилась постепенно антинациональной. Логическим аккордом этой антирусской, по сути русофобской элиты стала Октябрьская революция, исторически обусловленная. Это один из главных тезисов философии истории евразийства.

Евразийство наследует дух и стиль Московской Руси. Это продолжение той Руси, того русского государства, где элита и массы говорят на одном языке и где этот язык национальный. В этом смысл евразийского подхода, поэтому используется термин "романо-германское иго", как указание на слом и катастрофу этого народного единства после раскола.

Евразийцы подчеркивали, что в эпоху монгольских завоеваний именно та часть Руси, что попала в Орду, сохранила изначальную славянскую православную идентичность, приобретя лишь усиливающие ее евразийско-тюркские черты, и позже стало ядром и двигателем создания нашей великой необъятной страны. Нельзя назвать игом то, что сформировало нас как народ, как цивилизацию, как культуру.

Мы, великороссы, отстаивали свою религиозно-культурную самобытность, и Орда была в этом огромным подспорьем. Вообще, евразийство, на мой взгляд, это – ВС›. Евразийцы сформулировали оптимальную версию Национальной Идеи.

– В ноябре 2003 года было учреждено "Международное Евразийское Движение". Будете ли вы на базе этого движения выстраивать новую политическую партию?

– Нет, это не политическая организация, а международное общественное движение. Это новый уровень евразийства, которое не может ограничиваться Россией.

Евразийство – это широкий идейный общественный потенциал, и мы развиваем структуру движения как именно международную организацию. Все наши действия направлены на ее укрепление и развитие. Сейчас наблюдается бум евразийства в двух странах – в Казахстане и Турции. Там евразийцев не десять и не двадцать, там огромное количество людей в правящих элитах воспринимают евразийство как новый государственный курс. В Турции это означает переход от конфронтационной политики по отношению к России к тесному сотрудничеству, в Казахстане это означает ускоренную реализацию Евразийского Союза – проекта Назарбаева. Третья страна, которая должна ответить на это, – Россия. Бум евразийства вот-вот должен начаться и у нас.

Филиалы движения есть в 22 странах – в Италии, в Германии, во Франции, в Японии, везде свое понимание евразийства.

– Я удивился, увидев на вашей лекции много молодежи.

– Набились в душное помещение послушать про телеологию и каузальные модели в структуре постмодерна (еще и заплатив за билет). Молодежь забивает залы, в которых я выступаю, и в других городах. Это означает, что молодежь наша очень умная, надо только позволить ей культивировать ее лучшие стороны. Стоит убрать остатки агентов влияния атлантизма с руководства телевидения и газет, с высоких постов, которые они еще подчас занимают, и наш народ воспрянет и молодежь поднимется.

Люди хотят нормальной здоровой умной жизни. Они хотят знать страну, в которой живут. Понимать мир, который вокруг них. Они хотят дышать, любить, созидать и постигать.

Беседовал Владимир ПОЛЯКОВ

№10 за март 2004