Загадка знака Манаса
(записки кинорежиссера)

Болот ШАМШИЕВ

Только, когда мне перевалило за 60, я окончательно понял, что вся моя творческая жизнь, так или иначе, прошла под знаком Манаса. Впервые я увидел рисунки, посвященные герою киргизского эпоса "Манас" в далеком детстве. Отец привез из Москвы новенькую и красочно изданную книгу в красной обложке – так называемый "сторублевый" "Манас" - и я надолго прилип к ней, увлеченно разглядывая картинки художника Петрова. Это был 1946 или 1947 год. Я еще не умел читать, но в этой книге меня поразили кыргызские лица, как теперь понимаю, другой для меня романтической эпохи, а сами герои показались по-настоящему величественно значимыми, под стать героям и духу времени только что окончившейся Великой Отечественной войны. Позднее, когда кыргызская волна кинорежиссеров-шестидесятников начала побеждать на престижных кинофорумах высшего разряда, многих иностранных критиков удивляло, откуда молодые ребята из далекого Кыргызстана набрались духу штурмовать высоты мирового кино. В то время даже появился термин "киргизское кино-чудо". Не знаю, как считают другие мои коллеги, но я думаю, что у меня была внутренняя смелость, скорей всего, от чувства причастности к нашему великому эпосу и его героям.

Любовь к эпосу "Манас" толкнула меня сделать сорок лет назад дипломную работу - документальный фильм о жившем в то время в городе Фрунзе знаменитом сказителе эпоса "Манас" Саякбае Каралаеве. Гигант казахской литературы писатель Мухтар Ауэзов называл его не иначе, как "Гомер ХХ века"! Мне посчастливилось больше года общаться с Саякбаем-ата. Мне было 23 года, когда состоялось наше знакомство. Многого я тогда еще не понимал и действовал скорее по интуиции. Большинство моих вопросов к аксакалу были наивными, а моментами, может быть, и глупыми. Так мне сейчас кажется с высоты своего возраста. Сегодня с великим манасчи я, конечно, говорил бы на другие темы и задавал бы другие вопросы, на которые мог бы ответить только он сам, по всей вероятности, один из ПОСВЯЩЕННЫХ в тайну Манаса кыргызов.

Тем не менее, несмотря на свою незрелость, у меня все же ума хватило расспросить Саке, как он стал манасчи. И он рассказал мне любопытную историю, которой я вначале особого значения не придал. Я тогда был в плену книжных понятий, в частности, одного из исследователей эпоса "Манас" - академика Жирмунского. Он писал, что многие среднеазиатские акыны свои певческие способности объясняют воздействием на них во сне святых. А Саякбай Каралаев мне поведал тоже о сне, в котором к нему явились высшие иерархи киргизской мифологии. Как примерный советский студент, воспитанный на историческом материализме, я, конечно, этот рассказ не мог сразу же принять на веру. Понадобилось время, чтобы я в мыслях вновь и вновь возвращался к сновидению Каралаева, пытаясь разгадать феномен старого манасчи. Так о чем речь? Какая загадка вот уже сорок лет не дает мне покоя? А суть вопроса в следующем. Вариант эпоса "Манас" Саякбая Каралаева - самый объемный и составляет больше полумиллиона поэтических строк! Все это запомнить или вызубрить невозможно. Сказать, что это полная импровизация и Саякбай Каралаев является автором эпоса (даже своего варианта), тоже нельзя, так как основной сюжет Манаса и его герои нам известны по рукописи XVI века "Маджмун-ат-Таварих". Каким образом Саякбай Каралаев передавал нам в течение полувека свой вариант эпоса, если это не феноменальная память? (Смею заверить, что у Саке была обычная память, и он иногда забывал и путался в датах и деталях своей собственной биографии!) И если это не авторская поэзия?

Сам Каралаев, например, объяснял свои феноменальные способности ВНУШЕНИЕМ СО СТОРОНЫ, ВОЗДЕЙСТВИЕМ на него ВЫСШИХ ДУХОВНЫХ СИЛ кыргызской мифологии – БАКАЯ И МАНАСА!

Чтобы не быть голословным, передаю его подробный рассказ, запомнившийся мне в свое время до мельчайших подробностей.

"Я родился в обычной бедняцкой семье на берегу Иссык-Куля, в аиле Акєлєн. Мать родила меня недоношенным, наступив босой ногой в горах во время сбора дикой смородины на змею. К 17 годам я ни о каком Манасе и не думал. Рос обычным аильским пареньком, и если у меня и были какие-то творческие способности, то только на уровне сочинения примитивных аильских частушек. Однажды во время священного для мусульман месяца рамадан (орозо) я поехал в Кочкорку, чтобы подзаработать там пением жарамазана (колядок). Успех превзошел все ожидания. Я заработал 19 царских рублей! Это большие деньги. Учтите, в то время на один царский рубль можно было купить целого барана! Возвращался домой через лес в урочище Орто-токой. Сейчас на том месте водохранилище. Ехать дальше, глядя на ночь, было бессмысленно, и я решил заночевать на опушке леса. Расседлав, привязал коня возле большого валуна. Ночью проснулся от чувства голода. Открыл глаза, смотрю и удивляюсь. Оказывается, в сумерках я не разглядел, что коня привязал не возле валуна, а рядом с прекрасной, белоснежной юртой, через щель входа в которую наружу пробивался свет. Недолго думая, я подошел к этой юрте, заглянул вовнутрь. Там сидела красивая женщина, и вся середина юрты была устлана достарханом со сказочно обильной и красивой едой, о какой я раньше и не мечтал. Женщина, приветливо улыбнувшись, жестом руки пригласила меня к достархану. Обрадовавшись, я переступил порог юрты, но, вспомнив о своих цыпках на босых ногах, в смущении остановился у входа. К тому времени я все еще ходил босиком, без всякой обуви. У меня даже сыромятных чокоев не было, так мы бедно жили.

Но женщина ободряюще улыбалась мне, и я, преодолев робость, на коленках пополз к достархану. Только протянул руку, чтобы взять из руки жены Манаса Каныкей (о том, что это она, я потом догадался) большое кесе с кумысом, как вдруг раздался оглушительный грохот, поднялся ураганный ветер, и мне в страхе пришлось выскочить из юрты наружу. То, что я увидел снаружи, напугало меня до смерти. Передо мной гарцевали на конях великаны-всадники, головами упираясь в небо. Из ноздрей их чудо-скакунов временами вырывалось жаркое пламя, а у самого грозного батыра, возвышавшегося в центре, в глазах сверкали молнии. Это был непобедимый Манас. Но в тот момент я еще не знал, кто передо мною. И тут старик с седой бородой до пояса, сидевший на коне рядом с Манасом, вдруг закричал на меня: "На колени, сукин сын!" ("Чєгєлє, иттин баласы!"). А я давно уже стоял на коленях, потому что земля ходила ходуном и удержаться на ногах было невозможно. Но чтобы Бакай (а это был он, Багу – могучий Отец Вселенной – Ааламдын Атасы!) не подумал, что его не слушаются, я лег ничком на землю. Тогда седобородый старик сошел с коня, зачерпнул деревянной миской песок с земли и поднес к моему рту, мол, давай, ешь. Я зубы стиснул, отвернулся, всем видом показывая, что не собираюсь ему подчиняться. Тут Отче наш – Кыргызский Ата, нахмурился, взял мою голову, с силой повернул к себе и, глядя в глаза, сказал: "Ты должен проглотить то, что я тебе даю. Потом ты будешь прославлять Манаса. Открой рот, не бойся". Я разжал зубы, и Бакай высыпал содержимое миски мне в рот. Помню, как горячий песок обжег мне язык и небо, а горло сдавили спазмы. Честно признаюсь, хотелось с честью выдержать испытание, и я попробовал проглотить все сразу, одним махом, но не получилось. Песчаный комок застрял в горле, не давая дышать. Из глаз слезы льются ручьем, смотрю на Отца Бакая, вижу, как он сердится, а с собой ничего не могу поделать. Тогда грозный старик стал древком камчи проталкивать песок мне в горло. В какой-то момент я решил, что мне пришел конец. Казалось, еще немного, и мое горло разорвется на части, а кнутовище камчи проткнет мое тело насквозь! Мысленно примирившись со смертью, я, теряя сознание, сделал последнее усилие над собой и все-таки проглотил песок. И тут песчаная масса превратилась во что-то сладкое, обволакивающее все мои внутренности приятным теплом. Позже, в 1920 г., когда я в составе добровольческого отряда армии М.В. Фрунзе попал в Бухару и впервые в жизни там попробовал мед – асаль, то сразу вспомнил "сладкий песок", проглоченный мною из щедрых рук Отца Бакая.

Когда очнулся, Бакай мне говорит: "Завтра на выезде из Орто-Токоя ты встретишь сарта с двумя баранами – белым и черным. Это твои жертвенные бараны. Не скупись, отдай хозяину баранов все заработанные в Кочкорке деньги и отправляйся домой. Там этих двух барашков зарежь для аильских стариков, и попроси у них благословения во имя служения духу великого и непобедимого Манаса. Затем, учти - у тебя на полгода пропадет голос. Не бойся, впоследствии твой голос станет лучше - громким, звучным и неутомимым".

Сказал - и исчез. Утром просыпаюсь, оглядываюсь вокруг, думаю, что за чертовщина мне приснилась: конь мой привязан у большого валуна, и нет никаких следов сказочной юрты Манаса, как нет и следов от копыт коней всадников-великанов! Умывшись в ручье, отправился в дальнейший путь. На выезде из Орто-Токоя, там, где сейчас створ плотины, на повороте дороги из-за скалы мне вдруг навстречу выходит сарт, который гнал впереди себя двух баранов. Причем, один баран был черный, а другой – белый. Я обомлел. Не знаю, что произошло со мной, но все деньги из бельбака (поясной платок – прим. Б.Ш.) я вывалил сарту на руки без всяких разговоров. Тот, конечно, сильно удивился и поспешно убежал, пряча мои деньги на ходу. Видимо, подумал, что я ненормальный. Дома, как мне наказывал Отец Бакай, в тот же день я устроил угощение для наших аильских стариков. Дармовщинку все любят. А наши старики не были исключением. Они с удовольствием съели моих жертвенных барашков, потом, сытно икая, благословили меня, хотя было видно, что не все поверили моему сбивчивому рассказу о явившихся мне во сне Бакае с Манасом.

Наутро я лишился речи. Шевелю языком, а ничего сказать не могу. Мои домашние стали коситься на меня. Через неделю пришлось покинуть родной дом – на меня все в аиле стали показывать пальцем, а некоторые мальчишки бросать камни. Да и сам я стал чувствовать, что постепенно схожу с ума. Ушел в горы, питался, чем попало: корнями растений, иногда зайчатиной, если удавалось поймать в расставленные силки песчаных толаев. Так прошло шесть месяцев. Однажды утром просыпаюсь, как будто от шума проносящегося где-то горного селя. При этом меня всего трясет и так сильно, словно я припадочный. Оказывается, у меня открылась речь, но остановить поток бурных, рокочущих слов не могу. Слова льются из меня неудержимо - о чем пою, разобрать не могу. Понятны только отдельные слова о Манасе. Перепугался я, бросился домой. Там отец схватил камчу и со всей силы стал лупить меня по спине, пока я не остановился. Так я стал манасчи…".

Не верить Каралаеву я не могу. Он был честный человек, со мною откровенен, не хитрил и не лукавил. Проверить рассказ его каким-то образом, например, организовать расследование его полугодового молчания в 1912 г. среди стариков-односельчан я не догадался, потому что напоминаю, я к этому рассказу отнесся несерьезно, исходя из бытовавшего тогда идиотского принципа: "этого не может быть, потому что не может быть никогда!" Однажды в 1995 г. известный ученый и философ Аскар Чукутаевич Какеев, будучи министром образования, науки и культуры, подарил мне турецкое издание варианта эпоса "Манас", записанное В. Радловым со слов неизвестного манасчи в 1896 году и изданное впервые в 1913 году в Берлине на немецком языке. Так вот, этот текст, ранее малодоступный широкому читателю, меня крайне заинтересовал тем, что неизвестный манасчи поведал Радлову об объеме эпоса "Манас" длиной в шесть месяцев (!) Что это за сакральные ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ, знакомые мне по индоевропейским мифам и легендам? Тут я вспомнил туркменского ученого Аразбая Ураева, который убеждал меня, что имя "Манас" имеет отношение к древнеарийской легенде о первочеловеке. По моей просьбе Ураев даже написал небольшую статью для Кыргызстана, где попытался расшифровать эпизод рождения Манаса как сложную древнеарийскую поэтическую мифо-метафору. Статья была напечатана в "Слове Кыргызстана", но широкая общественность ее не заметила. По крайней мере, никаких дискуссионных публикаций в нашей прессе она не вызвала. А жаль. Ураев, оказывается, был прав. Он практически указал правильное направление поисков этногенеза, первоосновы "Манаса". А не распознав первоосновы, фундамента одного из древнейших литературных памятников на земном шаре, как можно рассуждать о самом содержании эпоса, подвергшемся в течение тысячелетий колоссальному давлению Времени и возможным деформациям?!

Стоит также заметить, что, памятуя о версии происхождения эпоса, высказанной Мухтаром Ауэзовым, я много лет потратил на поиски реального исторического прототипа героя нашего эпоса, но не нашел. Кроме кагана Манаса, правившего Хазарским каганатом в 9 веке н.э., в истории северного полушария каких-нибудь заметных личностей с таким именем, или похожей на нашего эпического героя судьбою - нет. Ни Чингисхан, ни Модэ-хан, ни Елюй-даши, ни Ли-Лин и т.д. не подходят. Есть девичье имя Манасия в Индии и река в Гималаях, правый приток Брахмапутры. И т.д. и т.п. Про город Манас в Синьцзяне не говорю, он всем известен. Что же такая за личность Манас, о которой в реальной истории ничего не написано, но во славу которого, тем не менее, был создан океаноподобный эпос? Даже великий Потрясатель Вселенной - Чингисхан - не удостоился такого внимания от степных и горных аэдов необъятной Азии! Двадцать лет назад путевые заметки великого художника, ученого – философа, знаменитого исследователя Азии Николая Константиновича Рериха, в которых он написал, что сказочную страну Шамбалу следует искать у киргизов Куэнь-Луня, заставили обратить мое внимание на Тибет, начать искать следы Манаса не на Алтае, Саянах и Енисее, а на величественных просторах Гималаев.

С 1923 по 1928 годы прошлого столетия Н. К. Рерих совершил несколько трудных, опасных для жизни, но в то же время удивительных по значимости экспедиций в неизведанные глубины Центральной Азии. Одной из главных целей Николая Константиновича были поиски загадочной, затерянной в горах Тибета – Стране Снегов, священной страны Шамбалы, где, якобы, живут бессмертные люди – мудрецы-махатмы. Н. Рерих, к сожалению, этой таинственной страны не нашел. Он не мог в то опасное время обойти все горы Азии. Но мечта найти Шамбалу осталась.

Благодаря великому русскому исследователю мы узнали о существовании наших соплеменников на Тибете. Куэнь-Лунь (Северный Тибет) – горная система, вдвое превышающая по территории наш Тянь-Шань. За годы существования Кыргызского государства мы мало чего знали о своих куэнь-луньских собратьях - сведения о киргизах КНР, полученные комплексной киргизской археолого-этнографической экспедицией в 1953 г. (Я. Р. Винников, С. М. Абрамзон), в результате опроса в Тянь-Шаньской (ныне Нарынской) области так называемых "откочевников" - выходцев из территории современного СУАР - были скудными и для большой науки мало применимыми. Исследования киргизских ученых в советское время касались в основном только территории бывшего Советского Союза. 14 лет независимости, увы, тоже никак нас не продвинули в сторону не то чтобы исследования, а хотя бы знакомства с тибетскими киргизами. Следует учесть, что сообщение Н. Рериха о тибетских киргизах подтверждает также известный географ Станишевский, рассказавший в свое время Саулу Менделевичу Абрамзону о проживающих в Ладаке (Западный Тибет) киргизах. Нет у нас вообще никаких сведений о так называемых "санджуйских" киргизах. Не является ли населенный пункт Кыргызджангал ("джангл" с анг. – "джунгли"" - прим. Б.Ш.), расположенный рядом с границей Кашмира, одним из центров расселения санджуйских или каких-то других киргизов? В свете последних находок китайских археологов в песках Такла-Макана (мумии европеоидов, относящиеся к 4 тысячам лет до н.э.) тибетское направление для изучения проблемы этногенеза кыргызов представляет сегодня для широкой общественности Кыргызстана и, не исключено, для мировой науки чрезвычайный интерес.

Дело в том, что загадочная Шамбала описана не только в многочисленных трудах буддийских богословов и тибетских манускриптах "дзонпо", но и в киргизском эпосе "Манас". Как известно, главные персонажи героической эпопеи "Манас" - Семетей, Сейтек - не умирают, а "кайып болуп кетет" (превращаются в духов). Только в конце трилогии, после воцарения на земле мира и справедливости, они оживают (выходят из состояния сомати, по Мулдашеву?) и вместе со своим народом кочуют по счастливой стране, где-то среди гор.

Мое более чем сорокалетнее изучение великого эпоса "Манас" привело к удивительной, на мой взгляд, гипотезе - открытию: истоки рождения эпоса "Манас" (точнее культа Манаса, давшего толчок к созданию в течение последующих тысячелетий главного эпоса кыргызов) принадлежат к периоду создания древнейших на земном шаре литературно-религиозных памятников, таких, как Веды, Авеста, Махабхарата, Библия, шумерский Гильгамеш! Оказывается, слово "Манас" – одно из древнейших понятий и мировых символов. Сейчас без специального исследования трудно говорить о какой-то датировке появления понятия "Манас", хотя имеющиеся некоторые доказательства позволяют уже сегодня утверждать о его чрезвычайной древности…

Продолжение следует