Шахидки без роду и племени
Террор не остановить, пока продолжается война на Кавказе

ЕЛЕНА ЖУРАВЛЕВА

Террористические акты в России продолжают происходить с удручающей регулярностью. Откуда берутся шахидки, взрывающие себя на улицах Москвы? Что заставляет людей отступать от всех принятых в обществе норм и использовать детей в качестве заложников? Возможно ли как-то противостоять террору? Своими соображениями с читателями "Новых Известий" делится известный военный психолог, автор нашумевшей книги о первой чеченской войне "Стресс и психологическая экология", старший научный сотрудник Российского института культурологии РАН Леонид КИТАЕВ-СМЫК.

– Леонид Александрович, террористическая угроза в России продолжает нарастать. С чем это связано?

– Еще в первую чеченскую войну я изумлялся – почему боевые действия не выплескиваются за пределы Чечни? Взорвать же метро в Москве, Питере элементарно, российские города не приспособлены к существованию в условиях боевых действий, но этого не происходило. Единственное объяснение – война в Чечне регулируется извне, и те, кто дергает за ниточки, не хотели, чтобы она выходила за пределы республики. Сейчас, очевидно, их цели изменились. В войну вовлекается весь Северный Кавказ. Однако на территории России до сих пор происходят единичные теракты, которые носят предупредительно-угрожающий характер.

– Тем не менее каковы истоки этого явления?

– Существует несколько причин. Первая и самая главная – на авансцену вышло "поколение войны". После прихода к власти Дудаева в Чечне были закрыты школы, техникумы и достаточно сильные институты. Чеченская молодежь, оставшаяся в обездоленной республике, молодежь, которая, между прочим, весьма любознательна и легкообучаема, могла учиться только одному – как правильно держать автомат, пользоваться гранатометом, делать сложнейшие взрывные устройства, уничтожать танки и БТР… За десять лет войны выросло целое поколение людей, которые умеют только одно – убивать. К тому же эти "дети войны", в отличие от своих родителей, получивших российское образование, лишены влияния европейской культуры. Для многих из них гуманитарные ценности, права человека и другие достижения западной цивилизации – пустой звук.

Вторая, не менее важная причина – кровная месть. В нашем обывательском представлении это – реализация простейшего принципа "зуб за зуб", но у чеченцев все гораздо сложнее. Для них жизнь человека действительно имеет цену, выраженную в реальном денежном эквиваленте. Так традиционное чеченское право, адат, оценивает жизнь каждого убитого мужчины в 60 коров, женщины – в 120 коров, ведь она могла бы родить воина. Несмотря на кажущийся цинизм, подобная система весьма действенна. На протяжении двухсот с лишним лет в Чечне практически не было умышленных убийств. И дело вовсе не в том, что чеченцы боялись ответного убийства, они – люди смелые. Но выкуп за кровь, ложившийся тяжким бременем на всю семью, делал убийцу изгоем в глазах родичей. Ситуация заметно изменилась в период последних войн с Россией. Для начала наши власти посадили равнинных чеченцев на танки и отправили их штурмовать Грозный, но они отказались воевать против сородичей. Во время первой чеченской войны стравить чеченцев друг с другом так и не удалось. Однако потом в республику пришли ваххабиты. Будучи сторонниками ортодоксального ислама, они очень жестко повели себя по отношению к мусульманам, исповедовавшим традиционный для Северного Кавказа суфизм, осуждали горские обычаи. В результате сотни чеченцев оказались втянуты в кровную месть. Теперь, чтобы легализовать свое священное право на месть, многие кровники идут служить в гвардию Кадырова и другие силовые структуры, которые плодит в Чечне федеральный центр. Но убивают они уже всех подряд, не только чеченцев. Тем более что, оставаясь с помощью масок безликими, они уже могут не бояться быть опознанными и отмщенными.

Третья причина – появление изгоев. Это люди, у которых в семьях произошло какое-то позорное явление – девушка была изнасилована, мужчина убежал или спрятался во время зачистки, а кого-то из его близких убили. Несмываемый позор ложится на всю семью, а это 10–15 человек. Жизнь их превращается в самую настоящую пытку – их не берут на работу, не помогают едой, всячески третируют… Многие уходят к боевикам, становятся ваххабитами только для того, чтобы избежать морального преследования адата. А ведь таких семей в Чечне сейчас, по самым скромным подсчетам, 30–40 тысяч.

Да и упорные попытки федеральной власти построить в Чечне президентскую республику льют воду на мельницу террористов. Местное население испокон веку предпочитало своеобразный уклад жизни – этакую военную демократию, когда не существует князей, дворян и прочих иерархов, все равны между собой. Жители Чечни прежде всего почитают свою семью, свой род – тейп. На протяжении веков отношения между тейпами регулировались на сходах, прообразах парламента. Когда сейчас власть пытаются вручить одному авторитарному лидеру, который начинает продвигать вперед свой тейп, остальные воспринимают его весьма критически и переходят в глухую оборону.

Прибавьте сюда пресловутую "гвардию Кадырова", в которой служат порядка 4 тысяч человек. Как всякое получившее власть, деньги и оружие незаконное вооруженное формирование, эта "гвардия" стала прибежищем вчерашних боевиков, нередко терроризирующих собственный народ. Это усиливает у мирных жителей чувство безнадежности – люди понимают, что им нужно опасаться не только федеральных сил, позволяющих себе все, что угодно, но и своих же, чеченцев. Поэтому и бегут в горы, к ваххабитам.

Надо отдавать себе отчет, что сегодняшние теракты вызваны не ненавистью к России и уж тем паче не ненавистью к русскому народу, а ситуацией внутри Чечни.

– Но это, к сожалению, не объясняет, почему нормальные вроде бы люди с такой легкостью идут на смерть? Что ими движет? Какие идеалы они с таким упорством отстаивают?

– А кто вам сказал, что они – нормальные? Психологи и психиатры, работающие в Чечне, в один голос заявляют, что большая часть населения имеет функциональные, хотя и обратимые нарушения психики, так называемую чеченскую депрессию. Человек испытывает постоянное чувство отчаяния, рожденного безысходностью: конца-краю войне как не было, так и нет; горя: в каждой семье кто-то убит или пропал без вести; тоски, такой сильной, что отзывается болью во всем теле. Источником боли становится буквально все – лица родных, ведь непонятно, что с ними будет завтра, родной дом, который разрушен или разграблен. Небо давит на тебя сверху, земля буквально горит под ногами. Месть представляется наиболее простым и легким выходом из ситуации, единственным способом избавиться от этого невыносимого чувства.

– Как правило, в роли шахида выступают женщины. Они сильнее подвержены "чеченской депрессии"?

– Шахидки – очень интересное явление, совершенно нехарактерное для чеченского общества. Само слово "шахид" имеет ближневосточное происхождение. В переводе с арабского оно означает "свидетель", в переносном смысле "приверженный задаче", то есть исламу, джихаду. В чеченском языке аналогов ему нет.

Да и самоубийство, пусть даже во имя высокой цели, в представлении чеченцев не доблесть, а страшный грех. Чеченцы – по натуре своей победители, добровольный уход из жизни трактуется ими как поражение.

Женщины с закрытыми лицами, которых все мы видели во время "Норд-Оста", глубоко чужды чеченской культуре. В хиджабе невозможно ходить по горным тропам, спускаться к реке, ловить коз, доить коров.

Точно так же женщина, вступившая на путь войны, которую в Чечне называют "джеро" – "вдова", независимо от того, был у нее муж или нет, осуждается в обществе. Женщина, взявшаяся за мужское дело, пусть даже желая отомстить за родичей, порочит высокое звание "дарительницы жизни".

Так что "черные вдовы" глубоко чужды культуре Северного Кавказа. Они – изобретение современных политтехнологов террора, ратующих за войну и суверенитет. Эти "ястребы" остановили свой выбор на представительницах слабого пола из чисто меркантильных соображений. По их мнению, женщины – существа более слабые и уязвимые, лучше поддающиеся влиянию. До недавнего времени им было легче проникать на территорию России, в том числе и из-за традиционного нашего уважения к женщине.

– И все-таки я не понимаю – почему эти девушки с такой легкостью переступают через вековые традиции и приводят в действие взрыватели?

– Знаете, как готовят шахидок? В маленькой квартирке в Грозном или в неприметном домике в ингушском селе размещают женщин, потерявших родных, жертв "чеченской депрессии". С ними работают хорошие психологи, которые выясняют – чего им не хватало в детстве. Если они были обделены вниманием матери, к ним в качестве наставника приставляют женщину – пожилую, властную, якобы добрую. Тем, которым не хватает сексуальной реализации, дают в наставники мужчину, который одновременно является их сожителем и учителем. Этот наставник сопровождает их на протяжении всего времени обучения, да и во время совершения теракта находится поблизости. Женщины идут на смерть, чтобы доставить ему удовольствие. Разговоры о наркотиках, которыми накачивают смертниц, – всего лишь наша, сугубо европейская попытка рационально объяснить их действия. Определенные стимуляторы, конечно, применяются, но они не расслабляют психику, как наркотики, а, наоборот, ее укрепляют. Шахидка, идущая на смерть, должна быть максимально мобилизована. Именно поэтому обнаружить ее в толпе необычайно сложно. Все реакции смертницы обострены до предела, интеллект направлен в одну точку, иначе она просто не сумеет совершить теракт.

– Неужели террористы-самоубийцы настолько сильно нас ненавидят, что даже естественный человеческий страх смерти не может их остановить?

– Да не испытывает террористка ни злобы, ни ненависти, когда обвязывается поясом шахида и бежит совершать теракт. Все эти человеческие эмоции остались в далеком прошлом. Настоящей шахидке они могут только помешать – отвлекут ее от выполнения задания, привлекут к ней внимание прохожих. На людей, которые из-за нее погибнут, ей вообще плевать. Она их рассматривает как существ, находящихся в полной ее власти. От нее зависит – умрут они в следующий момент или нет. Она идет по улице, упивается свалившейся на нее властью и с радостью дарит им эти последние минуты и часы жизни, а они об этом даже не догадываются.

Психологию шахидок часто сравнивают с психологией маньяков. И действительно, они также устремлены во что-то одно, полностью игнорируя то, что им мешает. Но я бы назвал состояние, в котором они идут на смерть, по-другому – "предсмертный транс". Человек понимает, что никакого будущего у него нет, и все традиции, устои общества, которые сдерживали свободное развитие его "Я", перестают для него существовать. Не нужно больше искать задачу для самореализации, она уже есть – взрыв. Шахидка испытывает приятнейшее чувство полного освобождения от всех и всяческих условностей, что дает ей ощущение потрясающей радости бытия. Мир вокруг становится необычайно красивым и ярким. И это после "чеченской депрессии", которая преследовала ее на протяжении многих лет. Шахидке даже нельзя сказать: "Что ты делаешь? Остановись! Сохрани свою жизнь!" Зачем ей жизнь, полная ужаса и тоски, которую она вела прежде?

– Возможно ли остановить террористов, убедить их не совершать теракт?

– К счастью, да. В последнее время у нас произошла палестинизация конфликта, к чему приложили руку и федералы, и иностранные инструкторы боевиков. Но кавказская молодежь, которая пополняет ряды террористов, – не религиозные фанатики. Их детство, отрочество пришлись на времена СССР. Они еще ощущают культурную связь с Россией, с ними можно и нужно разговаривать. Не случайно Зарема Мужахоева так и не совершила ни одного теракта. Сначала два часа просидела в автобусе и так и не привела в действие взрыватель. Потом с сумкой взрывчатки гуляла по Москве и, наконец, сдалась властям. Да и затем активно сотрудничала со спецслужбами, выдала им тайники со взрывчаткой, помогла задержать боевиков, предотвратила другие теракты. Уму непостижимо, почему ей вынесли такой жестокий приговор. Да с нее надо было пылинки сдувать, чтобы другие шахидки поняли, что у них есть шанс на нормальную жизнь, и не торопились на тот свет. Непродуманные же действия власти лишний раз убедили их в том, что сотрудничать с российскими спецслужбами нельзя, рассчитывать на гражданское общество в лице суда присяжных не приходится, им остается одно – нас убивать. Террор не удастся остановить, пока продолжается война на Кавказе, пока у живущей там молодежи не появится возможности нормально существовать, расти, учиться и работать.
2004-09-03