Китайские сюрпризы

Если в старом Китае время измерялось династиями, то для новейшего периода его истории существует две эпохальные даты. 1 октября 1949 года, когда возникла Китайская Народная Республика. И декабрь 1978 года, когда III пленум ЦК КПК 11-го созыва вывел китайский корабль в море рыночных преобразований, изменив тем самым и Китай и китайцев

Константин СЫРОЕЖКИН,
Алматы

Четверть века назад никто не мог предположить, что большинством экспертов именно Китаю будет предписываться лидерство в XXI столетии. В то время для большинства наблюдателей Китай являл собой патриархальную страну, пережившую десятилетие хаоса "Великой пролетарской культурной революции".

Сегодня любого, кто посещает Китай, не могут не шокировать его успехи. Всего четверть века – и такие перемены. И когда говорят о "китайском чуде", эксперты недалеки от истины. Прогресс Китая действительно налицо. В последние 25 лет реальный ВВП страны в среднем увеличивался на 9 проц. в год. Сегодня Китай занимает шестое место в мире по величине ВВП, который достигает 1,4 трлн. долларов. Государственные инвалютные резервы к концу 2003 года достигли 403,3 млрд. долларов, увеличившись лишь за год на 116,8 млрд. долларов. Рост объема внешней торговли с 1978 года составлял в среднем 15 процентов. Дефицит США в торговле с Китаем достиг рекордной отметки 103 млрд. долларов. Еженедельно в страну поступает более 1 млрд. долл. прямых иностранных инвестиций.

По абсолютным объемам ВВП, по расчетам китайских экономистов, в 2005 году Китай должен обойти Францию, в 2010 году – Великобританию, а в 2050 году – Японию, вплотную приблизившись к США. Если же в основу брать такой показатель, как паритет покупательной способности национальных валют, уже сегодня Китай по масштабам своей экономики является второй страной в мире, а к 2025 году при сохранении нынешних тенденций роста он станет ведущей экономической державой мира.

Хотя доля Китая не достигает 4 процентов от общемирового ВВП, составляя лишь восьмую часть от ВВП США и четверть от ВВП Японии, в новодобавленной части общемирового ВВП она составляет 17,5 проц., уступая только США. По статистическим данным Всемирного банка, в течение 20 лет (1980–2000) среднегодовой коэффициент вклада китайского экономического роста в общемировой ВВП (считая по усредненным ценам покупательной способности) составлял 14 проц., что уступает только США – 20,7 процента.

По мнению некоторых китайских экономистов, страна миновала фазу спада темпов экономического роста и с 2002 года вступила в фазу их ускорения. Если верить официальным китайским данным, уже на сегодняшний день уровня "сяокан" – "малого благосостояния" достигли 94,6 проц. населения. Другими словами, практически реализован второй этап экономической модернизации, и Китай от общества "тепла и сытости" (вэньбао) перешел к "обществу малого благосостояния" (сяокан). Достижение полного общественного единства и гармонии (датун) намечено на ближайшую перспективу.

Не без проблем

Но все это – лишь видимая часть китайского "социально-экономического айсберга". Многие проблемы не только остаются нерешенными, но и усугубились за годы реформ. Примечательно, что в последнее время эти проблемы не скрываются и китайским руководством. О них говорилось на XVI съезде КПК (ноябрь 2002), на 1-й сессии ВСНП 10-го созыва (март 2003), на III пленуме ЦК КПК 16-го созыва (октябрь 2003), наконец, на 2-й сессии ВСНП 10-го созыва (март 2004).

По мнению российского китаеведа Михаила Титаренко, в современном Китае возникло шесть "разрывов", которые ставят китайское общество перед серьезными вызовами. Это разрыв между приморскими и внутренними регионами; между городом и деревней; между богатыми и бедными; между политической надстройкой и экономическим базисом; институтами, которые воплощают коммерческие рыночные отношения с правящей партией; разрыв между социально-экономической и политической практикой и настроениями народа.

Долгие годы реформа, почти идеально балансирующая на экономической целесообразности и социальной справедливости, в последнее время начала давать сбои. Как выяснилось, высокие темпы экономического роста парадоксальным образом увеличивают дефицит госбюджета, ведут к росту безработицы, углублению социальной дифференциации, коррупции, падению потребительского спроса, дефляции, прогрессирующему загрязнению окружающей среды. Появились признаки перегрева экономики. Мыльные пузыри надуваются в секторе жилой недвижимости, черной металлургии и автомобилестроении. Электроэнергетика работает на пределе возможностей. Избыточный приток инвестиций из блага превратился в серьезную экономическую проблему.

По данным выборочного социологического исследования, доходы 10 проц. наиболее зажиточных жителей Пекина в 10 раз превышают доходы наименее состоятельных. В общегосударственном масштабе эта разница стократная. Согласно социологическому опросу руководящих кадровых работников, проходящих переподготовку в Центральной партшколе ЦК КПК, проведенному в октябре-ноябре 2003 года, наименее урегулированными в китайском обществе остаются отношения между различными социальными группами. Такое мнение высказали 42,2 проц. респондентов. Второе место по степени напряженности и срочности урегулирования заняли отношения между регионами (34,5 проц.), третье, четвертое и пятое места – отношения между городом и деревней, соотношение социально-экономического развития с моральным строительством и соотношение экономической и политической реформ. За всем этим, как не трудно догадаться, просматривается социальный взрыв со всеми вытекающими из него последствиями. Другими словами, Китай вплотную подошел к той черте, когда потребовался пересмотр ряда основополагающих установок и соответствующих им методов и средств мобилизации общества.

Новый курс

Стратегия экономического развития Китая на ближайшую перспективу была определена XVI съездом КПК и уточнена III пленумом ЦК КПК 16-го созыва, который принял решение ЦК КПК "О некоторых вопросах совершенствования системы социалистической рыночной экономики".

Первое, что обращает на себя внимание, – утверждение нового подхода к развитию (фачжань гуань). Прежняя модель обеспечивала беспрецедентные темпы экономического роста, но не способствовала столь же впечатляющему увеличению производительности труда. Экономический рост достигался благодаря наращиванию инвестиций, то есть экстенсивным образом, а не посредством повышения эффективности. Ключевую роль в реализации модели играло государство, которое не только считало быстрый экономический рост своей целью, но и обеспечивало его с помощью государственных ресурсов.

Сегодня этот подход меняется. Развитие трактуется как комплексный, многоаспектный общественный процесс, который недопустимо сводить исключительно к экономическому росту. Это крайне необходимо ввиду того, что в среднесрочной или долгосрочной перспективе отдельные кризисные явления могут перерасти в общий системный кризис. Такую возможность в перспективе пяти – десяти лет признали 45,9 проц. экспертов – социологов, экономистов, правоведов, политологов, управленцев, опрошенных в октябре-ноябре 2003 года проблемной группой Академии общественных наук Китая.

Задуматься действительно есть о чем. По ряду расчетов, экономический рост Китая на три четверти обеспечивается притоком капитала, а такой показатель, как суммарный фактор производительности за 1995–1999 годы, вырос всего на 2 процента.

Второе направление нового курса – переход к "пяти единым планированиям" (угэ тунчоу): экономического и социального развития, города и деревни, регионов, гармоничного развития человека и природы, внутреннего развития и внешней открытости. По ряду оценок, социальное развитие отстало от экономического минимум на 5–8 лет, причем в первую очередь это касается деревни, где по-прежнему проживает большая часть населения.

В докладах китайских руководителей на последней сессии ВСНП четко прослеживается мысль о том, что крестьянство было, есть и длительное время еще будет одной из краеугольных опор социальной стабильности и развития Китая. И здесь – не только забота о крестьянстве или беспокойство перед "крестьянским бунтом", а простой экономический расчет – низкие доходы крестьян, составляющих основную массу китайского населения, мешают тому, чтобы внутреннее потребление стало наконец наиболее динамичным источником экономического роста, восполнив в этом качестве опережающее наращивание инвестиций и экспорта.

Третье направление – смена не только модели развития, но и модели экономического роста. В новой модели главным инвестором станет не государство, а негосударственные предприятия, а главным двигателем роста – платежеспособный спрос населения. Если раньше основные усилия направлялись на удовлетворение минимальных жизненных потребностей населения, или, по китайской формуле, на обеспечение уровня "тепла и сытости" (вэньбао), то теперь на первый план выходит повышение качества жизни и смягчение тех противоречий, которые возникли и обострились на предыдущем этапе.

Эта концепция отталкивается от выдвинутого Ху Цзиньтао принципа "ставить во главу угла человека" (и жэнь вэй бэнь), провозглашающего ключевой целью экономического развития страны всестороннее совершенствование человеческой личности, удовлетворение коренных интересов, материальных и культурных потребностей народа, целенаправленное обеспечение его экономических, политических и культурных прав.

Четвертое – совершенно по-новому сегодня трактуется и отношение к частному предпринимателю. Новая концепция указывает на необходимость "всемерного развития смешанного сектора экономики с участием государственного, коллективного и необщественного капитала, реализации плюрализма субъектов инвестирования в целях превращения акционерной системы в главную форму общественной собственности". Другими словами, китайское руководство делает основную ставку на использование потенциала отечественной негосударственной экономики, в том числе и в первую очередь – частного национального капитала. Новая буржуазия перестала рассматриваться как "чуждый элемент", и ей недвусмысленно предлагается поработать на пользу всего общества.

И в этом есть своя логика. По расчетам Всемирного банка, частный сектор производит около одной трети ВВП и "проявил себя как самый динамичный компонент экономики Китая". Он растет приблизительно на 20 проц. в год – вдвое быстрее, чем экономика в целом, и именно ему экономика обязана ростом числа рабочих мест и 60-процентным ростом капиталовложений.

Наконец, законодательное оформление получило ключевое понятие западной экономики и юриспруденции – право собственности (чань цюань). Это не только признание социальных реалий Китая, где быть богатым становится неопасно. Но главное, это позволяет начать наступление на бастион так называемого "стального треугольника" – едва ли не последнюю и главную крепость, сохранившуюся со времен плановой экономики. Каждая из вершин этого треугольника прочно скреплена с двумя другими: первая из них – правительство, вторая – крупные государственные предприятия, особенно в монопольных отраслях, третья – финансы и рынок капиталов. Признание и реализация права собственности позволяют окончательно размежевать независимое предпринимательство и правительственное администрирование, отграничить первое от второго. Это получило и идеологическое оформление путем подтверждения установки на почти сплошное акционирование, которое в новом курсе названо главной формой общественной собственности.

И в этом тоже есть своя логика. По подсчетам некоторых экономистов, доля смешанной экономики уже достигла 40 проц., а в ближайшие 5–10 лет может возрасти до 80 процентов. В совокупности с необходимостью решать ряд социальных проблем этот факт и подтолкнул китайское руководство к введению в правовой и экономический оборот понятия "право собственности" и взятию курса на почти сплошное акционирование. Размывание понятия общественной собственности делает все менее ощутимой границу между общественным и частным и тем самым фактически раскрывает еще большие возможности для масштабного разгосударствления китайской экономики.

Все меньше социализма

Единственное, что дает возможность говорить о современном Китае как о социалистическом государстве, – доминирование в политической системе коммунистической партии. Но и это обстоятельство достаточно условно. Те законодательные новации, которые по инициативе ЦК КПК были внесены в конституцию страны в марте 2004 года (см. "КонтиненТ" № 6), скорее говорят об обратном – в стране обнаруживается все меньше социализма. Честно говоря, в классическом понимании его там никогда и не было.

Как и предполагалось год назад, смена поколений в китайском руководстве не привела к изменению ни внутри-, ни внешнеполитического курса. Китай продолжает следовать заветам Дэн Сяопина и Цзян Цзэминя, в политической сфере все больше дрейфуя в сторону традиционализма.

О традиционалистской основе концепций "сяокан" и "тройного представительства" "КонтиненТ" уже рассказывал. Здесь же остановимся на том, к чему привела смена поколений.

Во-первых, как уже было в истории КПК, руководство снова разделено на две линии. На первую линию, на политическую авансцену выдвинуто поколение 60-летних руководителей, политические и экономические взгляды которых сформировались уже в годы КНР, в том числе и под воздействием "культурной революции". На вторую линию отошло поколение 75-летних, формирование которых начиналось еще до 1949 года.

Во-вторых, восстановлен институт "старцев", отсутствующий в течение пяти лет после смерти Дэн Сяопина. И хотя Цзян Цзэминь явно не может претендовать на роль "патриарха", его слово тем не менее достаточно весомо, даже несмотря на то, что он оставил пост председателя Центрального военного совета.

В-третьих, в конституцию внесена поправка, касающаяся формулы "социализм с китайской спецификой". Из нее исчез иероглиф "ю", и теперь она звучит как "китайский специфический социализм". По-видимому, это реакция на развал мировой системы социализма и отражение претензий Китая на лидерство в сохранившемся социалистическом лагере. Китай не отказывается от своего статуса социалистического государства, однако декларирует, что ему удалось создать новую модель социализма. Одновременно это и возвращение к традиционализму. В совокупности с концепцией "возрождения величия Китая" и ориентацией на концепцию "сяокан" новая формула закладывает ту идеологическую основу, на базе которой можно поднять энергию созидания.

В-четвертых, ключом к пониманию логики мышления и мотивации принятия решений китайскими лидерами является понятие "стабильность". Высшее китайское руководство, на своем опыте знающее о трагедиях "культурной революции" 1960-х, кризисе политической власти, поставившем страну на грань гражданской войны в 1970-е годы, о студенческих волнениях 1989 года, во главу угла своих действий ставит задачу сохранения социальной и политической стабильности китайского общества. Китайские лидеры прекрасно понимают, что стабильность является гарантией и условием сохранения власти в руках КПК, но для обеспечения стабильности нужны постоянно осязаемое людьми улучшение социальных условий их жизни и единство нации или, по крайней мере, поддержание его видимости. КПК вправе рассчитывать на свою легитимность, пока она обеспечивает все эти условия.

Вряд ли следует ожидать, что в Китае возродится либеральная демократия. Ху Цзиньтао и возглавляемое им "четвертое поколение" китайских руководителей так и не поставили вопрос о масштабных преобразованиях политической системы в сторону расширения демократии. Более того, они оказались даже большими консерваторами, чем "третье поколение" китайских руководителей. Не произошло также кадровых перестановок, ослабляющих политический вес как института "старцев" вообще, так и "клана Цзян Цзэминя" в партийном руководстве в частности.

Три главные темы, которые обсуждались в прошедший после XVI съезда КПК период, – укрепление институтов рыночной экономики, изменения в конституции и ограниченные реформы внутри КПК. Существо предполагаемых изменений в политической сфере: сформировать демократический механизм принятия коллективных решений, касающихся важных экономических вопросов и проектов; привести в строгое соответствие рамкам государственных законов работу правительственных органов и их работников; поставить работу правительства под контроль ВСНП, НПКСК и широких масс общественности.

Всю эту пирамиду венчает по-новому прочитанная Ху Цзиньтао идея Цзян Цзэминя о "тройном представительстве". С его точки зрения, сущностью "тройного представительства" является "установление партии для всех" (ли дан вэй гун) и "осуществление правления для народа" (чжи чжэн вэй минь). "Когда сердце народа отворачивается – это основная причина, определяющая упадок политической партии, политического авторитета. Лишь следуя помыслам народа, помышляя об интересах народа и заполучив сердце народа, теоретическая линия марксистской политической партии, ее политический курс и вся ее работа смогут получить поддержку и одобрение народа, только так они смогут навсегда занять беспроигрышную позицию".

И с этим не поспоришь. В обществе, которое еще совсем недавно исповедовало идеологию уравниловки и презрения к богатству, "новые китайцы", разбогатевшие первыми, естественно, должны испытывать неприязнь и даже антагонизм со стороны большинства населения страны. Эта напряженность в обществе вполне может привести к нарушению социальной стабильности, остановить процесс модернизации и экономического роста, подорвать международный авторитет КНР, и допустить этого КПК не может.

Именно поэтому основной акцент во всех выступлениях партийных и государственных лидеров делается на "породнении с народом", борьбе с коррупцией, необходимости исправления и улучшения стиля работы государственных чиновников, заботе партии о сохранении баланса в социальной сфере, приоритете социальных вопросов, особенно в сельской местности. И это, по-видимому, правильно. Исторический опыт свидетельствует: столь масштабные перемены, какие мы наблюдаем в Китае, никогда и нигде не происходили без социальных катаклизмов. И главная задача правящего режима – нащупать ту "нить Ариадны", которая выведет страну из "транзитного тупика".

№18 (130) 29 сентября - 12 октября 2004