ПОЭТЫ И ГОСУДАРСТВО
О любви к НКВД, презрении к "правозащитной шпане" и переводах из Туркменбаши

Виктория Львовна ШОХИНА - заместитель главного редактора "НГ".

Какое-то время назад меня удивили стихи Евгения Рейна. Поэт признавался в любви, но это не была любовь к женщине (или пусть даже к мужчине). Не была это и любовь к родине. Все гораздо интереснее: это была любовь к учреждению! "Я полюбил НКВД / любовью поздней и взаимной, / теперь мы с ним наедине / в какой-нибудь прогулке зимней" – так звучит признание в любви с расчетом на взаимность.

У каждого (взрослого) поэта есть рисунок судьбы, биография. Если бы признание в любви к НКВД прозвучало из уст, допустим, Станислава Куняева, который еще в советские времена взмолился: "Упаси нас, ЦК и Лубянка, а иначе никто не спасет", – вопросов бы не возникало. Но странным показалось, что именно Евгений Рейн вдруг испытал любовь к государственному учреждению. Еще более странно, что это – НКВД, учреждение с мрачной репутацией, мягко говоря. Хотя, с другой стороны, не Пенсионный же фонд любить поэту? Уж коль скоро приспичило любить функцию государства, то НКВД хотя бы красочно и где-то даже эффектно. Пусть краски там преимущественно зловещие, но зато не пресные.

Поэты, впрочем, мыслят возвышенными образами (если мыслят). И объект любви предстает в стихах Рейна очеловеченным и вовсе не зловещим, скорее трагическим: "Я полюбил НКВД / за вечный мрак его печали". О чем печалится НКВД – поди знай.

Люди – и поэты тоже, ведь они люди, – делятся в мировоззренческом отношении на две категории. По принципу отношения к личности и государству. Одни становятся на сторону личности, другие – на сторону государства. Из этого, собственно, проистекают все возможные идеологии, их виды, подвиды и т.п.

Этатистский восторг, желание поэтизировать государственность возникает тогда, когда антиномия – гражданин (индивид) и государство – непропорционально разрешается в пользу большего.

И самое обескураживающее здесь то, что этатистскому соблазну поддался вдруг Евгений Рейн, "ахматовская сирота", "учитель Бродского", участник "Метрополя", поэт, чья первая книга стихов вышла, когда ему стукнуло 50 лет.

Поэтическая честность Рейна не вызывает сомнений (иначе написал бы он в свое время какую-нибудь "Оду Брежневу" и печатался бы вовсю). Стало быть, он просто, как настоящий поэт, улавливает "музыку времени" – времени, которое требует любви к НКВД, ЧК, ГПУ и т.п. Только что опубликованное ("ЛГ", № 49, 2004) стихотворение Рейна "Полковник запаса" подтверждает эту тезу: "Исцелую впотьмах твои сильные руки, / О, мой ангел-хранитель, полковник запаса!" Или здесь чистый эрос и никакой этатистской похоти?

Да, в воздухе что-то витает. Что-то такое, слишком хорошо напоминающее о том периоде нашей истории (условно говоря: год 1937-й и другие), который мы последние лет 15 всеми силами скидывали с "парохода современности". (Правда, чем дальше, тем более вяло.)

Вот и в новых стихах Юнны Мориц зазвучали необычные для нее ноты государственности: "Когда идет Россия на уступки, / Ей череп разбивают молотком – На деньги стран, желающих разрубки / России, не съедобной целиком. / Смолоть зерно судьбы и стать мукою, / Утратить путь божественный зерна?! / Тогда весь мир оставит нас в покое / и вся правозащитная шпана" ("ЛГ", №50, 2004). Особенно восхитительно выраженное здесь презрение к "правозащитной шпане". Кого имеет в виду Юнна Мориц: Хельсинкскую группу, "Мемориал"? Впрочем, кто посмеет кинуть камень в поэта, чьи стихи ложатся прямо в русло генеральной линии...

Настоящий поэт, повторю, есть чуткий уловитель мелодий. Подчиняясь своей поэтической интуиции, он извлекает эти мелодии из беспорядочного (для нас, глухих) шума времени. А потом мы, глухие и слепые, почему-то удивляемся печалям НКВД и прочей романтике государственности.

Не надо удивляться. Надо просто принимать такие вещи к сведению.

Равно как и событие, с особой нервозностью обсуждаемое сейчас в московских литературных кругах. Нет, это не доклад министра культуры на заседании правительства, не премии, тем более – не чья-то новая книга и даже (уже) не "оранжевая революция" и ее перспективы. Отнюдь.

Больше всего сейчас обсуждают – взволнованно и страстно – другой проект. Дело в том, что четыре наших видных литератора обратились к Сапармурату Ниязову, более известному как Туркменбаши, с предложением перевести на русский язык его стихи и с просьбой "благословить идею издания книги".

Состав участников проекта впечатляет. Отсюда, по-видимому, и нервозность в литературных кругах. Это опять же Евгений Рейн, Игорь Шкляревский, поэт и переводчик "Слова о полку Игореве", Михаил Синельников, поэт, переводчик, эстет, и примкнувший к ним Сергей Чупринин, редактор либерального журнала "Знамя". Люди все достойные, с именем, с репутацией. Евгений Рейн и Сергей Чупринин к тому же – члены Русского ПЕН-центра, устав которого требует бороться против преследования инакомыслящих, за свободу слова и т.д., и т.п.

То, что Сапармурат Атаевич – личность по-своему выдающаяся, с этим не поспоришь. То, что стихи у него выдающиеся, – сомнительно. То, что условия жизни его подданных ни одному из пунктов устава ПЕН-центра и других правозащитных организаций не соответствуют, – на это есть множество фактов.

Сам позыв восстановить утраченную дружбу народов через переводы заслуживает, безусловно, всяческого уважения. Почему бы не начать с переводов стихов других туркменских поэтов – скажем, замечательно талантливого Шерали Нурмурадова, который вынужден скрываться от опеки родного государства за границей?

Но наши "почтовые лошади просвещения" решили вложить свои недюжинные поэтические силы именно в творчество Туркменбаши. О причинах можно только гадать. И одна из догадок такая: это тот же этатистский соблазн, сгущающийся в воздухе.

Отлить этот соблазн в чеканные строки и тем сделать еще более соблазнительным. Подать Ниязова как сложную, тонко организованную творческую личность. Не как предмет для шуток (хотя его подданным не до смеха, особенно русскоязычным), а как харизматика. Ниязов – это круто. Государство – это он. Исподволь готовить нас к приятию лидера такого типа. Правда, это задачи уже не столько для поэта, сколько для литературного чиновника-исполнителя.

Итак, поэты, мастера культуры, делают свой выбор. В пользу государства.

И ничего, что капитуляция индивида перед государством обоюдно непродуктивна. И ничего, что кто-то не подаст руки кому-то из участников проекта. Это пройдет.

Это у нас уже проходило. И не раз.

"Ах, зачем я не поэт – чтобы достойно воспеть тебя, о Скрижаль, о сердце и пульс Единого Государства", – язвительно высмеивал этатистские восторги Замятин в романе "Мы". С точки зрения комфорта жизни Замятин, конечно, смеялся напрасно. Он был прав лишь с точки зрения настоящей литературы. И – вечности. Но кто же о таких пустяках думает в наше-то время!

№276 за 20.12.2004