Д.Серов - Постсоветская Центральная Азия: сценарии развития 02:16 06.01.2005
ПОСТСОВЕТСКАЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ
Дмитрий СЕРОВ
Большинство специалистов полагает, что это направление является "слабым звеном" российской постсоветской политики. Еще вернее сказать, что российская политическая элита практически не имеет стратегии проведения собственной политики в Центральной Азии.
Развал СССР привел к фактическому устранению России от помощи региону. Частные политические импульсы в этом направлении сводились к спонтанной поддержке имитирующих демократию кланово-групповых движений на первом этапе взаимодействия в 90-х гг. прошлого века. Затем, в соответствии с менявшимися идейными циклами в самой России, поддержка местных "реформаторов" (роль которых сразу же захватили старые правящие элиты) сменилась безоговорочной ориентацией Москвы на лидеров, какую бы причудливую политику они не проводили. Причина была проста: былое единство хозяйственного (в первую очередь, энергетического) комплекса делало приоритетом способность контролировать инфраструктуру, на что местные "революционеры" были не способны. Поэтому официальная Россия постаралась поскорее закончить любые заигрывания с демократической оппозицией региона (обозначение, естественно, условно).
Однако, с течением времени, остро проявились два фактора обретения независимости региональными государствами: во-первых, усложнялась схема трассировки энергоносителей, что быстро свело на "нет" былое доминирование России и сформировало у азиатских игроков "многовекторную политику"; во-вторых, с уходом России регион попал в "зону национальных интересов США", которые в своей геополитической транскрипции именуют постсоветскую ЦА "субрегионом Ближнего Востока".
Что, в свою очередь, создало гамму соблазнов той и другой стороне: Запад не прочь "перенаправить" содержимое "запасной канистры" в обход России; местные элиты видят себя в снах этаким вторым Кувейтом. Со всеми вытекающими подробностями.
Безусловно, что-то в этих соблазнах является реально исполнимым, что-то - иллюзорным.
Тем не менее, в настоящий момент, Центральная Азия - и составляющие ее постсоветские государства - является вполне самостоятельным, самодостаточным регионом, где формат внешних взаимодействий вступает в фазу глобализации для решения двух основных проблем: а) освоение и трассировка энергоресурсов; б) обеспечение безопасности.
Не вызывает сомнения тот очевидный факт, что колоссальный скрытый потенциал региона имеет очень высокую степень привлекательности и для западных и для восточных инвесторов.
С другой стороны, большей частью произвольные (сталинские) границы между странами, структура занятости, сила традиций и связи этносов сковали одной цепью и "успешные" режимы и аутсайдеров, превратив регион в систему "сообщающихся сосудов", транслирующих друг другу локальные кризисы.
Центрально-азиатский регион всегда, а сейчас - в особенности - вызывает пристальный интерес западных аналитиков. Классический анализ ситуации, характерный для второй половины прошлого века, основанный на разработках американских спецслужб и Фонда Наследия США исходил, в основном, из двух основных предпосылок. Первая, наиболее пессимистическая, базировалась на возможности появления в "мягком подбрюшье" России (определение, весьма раздражающее центрально-азиатские элиты) конфедеративного мусульманского государства, основанного на феодально-клановых традициях, исламской ментальности и религиозной практики и, отчасти, коммунистических рудиментах. Сегодня этот сценарий снят с повестки дня в силу признанной всеми не фундаментальной, а всего лишь "мягкой" исламизации региона, подвергнутого определенной деисламизации не только российской метрополией (ушедшей), но и прагматичными местными элитами. Бытовой ислам и подчеркнутая комплиментарность нынешних лидеров региона к религиозной традиции - не более чем политический ритуал ситуационного характера.
При этом нельзя отрицать, что роль ислама во всех постсоветских центрально-азиатских республиках имеет тенденцию к усилению наряду с усиленным восприятием ряда других сопредельных ( в том числе, нерелигиозных) идеологий (например, пантюркизма).
Вторая перспектива, обозначенная в последнее десятилетие ХХ столетия, была более объективна и связана с текущей политической реальностью: образованием независимых государств с широкой палитрой режимов в целом стремящихся к автократии разной степени проявления.
Для подавляющего большинства иностранных специалистов энергоресурсный регион актуален, в основном, с точки зрения угроз, содержащихся во внутриполитических условиях центрально-азиатских государств, способных нарушит стабильность нового мирового порядка (и потенциальной схемы энергокоммуникаций).
Геостратегические сценарии развития ЦАР, муссируемые на Западе (и, в целом разделяемые ведущими российскими специалистами, например, А.Малашенко), сводятся к трем основным.
Первый предполагает пролонгацию происходящего ныне в форме усиления "авторитарно-тоталитарного" состояния, сопровождаемого обнищаем основной части населения, сохранением коррупционных и клановых аспектов политических взаимодействий, но при обеспечении мирной ротации главных правящих фигур;
Второй является примерным повторением первого сценария, но с преобладанием силовой и антагонистической компоненты: активизация радикальных светских (политических) и конфессиональных организаций при жестком противоборстве с властью, ответные репрессии, участие в конфликте внешних сил (Запад, Россия, ряд региональных держав);
Третий объединяет различные модели постепенного "эволюционного" реформирования сверху; непоследовательного, ограниченного, не способствующего высвобождению общественно-политического потенциала. При этом, ни один сценарий, по оценке экспертов, не дает ответа на вопросы, касающиеся, в том числе, интересов России как сопредельного государства: - в каком направлении будут действовать выпущенные (или вышедшие) из-под контроля властей силы? - какими средствами будут достигаться их цели? - какие внешние факторы будут их стимулировать?
Теоретический вывод, сделанный на Западе, о том, что "дефицит демократии" является на перспективу фактором нестабильности в Центральной Азии, посему, служит прологом реальной политики по отношению к региону, состоящей в том, что сотрудничество с ЦА определяется со стороны западных партнеров ими же установленной степенью "модернизации" местных политических режимов.
Последнее, как нетрудно понять, означает их "трансформацию", т.е. смену на более "демократические" (т.е., лояльные по отношению к Западу). На этом фоне Западом исподволь формируется манипулятивная информационная матрица, загоняющая руководящие элиты региона в график "необходимых политических изменений" (без учета их традиций и национальных особенностей) при существенной стимуляции ( в том числе, финансовой) политической оппозиции нынешним режимам. Делается это при помощи экономических и гуманитарных программ, подкрепляемых военным сотрудничеством в рамках присутствия тех же США в регионе.
Отсюда, видимая и пропагандируемая вовне стабильность центрально-азиатского региона является политической иллюзией. Большинство прогнозов российских и зарубежных специалистов носят осторожно- пессимистический характер.
Причины этому, с одной стороны, и это признают все, коренятся в самих центрально-азиатских режимах, с другой, обусловлены масштабной перепланировкой энергоресурсных зон планеты, куда объективно входит и ЦА.
"Доктрина Буша" (в совокупности с другими системными факторами) неуклонно трансформируется в некий аналог очередной "мировой войны" за передел ресурсных зон Ближнего и Среднего Востока, с Центральной Азией "на очереди".
Несмотря на видимую "политическую совместимость" с нынешним российским руководством, нынешняя американская администрация и ее экспансия все более очевидно задевают национальные интересы России на постсоветском пространстве.
Геополитика имеет более высокие и строгие законы, безусловно превалирующие над комплиментарностью лидеров. Тем более, когда речь идет о поэтапном освоении "наследства" побежденной советской империи в условиях отсутствия внятной стратегии у ее геополитической преемницы России.
Дестабилизация ближнее - и средневосточного региона, обеспечивающего, по разным оценкам, свыше 25% от потребности Запада в энергоносителях, с одной стороны, делает центрально-азиатский регион альтернативным источником энергоресурсов, с другой - превращает его в поле столкновения транснациональных корпораций, высоких государственных интересов и интриг, а также в объект изощренных политических манипуляций со стороны сильнейших мировых держав.
Для стран Центральной Азии не является секретом, что военная инфильтрация США в регион не вызвала у России восторга, т.к. признание ее целесообразности было вынужденным.
Развертывание "параллельных" российских военных баз (Кант, Киргизия), при всех резонах, означает определенную военно-политическую конкуренцию России и США в ЦА.
Вместе с тем, при всех потерях "во влиянии" на центрально-азиатскую ситуацию, позиции России не так слабы, а позиции Запада не так безусловны, как это кажется. Ни одна мировая держава "издалека" не способна решить большинство региональных проблем по "ленд-лизу". И даже региональные соседи не подходят на роль эталона ни в качестве спонсоров, ни в роли "идеологического примера".
Функциональное различие между западным и российским подходом к региону состоит в том, что Запад увязал проблемы сотрудничества в области экономики и проблемы безопасности с явным намерением трансформировать постсоветские центрально-азиатские режимы (естественно, в свою пользу).
Россия такой альтернативы не предполагает и не подразумевает. Но ценят ли такой подход в регионе и "чувствуют ли разницу", охотно ввязываясь в альтернативные "энергетические" и не только энергетические проекты? Понимают ли в ЦА, что некоторые виды сыра бывают только в мышеловках? Для Москвы не секрет, что на постсоветском пространстве, в СНГ в т.ч.в ЦА, идут процессы, сходные с дезинтеграцией СССР. Понятно, кто их стимулирует и почему в них вовлечены определенные группы местных элит. У части их явно отсутствует понимание, что окончательное вытеснение России из региона не только имеет целью ограничение ее объективных сырьевых преимуществ. Запад стремится установить приемлемые для себя пределы роста экономики и влияния России. Это "вытеснение" напрямую коснется и нынешних правящих групп в постсоветских государствах, пытающихся где реформами, где пиаром сублимировать кризисные моменты.
Как это видно из опыта "розовых" и прочих революций, США не собираются спасать своих партнеров и готовы при случае подстегнуть процесс их замены под флагом развития демократии.
Смена элит - дело закономерное и объективное. Вопрос не в содержании, а в форме процесса.
Если есть механизм их плавной смены в демократических координатах, то на что сетовать? Пока же наблюдается иная картина. Постсоветское пространство, по сути, находится в тисках жесткой альтернативы: или выборы как повод для революции и изменения формулы власти, или жесткая "секуляризация" политической оппозиции. Центральная Азия выбрала второй путь.
Российский национальный приоритет - стабильность гигантской южной политической подсистемы, неполадки в которой будут, в случае кризиса, неизбежно транслированы на север, обрушив не только энергокоммуникации, но и весь комплекс евразийских взаимодействий. Поэтому Москва самым естественным и убедительным образом не заинтересована в творческом развитии иных сценариев, состоящих на первом этапе в провоцировании, на втором - в попытках управления региональными кризисами.
В силу этого, сходных традиций и неизжитых рудиментов советского менталитета она может считаться естественным союзником центрально-азиатских государств. Это предполагает, как минимум, сохранение базовой схемы трассировки энергоносителей через российскую территорию в адекватных договорных объемах при возможном расширении. Это предполагает сохранение общего военно-стратегического пространства, и как часть этой задачи - не эскалацию западного военного присутствия в регионе и подтверждение временного характера дислокации соответствующих воинских контингентов.
Россия заинтересована в развитии всех форм самоорганизации русскоязычного населения, права и потребности которого не всегда учитывались в ходе реализации национальных сценариев, а отношение к русскому языку отличалось "двойными стандартами".
За постсоветский период Россия и центрально-азиатские постсоветские государства не только накопили опыт полезных взаимодействий, но и обзавелись изрядным багажом взаимных обид, недопониманий, подозрений и неувязок.
В информационном пространстве циркулирует масса сомнительных и дезориентирующих все стороны мифологических конструкций, затрудняющих диалог и формирование зоны совместных интересов.
Тем не менее, перебрав все мыслимые формы сценариев переходного периода и экономики: западная, южно-корейская, китайская и некоторые другие, ключевые страны ЦА остановились на своих моделях регионального равновесия и развития. Эти формы зачастую не устраивают Запад, но находят понимания в сегодняшней России, где демократия тоже отливается в свои, особые формы.
Общая обстановка в ЦА становится все более динамичной и непредсказуемой. Она во многом обусловлена фактором растущего Китая и его потенциального (и реального) соперничества с Западом на центрально-азиатском плацдарме.
По мнению аналитиков, эти тенденции оставляют региону весьма ограниченный корпус политических стратегий, так или иначе связанных со стратегическим партнерством с Россией.
|