Экзекуция
К истории одной внесудебной расправы

Сергей ЧУПРИНИН,
критик, главный редактор журнала "Знамя"

В десятых числах декабря на стол передо мною легли два письма.

Вот они.

- Подпишите, - при свидетелях, наблюдавших эту сцену в редакционном кабинете, попросил принесший мне эти письма поэт Михаил Синельников. - Мы знаем, что вы нам не откажете.

Под обоими письмами уже стояли имена Евгения Рейна и Игоря Шкляревского, для меня действительно много значащие.

И со вздохом - нет, мол, уз сильнее товарищества - письмо про то, что хорошо бы в Москве выпустить антологию туркменской поэзии, я все-таки подписал. А вот второе - то, где речь идет о переводе лирических произведений Сапармурата Ниязова, - подписывать отказался решительно.

- Но почему? - задал мне вопрос, уже по телефону, Игорь Шкляревский.

- Потому что первое письмо действительно имеет какой-то культурный смысл. Тогда как второе - чистая политика и чистая авантюра.

- Но мы ведь уже подписали?..

- И вам бы, - ответил я, - не стоило. Но вы - поэты, птицы вольные, а я ничего общего ни с Туркменбаши, ни с его стихами, ни с изданиями его книг иметь не желаю.

- Значит, вы нас осуждаете?

- Я - нет. Зато другие осудят.

И - как в воду глядел. Уже через несколько дней злополучные письма были опубликованы газетой "Нейтральный Туркменистан", попали на информационные ленты, кажется, РИА "Новости", так что рабочие дни стали начинаться с телефонных звонков от знакомых и незнакомых журналистов: "Прокомментируйте, пожалуйста, ваше обращение к Туркменбаши".

Или с чтения газет, где косяком пошли отнюдь не мои уже комментарии.

Узнал я многое.

Что "гарантами и вдохновителями" этих писем были, оказывается, "топ-менеджеры" российского "Газпрома", имеющего свои интересы в туркменских песках, и об этом будто бы "говорит весь просвещенный Ашхабад, где хорошо известно, как организовываются и финансируются переводы туркменбашистской "Рухнама" для всех народов мира, от светлолицых финнов до темнокожих зулусов" ("Время новостей" от 16.12.2004).

Или что Рейн, оказывается, не деньги решил подзаработать переводческим трудом, как написано было в "Московских новостях" (от 17.12.2004) и в "Известиях" (от 23.12.2004), а поддался "этатистскому соблазну", тайной целью своей ставя "подать Ниязова как сложную, тонко организованную творческую личность" и тем самым "исподволь готовить нас к приятию лидера такого типа", как Туркменбаши ("Независимая газета" от 20.12.2004). Есть, мол, - вторит Николай Климонтович в "Газете.Ru" (26.12.2004), - у русских поэтов "некая подспудная тяга к тирании как таковой, своего рода восхищение прямотой и силой, крепкой рукой и т.д.".

Все это, конечно, глупости. И "Газпром", надо думать, действовал бы совсем по-другому. И Рейн, разумеется, не воспылал вдруг симпатиями ни к НКВД (его, бедолагу, и в этом заподозрили), ни к правителям ниязовского типа.

Почему же тогда Рейн, Синельников, Шкляревский поставили свои подписи - и не только под письмом с просьбою поддержать издание в Москве антологии классической и современной туркменской поэзии в образцовых переводах, чем я ограничился, но и под велеречивыми строками о важности издания по-русски "светских молитв" самого Туркменбаши?

Так ведь поэты же!.. Нафантазировали себе, поди, Бог знает что. Синельников, попробуем вообразить, возможность в комфортных условиях продолжать переводы среднеазиатской поэзии, чем он занят уже не первый десяток лет. Шкляревский - право поэта разговаривать с царями. Рейн...

Остановлюсь. Чтение в сердцах тем и опасно, что заразительно.

В чем и я сумел убедиться, прочтя во "Времени новостей", что, подписавши письмо про антологию, "клюнул"-то я, оказывается, "на приманку легких денег с запахом туркменского газа".

Другие комментаторы до таких подлых предположений не опускались. Но фразочки про то, что я будто бы "поддержал инициативу" перевести стихи Туркменбаши на русский язык, нет-нет да и мелькали в газетах, в интернете, в разговорах моих коллег - журналистов и литераторов.

Это меня, понятное дело, раздражало, так как я - простите за повторение - никогда, ни при каких обстоятельствах и никоим образом такой инициативы не поддерживал. О чем я, отвечая на ясно поставленные вопросы, ясно сказал в прямом эфире сначала "Радио России", а затем и "Маяка": идея перевести стихи Туркменбаши - не лучшая из тех, что приходили в головы трем прекрасным поэтам, но я их, во-первых, не сужу, а во-вторых, за идею эту в любом случае не отвечаю.

От печатных же высказываний на сей счет я все это время воздерживался: зачем? ведь и первое, и второе письмо, и разница между ними видны, как мне казалось, каждому пользователю интернета. Оставалось с глубоким сожалением наблюдать, как разрозненные и, конечно же, никем не дирижируемые, никем, конечно же, не заказанные и никем не оплаченные высказывания блюстителей идеологической и моральной чистоты сливаются в согласную пятиминутку ненависти, наводя на мысль уже о травле, о "клеветническом терроре в либеральном вкусе", как это назвал когда-то Николай Лесков. (Мне, в скобках замечу, написавшему за неделю до означенных событий специальную статью о либеральном терроре для своего словаря, было еще и полезно увидеть, с чего такие сюжеты начинаются и как напитываются живой кровью.)

Больше всех в этой истории досталось Евгению Рейну. Это его предали остракизму его старинные друзья-писатели (друзья-враги, друзья-соперники?), какими только восторгами Рейна ранее не осыпавшие. Это в разбор его персонального дела вылилось ежегодное собрание Русского ПЕН-центра, состоявшееся в конце декабря 2004 года. Это он, простодушно не догадываясь, что нарывается, с привычными объятиями явился в редакцию журнала "Знамя", но - об этом лучше прочесть вот здесь.

Рейн вел и ведет себя в этой ситуации, конечно, не лучшим образом. А какой, спрашивается, был бы лучшим, если за несколько недель он услышал больше хулы и поношений, чем за предыдущие 70 лет - и от кого: людей, которые называли себя его друзьями? Попробовать, например, отстраниться?

Как попробовал я, за что и был, разумеется, наказан.

20 января 2005 года "Независимая газета" опубликовала официальное заявление Русского ПЕН-центра от 24 декабря 2004 года, где уже не торопливые журналисты-верхогляды, а уважаемые писатели - члены исполкома этой организации, в которой и я состою с момента ее основания, вновь сообщили городу и миру, что главный редактор журнала "Знамя" будто бы "поддержал инициативу" перевода стихов Туркменбаши на русский язык. И более того - что эта "поддержка" не соответствует Хартии Международного ПЕНа, под которой, как с элегантной ехидцей сказано в заявлении, "имеется" и моя подпись.

Я в очередной раз решил плюнуть и выматериться (про себя, разумеется) - мол, всего лишь недоразумение, хотя и не извинительное. Но тут, с запозданием, взгляд мой упал на еженедельник "Литературная Россия", где еще 14 января Александр Ткаченко, назвавший себя "поэтом, генеральным секретарем Русского ПЕН-центра", заявил буквально следующее:

"Меня потрясло, что два наших члена ПЕН-клуба - Евгений Рейн и Сергей Чупринин - решили перевести книгу Туркеши-баши "Рухнаме". Я считаю, что это противоречит идеям Пен-клуба, а этим фактом они ставят себя вне организации" (орфография и стилистика подлинника).

И эти слова, мне кажется, уже не плод недоразумения, а прямая клевета, распространение заведомо ложных сведений, порочащих мою честь, наносящих существенный ущерб моей деловой и литературной репутации.

О чем - опять-таки по свойствам своего темперамента решивши не обращаться до поры ни в печать, ни в суд - я и написал пожизненному (как Сапармурат Ниязов - с 1991 года) президенту ПЕН-клуба Андрею Битову и членам исполкома, среди которых у меня, как и у Рейна, уйма старинных друзей. Вот цитата из моего короткого, но, впрочем, вполне официального письма:

"...Я публично называю г-на Ткаченко лжецом и клеветником, требую его публичных извинений и прояснения принципиальной позиции ПЕН-клуба - организации, созданной прежде всего для того, чтобы защищать права писателей - в том числе, соответственно, и мои права".

Мои товарищи по этой правозащитной организации ответили спустя неделю - письмом, адресованным мне зам. директора ПЕН-клуба Е.Турчаниновой; женщины прелестной и неплохо, говорят, справляющейся с делопроизводством, но никак и не писательницы, и не правозащитницы. Впрочем, как, сказано в сопроводительной записке, "нижеследующий ответ" одобрен "большинством голосов" членов исполкома.

Поэтому, в ужасе спрашиваю я сам себя, неужто в это "большинство" вошли, в частности, Андрей Андреевич Вознесенский и Таня Бек, Асар Исаевич Эппель и Женя Попов, Владимир Маканин и Виктор Ерофеев, Александр Городницкий и Юнна Мориц, Фазиль Искандер и Людмила Улицкая - люди, которых я высоко ценю и, как привык думать, вроде бы пользуюсь их ответным расположением?

И неужели, спрашиваю я уже у них, вы действительно сначала подписали лживое декабрьское заявление исполкома, а теперь и адресованное лично мне официальное письмо, где, среди всего прочего, сказано:

что "информация, которой располагал Исполком, основывалась не на каком-либо документе, а исключительно на сведениях, проникших в СМИ и не опровергнутых на общем собрании членов Центра присутствовавшим на нем, в отличие от С.Чупринина, Евгением Рейном";
что предложение издать антологию туркменской поэзии вроде бы не предосудительно, но - далее следует риторический вопрос - "не совсем понятно лишь одно: почему за согласием на такое издание надо обращаться к президенту Туркменистана?";
что "чрезвычайно огорчительной является неряшливая формулировка высказывания" А.Ткаченко и что "вся эта фраза вообще выглядит абсурдной". Но - слушайте, слушайте! - это ведь по вашему, коллеги, мнению, "даже и ошибочно, А.Ткаченко делился в данном случае не более чем своим впечатлением ("меня потрясло"), что исключает возможность назвать его "лжецом и клеветником", как это делает С.Чупринин..."?
И наконец, финальный аккорд письма, адресованного, напомню, такому же члену ПЕН-клуба, как и мои уважаемые друзья:

"Согласившись с тем, что его устное высказывание в печатном варианте может быть истолковано неадекватно, неправильно, А.Ткаченко выразил по этому поводу свое сожаление, поддержанное Исполкомом, который предложил довести об этом до сведения С.Чупринина".

Вот я и спрашиваю - например, у замечательного поэта, депутата городской Думы Евгения Бунимовича, - надо ли проверять "сведения, проникшие в СМИ", прежде чем в предназначенном для печати документе обсуждать вопрос о совместимости или несовместимости моих поступков с высоким званием члена ПЕН-клуба?

Вот я и спрашиваю - например, у опытнейшего адвоката и многолетнего вице-президента ПЕН-центра Аркадия Ваксберга или у правозащитника со стажем Льва Тимофеева, - отменена ли уже у нас презумпция невиновности?

Вот я и спрашиваю коллег, а среди них есть и переводчики, - тайной ли для вас является различие в национально-государственных обычаях, предположим, Франции, где высочайшего согласия на издание антологии в самом деле не требуется, и Туркменистана, где оно, увы и увы, абсолютно необходимо?

И последнее. Люди чести, вы действительно считаете, что "сожаления", которое г-н Ткаченко "выразил" не знаю уж при каких обстоятельствах - по телефону ли, при личной ли встрече с вами - действительно достаточно, чтобы уклониться от моего публичного обвинения в лжи и клевете?

Или, может быть, тлеет все-таки робкая надежда, - вы и не подозреваете, что из ПЕН-центра выходит за авторитетной подписью исполкома?

...Видит Бог, я не знаю, что мне теперь делать.

Подать на г-на Ткаченко в суд?

Вздохнуть: "Боже, как грустна наша Россия"?

Переписать наново статью "Либеральный террор в литературе" для книги, над которой я сейчас работаю?

Или, готовясь к второму акту внесудебной расправы над собою и над тремя русскими поэтами, который, хотел бы ошибиться, скорее всего воспоследует, надеяться на то, что мои коллеги по ПЕН-центру хотя бы чуть-чуть охолонут?
2 Февраля 2005