Кель-кель
Что является предметом контрреволюции

Алексей
ЧАДАЕВ
Редактор отдела политики РЖ
chadayev@russ.ru

Не дай никому Бог таких революций
Феликс Кулов, глава силовых министерств революционного правительства Киргизии

Кто бы мог подумать, что в таком тихом киргизском омуте водятся такие злые черти? Что эти добродушные, простоватые, круглолицые и улыбчивые жители предгорий Тянь-Шаня окажутся способны на массовые грабежи, поджоги и убийства? Да еще и в наш просвещенный век, когда революции вокруг происходят сплошь "бархатные" и романтически-куртуазные?

Сорванный спектакль

...Западные газеты, подписанные в печать в четверг вечером, пестрели бравурными реляциями из Бишкека - про то, как легко, быстро и бескровно пал еще один авторитарный и недемократичный постсоветский режим. Победный тон газет особенно впечатлял на фоне кадров и свидетельств очевидцев событий: пьяная толпа, кровь на улицах, битое стекло и пожары; но в том-то и прелесть газетного жанра в наши дни, что ты, читая газету, уже знаешь то, чего еще не знает журналист.

Впрочем, уже в статьях, написанных в четверг, сквозила легкая растерянность. В Киргизии с самого начала все было не так, неправильно, не по законам жанра. Уже в Оше и Джелалабаде "бархат" революции обернулся выбитыми стеклами и зубами, что "не по правилам". Но в Бишкеке все и вовсе пошло наперекосяк. Как ни странно, благодаря Акаеву.

Поведение Акаева 24 марта описать в рациональных категориях вообще невозможно, поэтому приходится оперировать абсолютными - от вопиющего идиотизма и трусости до глобально-исторического мышления. Но, в любом случае, это именно он поломал жесткую матрицу бархатного переворота, не сыграв ту роль, которая ему предназначалась.

Бархатный переворот - это спектакль, где у всех участников жестко прописанные, заданные роли, выйти из которых крайне трудно или почти невозможно. Роль для Акаева - это роль "злочинной влады", т.е. того самого "преступного режима", который подтасовывает выборы, применяет административное давление, мешает митингам и демонстрациям, сосредотачивает бэтээры и водометы и все время грозится применить силу - но в конце чуть ли не собственноручно и почти что законным порядком передает власть революционным вождям, под улюлюканье майдана. Это роль бесконечно демонизируемого, постоянно противопоставляемого "народу" официального картонного злодея, а на самом деле - слабого, но минимально ответственного правителя, думающего под конец лишь о том, как бы сохранить порядок и все тут друг друга "из-за политики" не поубивали: таким был даже Милошевич, не говоря уже о Шеварднадзе и Кучме.

Акаев же даже не пытался защищаться - хотя для этого у него были все возможности. Вместо этого он попросту сбежал и спрятался еще до всяких событий, отдав власть сразу и без боя. В итоге лидеры оппозиции ринулись делить кабинеты, толпа же бросилась громить магазины: контроль над событиями был утерян, ситуация стала неуправляемой. Психологическая легитимность революции оказалась уничтожена: Акаева можно сколько угодно обвинять в слабости и трусости, но ответственность за грабежи и разрушения, произведенные пьяной и обкуренной толпой "оппозиционеров", однозначно лежит на тех, кто организовал всю эту движуху, внедряя в киргизских степях передовой опыт украинских товарищей.

Люди, надеявшиеся на роль вождей майдана, оказались в роли предводителей банды отморозков. А поскольку в ситуации "общества спектакля", под которую заточен оранжевый сценарий, конкуренция ролей становится важнее, чем конкуренция ресурсов, то наличие в их руках символов власти, полиции и телекомпаний уже несущественно: в данном случае это скорее проблема, чем ресурс. Оппозиция вынуждена решать задачу налаживания силового контроля над Бишкеком - просто для восстановления элементарного порядка; причем делать это в условиях моральной - да и формальной - нелегитимности собственной власти.

Это понял Феликс Кулов, оппозиционный лидер, выпущенный из тюрьмы восставшими 24 марта - не от хорошей жизни и не в порядке бравады он объявил, что собирается после восстановления порядка отправиться обратно в тюрьму досиживать свой срок; в его ситуации это едва ли не лучший выход. Это поняли также и вожди прошлых революций Саакашвили и Ющенко: не случайно в специальном совместном обращении к киргизам они говорят о возможности "кровавого реванша" как о главной угрозе момента. Это поняли и западные СМИ, резко сменившие тон по поводу киргизских событий. В общем, в Бишкеке ничего еще не кончилось... Это, конечно, не значит, что теперь непременно вернется Акаев, но совершенно очевидно, что власть, выпущенная им из рук, досталась точно не тем, кто для этого предназначался. Она, собственно, пока никому не досталась: спор же идет главным образом о том, как именно будет устроена теперь конкуренция (причем в качестве одной из опций присутствует вариант "тотальная резня").

А ведь как все знакомо и правильно начиналось!

Формат

Вот список общих условий киргизской и украинской ситуации, сформировавших "ландшафт" революции:

Отставники: в Киргизии, как и на Украине, лидеры оппозиции - это не "голос улицы", а отставники из акаевской же системы власти: экс-министр иностранных дел Роза Отунбаева, экс-министр и экс-депутат Курманбек Бакиев, экс-вице-президент Кулов и т.д.
Региональный раскол: Запад-Восток на Украине и Север-Юг в Киргизии
Измена силовиков: и в Киеве, и в Бишкеке силовые министры в критический момент повели собственную политику, отличную от политики главы государства
Господствующий дискурс ненасилия: и оппозиционеры, и власть многократно клялись на верность принципу неприменения полицейских сил для борьбы с массовыми акциями
"Милиция - с народом". Значительное число женщин, вручающих нарциссы и тюльпаны милиционерам со щитами, охраняющим правительственный комплекс.
Провалившаяся попытка провластной мобилизации низового актива: в Бишкеке события на площади начались с того, что местные "партизаны порядка" попытались разогнать толпу перед "Белым Домом"
"Журналистская солидарность": как и в Киеве, в критический момент обнаружилось, что личный состав едва ли не всего киргизского государственного агитпропа переходит на сторону оппозиции
"Международное сообщество". Руководство миссии ОБСЕ еще начиная с событий в Джелалабаде и Оше (местные Львов и Ивано-Франковск) оказывало давление на Акаева с целью не допустить восстановления контроля над мятежными территориями
И т.д., и т.п... При этом было ведь еще и главное, за номером 0, условие: Акаев - это не Лукашенко и не Туркменбаши; это человек, о котором заведомо известно, что он не в состоянии идти до конца, защищая свой режим. В общем, все было как надо.
Резюме

...Забавно было читать в интернете комментарии российских политтехнологов, работавших на выборах в парламент: "но выборы-то мы выиграли!" Значит, не выиграли - если оказалось, что достигнут результат, который оказалось невозможно защитить.

Итак, слово "политтехнологии" нам предлагается забыть. Выборы, почти любые - это отныне "абсолютные выборы", с неизбежной угрозой чего-то вроде "революции" после. И не надо говорить, что это только постсоветская карма: напомню, одна из самых ярких попыток "оранжевой революции" за последние годы была в США, на президентских выборах 2000 года (флоридский сюжет). И хотя та попытка и оказалась в итоге неудачной, образцом для многих других послужила именно она. Выборная кампания - это отныне такая кампания, где настоящая борьба начинается не до голосования, а сразу после - когда это борьба за признание его итогов. Именно в этой борьбе решается, кому в итоге достается власть. И, судя по всему, новая мода состоит в том, чтобы в средствах таковой борьбы не стесняться.

Соответственно, на место технологий политических приходят революционные. А, значит, и контрреволюционные.

При этом в случае последних рубежом обороны становится не начальство как таковое, а сама легальная процедура демократии, атакуемая с двух сторон: как со стороны "оппозиции", так и со стороны "правящей партии". Иначе говоря, контрреволюция возможна только тогда, когда ее предметом становится не власть, а закон. То есть если задача революции состоит в том, чтобы навязать обществу собственную процедуру взамен официальной, подменив одну другой (грубо говоря, противопоставить волю площади воле большинства избирателей), то задача контрреволюции, напротив - делегитимировать площадь в качестве источника каких бы то ни было решений. Необходимо создавать ситуацию, при которой воля площади политически игнорируется большинством - безотносительно к тому, сколько на площади собрано народа, какие лозунги они выдвигают и какие действия предпринимают. Это должно быть предметом интереса для полиции, но не для политики.

В связи с этим один из самых любопытных сюжетов, общих для Киева и Бишкека - это провал попыток мобилизации провластного низового актива, "федаинов" и "партизан порядка". Оказалось, что эти "добровольцы режима" работают скорее в минус, нагнетая градус нестабильности и увеличивая критическую массу "революционной ситуации" - но при этом категорически не в состоянии противостоять оппозиционерам, организованным "снизу" и выступающим не за власть, а за себя. То есть "федаины" лишь придают больший масштаб и объем площади, сдвигая фокус внимания от легальной процедуры в сторону процедуры уличной. И, значит, не надо никаких федаинов.

Майдан - это обманка, ловушка для некрепких умов. Реальным полем борьбы оказывается не площадь как таковая, а пространство событий, по поводу которых она собирается. А если еще точнее - пространство политических ролей. Переиграть "бархатную революцию" возможно только тогда, когда в обществе - включая сюда как лояльную, так и оппозиционную его часть - складывается консенсус по поводу необходимости защищать всеми имеющимися силами саму легальную процедуру передачи власти. Тогда возникает конкуренция не между "злочинной владой" и "восставшим народом", а между теми, кто предпочитает решать политические вопросы на выборах, и теми, кто пытается решать их на площадях. И в этом случае милиция, даже применяя силу против "революционеров", будет действовать не от своего имени и не от имени "злочинной влады", а от имени всего общества, делегирующего своей власти полномочия по охране порядка, спокойствия и демократии.

26 Марта 2005