Легитимность от противного
Россия и государства-лимитрофы: история вопроса

Ярослав
БУТАКОВ
кандидат исторических наук

...Это все придумал Черчилль
В восемнадцатом году.

В. Высоцкий

"Санитарный кордон"

"Санитарный кордон", союз ГУАМ, "непризнанные государства" - все эти современные реалии Россия уже проходила, правда, внешне в значительно более трагической и кровавой форме. Не исключено, однако, что нынешнее повышение политического градуса на постсоветском пространстве еще сулит России неприятности, сравнимые с теми, что переживались в те времена, когда впервые о своем существовании заявили такие, не имевшие никаких исторических оснований, "государства", как Эстония, Латвия, Азербайджан и т.п.

Характерное отличие времен Гражданской войны в России от времен нынешних заключается в довольно устойчивой тенденции к реинтеграции постимперской территории. Несмотря на сильные центробежные тенденции, проявившиеся уже в первые дни после падения монархии, даже те руководители государственных новообразований, на которые распалась старая России, не считали нужным и возможным легитимизировать такой распад и всячески подчеркивали временный характер создававшихся "государств". Эта черта проявлялась далеко не везде и не во всех новообразованиях. Тем не менее она была распространенной.

Конечно, чаще всего заявления о возможности территориального воссоздания Российской империи на основе "свободного союза народов" делались в определенных обстоятельствах и с тактическими целями. Но показательна была сама необходимость время от времени декларировать приверженность идее некоего политического целого. Речи о допустимости надгосударственного объединения постимперского пространства, причем объединения именно с Россией, повышали в тех условиях ресурс легитимности государственных новообразований.

В конце концов, формально именно такой вариант реинтеграции - через союз национальных государств - осуществили большевики. Фактически курс на "Всемирную Республику Советов", при всем его разноречивом идеологическом наполнении, объективно вел к воссоединению большинства имперских земель и не имел никаких шансов выйти далеко за эти пределы. Провозглашение России федеративной республикой на 3-м съезде Советов в январе 1918 года уже очертило общие контуры и характер грядущей реинтеграции.

Второй вариант, представленный Белым движением и выражавшийся в лозунге "единой и неделимой России", при своем осуществлении позволял максимально повторить внешние формы имперского государственного устройства. Здесь прослеживается удивительный парадокс российской Гражданской войны. Большевики, создав СССР, реализовали в точности ту модель государственного целого, за которую ратовали их противники. Ведь белогвардейцы признавали вхождение отколовшихся лимитрофов в будущую Россию на правах автономных образований.

Сталинский план автономизации, в сущности, ничем (кроме, конечно, пролетарско-интернационалистского обоснования) не отличался от плана белогвардейцев. Видимо, поэтому он и вызвал такое неприятие других вождей большевизма во главе с Лениным. Но, не будучи взят за основу при формальном конструировании советской федерации, план автономизации был реализован в практике партийно-государственного строительства, которое в тех условиях оказывалось первичным по отношению к советско-государственному. Таким образом, именно Белое движение (а также Сталин!) предвосхитило наиболее реалистичную, жизненную модель политического воссоединения Российской империи.

То, что белые не сумели облечь свое предложение в более приемлемую идеологическую и пропагандистскую оболочку, сыграло, по устоявшемуся мнению, роковую роль в судьбе антибольшевистского сопротивления в России. Но устоявшееся мнение не всегда значит верное. Если бы белые пошли на открытый политический контакт с сепаратистами, каким образом это могло бы увеличить их силы? Неужели грузины, азербайджанцы, казахи и т.д. воодушевились бы идеей похода на Москву в обмен на признание белыми их суверенитета? Того суверенитета, который и так был в наличии? Нет, конечно! Они бы еще усерднее занялись конструированием собственной государственности, предоставив российские дела русским. Да ведь и большевики тоже не стали входить в соглашение с сепаратистами, а попросту их свергли - то есть сделали то, чего хотели, но чего не смогли сделать белые. Растиражированная поколениями отечественных и зарубежных историков версия о фатальном просчете белых в области национальной политики противоречит элементарной логике.

Значительно более гибельным для Белого движения оказалось то, что оно следовало в одной упряжке с Антантой и шло на поводу у силы, внешней по отношению к России. И дело даже не столько в том, что объективными выразителями государственной независимости России в тех условиях выступили только большевики. Дело в том, что, материально поддерживая Белое движение, западные страны в еще большей степени поддерживали тех, чье существование оказывалось серьезным препятствием на пути к "единой и неделимой России".

Официальным согласованным требованием всех основных держав Антанты к "антибольшевистской России" было признание юридической независимости всех отколовшихся государств в Прибалтике, на Кавказе и в Средней Азии, а также Украины и Белоруссии. Эти пункты составили ультиматум, переданный французским премьером Клемансо от имени Верховного совета Антанты Верховному правителю России адмиралу Колчаку. Только выполнение этих требований, означавших легитимизацию и увековечение расчленения России, официально предоставляло Белому движению дипломатическое признание и безоговорочную поддержку Западом. Понятно, что Колчак, хотя и в максимально дипломатичной форме, не пошел на принятие предъявленных условий, тем более что даже безоговорочное выполнение их не гарантировало более активной помощи со стороны "союзников".

Очевидной, явной, нескрываемой целью политики западных держав по отношению к России в годы Гражданской войны являлось стремление оградить внутреннюю Россию, которая могла остаться большевистской, а могла и не быть таковой (что представлялось неважным), кольцом лимитрофных государств. Это и был третий путь обустройства постимперского пространства. Рыхлое конфедеративное объединение лимитрофов пытались выставить как альтернативный вариант той реинтеграции, к которой все бывшие российские территории влеклись силою вещей. Некоторые варианты такой конфедерации включали и земли нынешней РФ, например казачьи области юга России. Проект образования государственного союза республик Закавказья, Северного Кавказа, Крыма, Украины и Белоруссии был выдвинут в начале 1919 года. То есть нынешний ГУАМ имел предшественников...

Державы-недоноски и "непризнанные государства"

Образовавшиеся на руинах Российской империи квазигосударства сразу пытались строить свою великодержавность. Перед агрессивностью и ксенофобией этих молодых "демократий" бледнеет любая экспансия любого по-настоящему великого государства.

Карабах и Нахичевань сразу стали ареной кровавой борьбы между Арменией и Азербайджаном, что потом повторилось уже при распаде СССР. При этом создатели независимой Армении лелеяли бредовую мечту о завоевании выхода Армении сразу к трем морям - Черному, Каспийскому и Средиземному. Грузия вела войны сразу и с Арменией, и с Азербайджаном, не забывая при этом "усмирять" Абхазию, и пыталась присоединить к себе район Сочи. Вождь Финляндии, бывший царский генерал Маннергейм, выдвигал претензии на Карелию и Кольский полуостров. Лидеры украинских самостийников виртуально включали в состав "вильной и незалежной" Воронежскую губернию и Кубань. Меджлис крымских татар, составлявших не более 15% населения полуострова, провозглашал себя государственной властью. Свои государственные образования пытались создавать и народы, не имевшие компактной этнической территории...

Ущемление прав "нетитульных" народов сразу делалось системой в новых "демократиях", будь то Украина, какая-либо кавказская республика или казахская Алаш-орда. Принудительное установление этнической однородности рассматривалось как средство, облегчающее легитимацию новых государственных образований.

Меньшие национальные группы, компактно проживавшие рядом и становившиеся объектом захватнических устремлений соседей, возомнивших себя "нацией", естественно, пытались защитить себя. Они также пытались создавать нечто вроде государства. Это проявилось не только в Абхазии. Ленкоранский край, где несколько десятилетий перед революцией шла русская колонизация, не признал власть Азербайджана и провозгласил Муганскую республику, задавленную позднее совместными силами азербайджанцев и... англичан.

Русское Белое движение, хотя и не смогло стать действенным фактором влияния на внутреннюю политику лимитрофов, все-таки пыталось в союзе с "непризнанными государствами" противостоять их экспансии и шовинизму.

Россия как источник и ресурс легитимности

Понятно, что только Россия могла и может быть политически объединяющим центром для "непризнанных государств" вроде Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья. Понятно также, что легитимность этих и им подобных образований еще более спорна, чем тех государств, что считают бесспорным свой суверенитет на этих территориях. При этом тяготение "непризнанных" к России не является попыткой легитимизировать свой нынешний статус. Очевидно, что обретение ими статуса "субъектов Российской Федерации" представляет собой более высокий уровень, чем тот, который уготован им при добровольном или насильственном возвращении в лоно недоделанной виноградной "державы".

Парадоксом, теперь уже не Гражданской войны, а нынешней ситуации, является то, что легитимность абсолютно всех, кроме России, государств, на которые официально распался СССР, поддерживается только существованием России. Точно так же, как если бы в 1919 году странам Антанты удалось бы сколотить конфедерацию из отколовшихся от России окраинных новообразований - не советских и не белых. Существование их союза оправдывалось бы только функцией "санитарного кордона". И ныне: независимое существование всех государств постсоветского пространства оправдано в глазах так называемого мирового сообщества только их недружелюбием к России. Таким образом, мы имеем дело как бы с легитимностью от противного.

Этой ситуацией принципиально затруднено переориентирование элит соседних государств в духе лояльности к России, даже если бы российское руководство задалось такой целью. Но трудно - не значит невозможно. Все события последнего времени на пространстве СНГ просто вопиют о необходимости такого переориентирования.

Почему в подавляющем большинстве бывших британских колоний, будь то Малайзия или Кения, правящие элиты настроены если и не совсем пробритански, то уж ни в коем случае не антибритански? Ведь в этих странах (кроме, конечно, Канады, Австралии и Новой Зеландии) нет почти ни одного англичанина, почти все они вели вооруженную борьбу против своей метрополии и, казалось бы, должны питать к ней самые недружественные чувства. Почему Франция сумела сохранить свое влияние на всем пространстве своей бывшей империи? Даже Алжир, ведший такую долгую и кровавую войну за независимость, сделавший изгнанниками миллионы французов, в целом сохранил профранцузскую ориентацию в своей политике. О Сенегале или Гвинее в этом отношении и говорить нечего. Почему же Россия так вчистую проигрывает на этом поле?

Отношения между правящими элитами соседних государств и российским руководством до сих пор подчинены старой партийной парадигме отношений между центром и дотационными республиками. Республики требуют - центр дает, ничего не прося и не получая взамен. Что это? Атавизм политбюрошного мышления? Инерция интернационализма? Или в российском руководстве давно "забили" на идею сферы влияния и интересов России?

Между тем у России есть ресурсы - в первую очередь финансовые и образовательные - для перевоспитания элит стран СНГ. Нужно твердо уяснить - и нам, и им, - что само их стабильное существование возможно только благодаря России. Россия продолжает оказывать мощное воздействие на политику всех стран макрорегиона самим фактом своего присутствия. С другой стороны, все эти "санитарные кордоны" и ГУАМы будут получать поддержку извне только до тех пор, пока Россия еще что-то из себя представляет и пытается играть какую-то самостоятельную роль.

Стабильный миропорядок основан на иерархии. В нынешнем мире выстраивается такая иерархия, в которой странам, растащившим суверенитет СССР по национальным норам, отведена роль второго, а то и третьего эшелона. Даже если та же Украина будет допущена в ЕС, она там будет на положении ниже стран Балтии (не говоря уже о Словении или Чехии). Шанс и стратегия России - дать понять элитам соседних государств, что в той иерархии, которую Россия будет строить, реинтегрируя постсоветское пространство, им будут отведены более высокие места, чем те, которые они хотят занять, действуя против России. Пока Россия не будет способна предложить такую альтернативную иерархию, вполне естественно, что взоры наших бывших братьев по СССР будут обращены не в нашу сторону.

31 Марта 2005