По линии разлома
Киргизская мозаика сегодня способна запутать самого внимательного и компетентного наблюдателя. Чехарда с двумя парламентами, взаимные упреки и претензии представителей киргизской элиты, как старой, так и новой, и острое ощущение того, что все только начинается

Султан АКИМБЕКОВ
Алматы

Тот факт, что события в Киргизии стали следствием острых межклановых противоречий, не вызывает никаких сомнений. Конечно, со стороны все выглядит как революционный порыв обнищавшего народа, который смел бездарную власть в Киргизии, попутно удовлетворив свои потребности за счет разграбления единственного европейского города страны – ее столицы Бишкека. В итоге получился киргизский бунт, во многом бессмысленный и беспощадный. Тем не менее очевидно, что подковерная борьба киргизских кланов за власть явилась одной из главных движущих сил киргизской революции. И эта борьба явно еще не закончилась.

Характерной особенностью современной Киргизии является то, что практически за каждым более или менее влиятельным политиком в этой стране стоит его малая родина. Причем связи между политиком и родными местами многократно сильнее, чем, например, у нас в Казахстане. Поэтому новый киргизский клан это не какая-то влиятельная семья или группа семей. Это скорее региональное объединение, опираясь на которое и действуя в его интересах, тот или иной политик участвует в политической борьбе и претендует на долю во власти. А так как на Востоке власть – это всегда собственность и средства от государственного пирога, то успех политика во власти означает усиление его регионального объединения, а проигрыш политика автоматически ухудшает положение его земляков. В результате формируется прямая зависимость, которая приобретает форму групповой солидарности на региональном уровне. Земляки на местах в прямом и переносном смысле становятся кровно заинтересованы в успехе своего политика. Начинается конкуренция кланов в борьбе за власть и свое место под солнцем.

В Киргизии эта проблема остро проявилась в 2002 году, когда произошли так называемые Аксыйские события. В ответ на арест депутата Бекназарова, его земляки на юге Киргизии устроили беспорядки. Милиция открыла огонь, погибло шесть человек. В знак протеста с поста премьер-министра тогда ушел один из нынешних лидеров киргизской революции южанин Бакиев. Но самым тревожным для власти Акаева была та готовность, с которой обычные сельчане вступились за своего человека во власти. Бекназаров был для них не просто депутатом. Он был представителем клана.

В ходе последних событий в Киргизии клановое противостояние вышло на качественно иной уровень. Сначала южные кланы консолидированно выступили против центральной власти. Они полагали, что Акаев и его окружение отстраняют их от власти, а значит, и от возможности участвовать в распределении государственных ресурсов. В начале марта на юге Киргизии впервые в новейшей истории этой страны кланы продемонстрировали свои возможности по массовой мобилизации населения. Затем заколебались северяне.

Для них клановое деление не имело такого принципиального значения, как для южан. Север традиционно более европеизирован и модернизирован. К тому же местные элиты с самого начала киргизской государственности находятся у власти и контролируют внушительную часть собственности и общегосударственных расходов. Уровень клановой консолидации у них заметно слабее, чем у южан, как и возможностей по мобилизации своих сторонников. Зачем они им были бы нужны, если в их руках находился государственный аппарат управления?

Однако и на севере кланы существовали. Просто здесь не было такой связи элиты с местным населением, как на юге. Но и среди северян были недовольные, которые по мере развития событий, когда стало ясно, что власть явно проявляет слабость, стали консолидироваться по южному сценарию. Первыми из северян акции протеста организовали в Таласе. Затем последовали другие регионы и кланы. Когда же натиск южан стал особенно сильным, власть Акаева стала разваливаться в первую очередь по клановому признаку. Когда киргизские силовики делали противоречивые заявления и предпринимали непоследовательные действия, они в первую очередь думали не об Акаеве или, например, интересах государства, они думали об интересах своих кланов, о том, как сохранить свои позиции после очевидной победы оппозиции.

Когда государство скроено из различных лоскутков, будь то племена или кланы, то при первых признаках кризиса или появления сильного конкурента, такое государство раскалывается, и линии раскола проходят по границам таких племен или кланов. Каждый клан думает прежде всего о своих интересах. Поэтому и населению на местах и его представителям во власти очень важно не потерять то место, которое они вместе занимали на властном олимпе. Или, по крайней мере, постараться сохранить хотя бы часть былых возможностей. Вот так и киргизские околоакаевские кланы сразу разбежались по разным углам. Если в этом ракурсе посмотреть на киргизские события, тогда становятся понятны метания киргизских чиновников и их неспособность принимать ответственные решения. Они уже готовились к будущей борьбе за власть в эпоху, которая наступит после Акаева.

А после Акаева пришло время торга. После разгрома Бишкека нам часто по телевидению показывали крепких парней в гражданском, которые формировали отряды самообороны, охраняли порядок и видных деятелей нового режима. Свой отряд появился и у бывшего заключенного Кулова. На родине Акаева в Кемине, бывшем селе Быстровка, бывшие министры внутренних дел и чрезвычайных ситуаций Дюшебаев и Ахматалиев организовали свои отряды и угрожали пойти на Бишкек, чтобы восстановить справедливость. Причем было хорошо заметно, что они говорили об этом не серьезно, а чтобы напомнить о себе, о своих возможностях и потенциале своих кланов. Понятно, для чего – для будущего торга. Назначенный премьером и и. о. президента Киргизии южанин Бакиев с возмущением говорил о множестве самоназначений в регионах страны. Государство явно пошло вразнос, и главные кланы готовятся к новому этапу борьбы, и каждый из них хотел бы занять место Акаева и его людей.

Самое печальное заключается в том, что в Киргизии с уходом Акаева закончился этап, когда над страной худо-бедно доминировала одна сила. К ней можно относиться по-разному, называть ее коррумпированной, бездарной, но это была единственная общегосударственная сила. Причем заслуги Акаева в этом нет. Просто именно ему довелось оказаться у руля Киргизии, когда она переходила от советской системы управления к независимому государству. Проблема в том, что Акаев не смог удержать в стране общегосударственное начало. По сути дела, вся история киргизской независимости – это медленное сползание к клановому устройству общества. Грубо говоря, от унаследованной от СССР централизованной модели управления через опереточный демократизм при Акаеве Киргизия в итоге перешла к восточному "племенному" государству. То есть вернулась к своим истокам. Теперь кланам придется договариваться, а значит, они будут стараться избрать слабого лидера, компромиссную фигуру, как это всегда было на Востоке при равенстве сил, и одновременно перевести государственные ресурсы под свой непосредственный контроль. В результате в Киргизии будет слабое государство и сильные кланы. Кроме того, они будут делать все, чтобы не было сильного государства, потому что сильное государство в руках одного клана или группы кланов – угроза для всех остальных. Причем клановое строительство начнется даже там, где его не было. Потому что выжить в политической жизни можно будет только в рамках какого-то клана. И никто не будет доверять никому.

Мы намеренно не стали упоминать об исторических киргизских племенах. О крупном влиятельном племени сарыбагыш, из которого происходят Акаев и руководитель Киргизии советских времен Усубалиев, о племени кушчу, к которому принадлежала жена Акаева и писатель Чингиз Айтматов, о племени саяк, из которого происходит Кулов и о всех остальных. Мы не вспоминаем о делении на северных киргизов, которых называют тагай, и южных – адигине. Клановое строительство в современной Киргизии сравнительно мало связано с племенным устройством традиционного киргизского общества. Скорее кланы больше строятся по региональному или местечковому признаку.

В связи с этим можно вспомнить ситуацию в Таджикистане начала 1990-х годов. Таджики, у которых вообще нет племенного устройства общества, в отличие от киргизов, казахов и туркмен, тогда разделились как раз по региональному признаку. Проживание в узких горных долинах, в частности в районах Куляба, Гарма, Каратегина и других, привело к формированию высокой степени групповой солидарности. Этому способствовали естественно-географические условия. Недостаток земли, скученность населения, его бедность. Для выходцев из Гарма и Каратегина, с одной стороны, и Куляба – с другой, борьба за ресурсы государства Таджикистан в целом и контроль над богатыми землями Вахшской долины в частности стала делом принципа. И неважно, что одни (гармцы) выступали под демократическими и одновременно исламистскими лозунгами, а другие (кулябцы) под советскими и антиисламскими. Говорящие на одном языке кулябцы и гармцы схватились друг с другом не на жизнь, а на смерть за вполне конкретные интересы своих горных кланов. Можно вспомнить и Афганистан, где существует влиятельный панджшерский горный клан, лидером которого был Ахмад Шах Масуд. Панджшерцы очень серьезная и влиятельная сила, с которой вынуждены считаться и американцы и правительство Карзая.

В Киргизии фактически также идет завершение формирования своих собственных горных кланов. На юге они уже существуют, на севере их организационное оформление после поражения Акаева это только вопрос времени. А когда начнется распределение контроля над ресурсами государства и передел акаевского наследства, то борьба завяжется нешуточная. На кону стоит государственность.

К глубокому сожалению, есть очень много оснований считать Киргизию потенциально несостоявшимся государством. И дело даже не в погромах и способах политической борьбы, которые шокировали всех здравомыслящих людей, особенно у нас в Казахстане. Дело в том, что киргизы фактически уже упустили свой исторический шанс, который им дал распад СССР.

№07 (134) 6 - 19 апреля 2005