Зарождение и современное состояние среднеазиатских национализмов

С.Н. АБАШИН

Я начну свою статью с одного эпизода, который описал в своих воспоминаниях Нуриддин Мухиддинов, член Политбюро ЦК КПСС в 1950-е гг. Возвращаясь из поездки в Индию в декабре 1955 г., самолет ИЛ-14, на котором летела советская делегация во главе с Председателем Совета министров СССР Н.А. Булганиным и членом Президиума Верховного Совета СССР Н.С. Хрущевым, сделал промежуточную посадку в Ташкенте. Руководство Узбекистана встретило лидеров страны у трапа, после чего делегация, уставшая от тяжелого перелета, отправилась на митинг, который был организован на центральной площади города. Дальше процитирую автора воспоминаний 1:

"…Прибыли на площадь. Свыше трехсот тысяч человек. У многих транспаранты, портреты. Со всех сторон раздаются приветствия в адрес Никиты Сергеевича, гостей, здравицы в честь партии и государства. Слышны возгласы: "Добро пожаловать, Никита Сергеевич!" Увидев все это, Хрущев говорит: "Нет, друзья, я буду выступать. Не могу молчать перед такими замечательными людьми…" (…)

Приветственной речью открыл митинг первый секретарь Ташкентского комитета партии С.Н. Нурутдинов. Он представил Никиту Сергеевича, Николая Александровича и других. Грянуло мощное "Ура!" (…) дали слово Н.С. Хрущеву. Он придвинул микрофон к себе и начал говорить:

- Здравствуйте, дорогие мои таджики! Мы вам привезли сердечное приветствие от народов Индии, Бирмы, Афганистана, ваших соседей. Нас очень хорошо приняли там. Переговоры были успешными, подписаны поистине исторические соглашения.

Затем вдруг сказал: "Вы, таджики, молодцы, хорошо работаете, получаете высокие урожаи хлопка! А вот у ваших соседей узбеков дела идут неважно. Прежде всего, у них есть антимеханизаторы среди руководителей"…

Мы остолбенели. Тут же говорю Н.А. Булганину: "Скажите, что вы находитесь в Узбекистане, перед вами – узбеки!" А он мне: "Сам и скажи". Потихоньку приблизился к Н.С. Хрущеву, хотел сказать об этом, но он вошел в азарт и не обращал внимания. Через пару минут снова подошел и говорю: "Никита Сергеевич! Находящиеся перед вами жители Ташкента и всего Узбекистана внимательно, с интересом слушают Вас".

Он резко повернул голову в мою сторону: "Что вы сказали?" Повторил: "Вас слушают узбеки". А он в ответ: "Почему раньше не сказали?" – и тут же, повернувшись к микрофону, продолжил речь: "Дорогие жители Ташкента и Узбекистана! Решил устроить проверку: публично критиковал, чтобы посмотреть, какая будет реакция. А вы, дорогие ташкентцы, правильно поняли мою шутку, внимательно слушали. Спасибо вам за это!"

Дружные аплодисменты!…"

В этой анекдотической истории отразились основные коллизии взаимоотношений Москвы со своими среднеазиатскими окраинами. Во-первых, очевидное непонимание высшими руководителями СССР в 1950-е гг. (а я бы осмелился сказать, что не только в эти годы), чем отличаются узбеки от таджиков, а Узбекистан от Таджикистана. Они, с точки зрения руководителя большой страны, все на одно лицо! Во-вторых, автоматически сработанный политический инстинкт – противопоставить узбеков и таджиков друг другу. Еще не совсем понятно, какая между Узбекистаном и Таджикистаном разница, но они уже воспринимаются как антиподы.

Убеждение, что узбеки и таджики находятся в конфликте, после распада СССР не только не смягчилось, но наоборот, усилилось. Политики, журналисты, политологи, эксперты не устают говорить и писать, что два соседних среднеазиатских государства находятся в состоянии незаметной войны, рады при случае продемонстрировать свою неприязнь друг к другу, озабочены тем, как досадить сопернику. Тонны бумаги исписано, чтобы найти причины этого конфликты в древней и современной истории. Я попробую добавить к этим рассуждениям свои размышления о природе узбекского и таджикского национализмов.

Раннесоветские национальные проекты
Нация рождает национализм или национализм формирует нацию? Спор между сторонниками двух точек зрения не утихает до сих пор. Самое большое количество примеров в пользу идеи о вторичной природе наций историки и этнографы черпают из азиатского и африканского материала. Искусственный характер нациестроительства на этих континентах мало у кого вызывает сомнение. Как еще в 1971 г. писал Э. Кедури: "…Задуманная и полностью разработанная в Европе, она [нация, национальная идея – С.А.] знала на протяжении девятнадцатого столетия огромную популярность в самой Европе, была перенесена и распространилась в Азии и Африке, где ее популярность стала такой же большой, как и в Европе…" 2. Бывшие советские среднеазиатские республики в данном отношении не являются исключением, а напротив, служат одним из наиболее часто повторяемых аргументов.

К началу XX в. Средняя Азия представляла собой крайне фрагментированное общество, которое состояло из множества коалиций, созданных на различных принципах. Эти коалиции быстро возникали, отчаянно боролись за выживание, трансформировались и часто гибли в соперничестве между собой, исчезая вовсе во взаимной конкуренции или подчиняясь друг другу 3. В начале XX в. в среднеазиатском обществе возникло сильное общественное движение джадидов, которое включало в себя как элементы мусульманского интеграционного проекта, так и элементы националистического пантюркистского проекта 4. Эти движение питалось из многих источников 5. Главными из них были татарско-тюркская общественная мысль в Российской империи и идеология младотюрков Османской империи. Часто проводниками идей пантюркизма в Средней Азии были казахские (или как говорили на рубеже XIX-XX вв. – киргизские) националисты. Определенное влияние на умы джадидов оказывали также реформистские взгляды индийских и афганских мусульман, но пантюркизм, безусловно, был господствующим настроением. Политическим идеалом зарождающего среднеазиатского национализма был проект "Большого Туркестана", который мог включать в себя и Туркестанский край, и Степной край, и Бухару с Хивой. Среднеазиатская элита предпочитала называться "тюрками", реже – "узбеками", которые считались восточной ветвью "тюрок".

Итак, зафиксирую важный момент: к 1917 г. существовал только проект "Туркестана". Он не имел выраженного этнического и языкового характера. Быть "тюрком" не означало автоматически говорить только на "тюркском языке". Ни проекта "Узбекистана", ни проекта "Таджикистана" не было 6. Оба эти проекта зародились в 1920-е гг., после распада Российской империи и захвата власти большевиками. История строительства наций в Средней Азии в 1920-е гг. – особая тема, которая заслуживает самостоятельного и большого исследования. В данной статье я лишь кратко прослежу основные этапы становления узбекского и таджикского национализмов.

С 1917 г., после падения монархии, проект "Большого Туркестана" стал активно реализовываться среднеазиатской элитой. Уже весной усилиями партии "Шурои-Исламия", куда первоначально входили все политически активные силы Туркестана, был проведен 1-й Всетуркестанский съезд мусульман и в регионе был создан, параллельно к Туркестанскому комитету – органу Временного правительства, Туркестанский краевой мусульманский совет. Во главе Краймуссовета стоял казах-чингизид М. Чокаев, секретарем был татаро-башкир А.З. Валидов. Оба были социалистами по убеждениям. Члены Краймуссовета входили в состав Турккомитета. Уже тогда многие младотуркестанцы провозгласили националистический лозунг "Туркестан принадлежит тюркам". Летом 1917 г. образовалась новая партия "Шурои-Уламо", которая представляла более консервативную часть местной элиты, скорее ориентирующуюся на исламские ценности, нежели национальные. Во главе этой партии стоял казах Серали Лапин. Осенью влияние этой партии стала возрастать. Состоявшийся в сентябре 1917 г. съезд туркестанских и казахских (!!) мусульман провозгласил необходимость создания "Туркестанской федеративной республики" в составе Российской республики.

В начале ноября власть Туркестанский комитет был отстранен от власти, тогда же на основе Краевого Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов был создан Совнарком Туркестанского края. В том же ноябре в г. Коканде был проведен 4-й Чрезвычайный краевой мусульманский съезд, который провозгласил создание "Туркестанской автономии" в составе Российской республики и создал, несмотря на разногласия между левыми джадидами и консерваторами, свой временный орган управления – Туркестанский временный совет. Во главе был правительства встал казах (эсер) М. Тынышпаев (бывший член российской Госдумы), которого позднее заменил кадет М. Чокаев. Его заместителем был татарин и социал-демократ Шагиахметов. В документах съезда всячески подчеркивался общетуркестанский характер созданной власти (в правительство даже вошел еврей С. Герцфельд в качестве министра финансов).

Однако "Туркестанской автономии" не удалось объединить все силы. В феврале 1918 г. большевики с помощью военной силы захватили Коканд. В апреле была провозглашена "Туркестанская советская республика", осенью была принята первая ее Конституция, которая скорее подчеркивала классовые моменты, нежели национальные. В 1918-1919 гг. регион погрузился в хаос междуусобной войны и идеологические лозунги отошли на второй план.

В январе 1920 г. председателем Туркестанского Центрального исполнительного комитета бы избран казах Т. Рыскулов, который выступил с идеей создания "Тюркской советской республики" (или "республики тюркских народов"), т.е. по сути дела с проектом "Большого Туркестана". Он считал, что "…Туркестан по своему этнографическому составу и многим другим положениям является Тюркской национальной республикой…" 7. На краевой партконференции было заявлено: "…В интересах интернационального объединения трудящихся и угнетенных народов провести путем коммунистической агитации идею уничтожения стремления тюркских народностей делиться по существу и названию: на татар, киргиз, башкир, узбеков и т.д. и составлять отдельные мелкие республики, а объединить в целях сплоченности и привлечения других тюркских народностей, не входящих в состав РСФСР, вокруг Тюркской Советской республики…" 8. У этого проекты были свои резоны, один из них, который упоминается в вышеприведенной цитате, – продвижение революции вглубь Востока, что, конечно, было легче делать от имени "Тюркской республики", нежели из столицы бывшей империи.

Присланная из Москвы Туркестанская комиссия, которую возглавлял М.В. Фрунзе, тем не менее, идею "Тюркской республики" отвергла. Тогда же, в противовес коммунистическому "пантюркизму", появился план разделения Туркестана на национальные территории. В марте 1920 г. ЦК РКП(б) и ВЦИК РСФСР приняли новое Положение об автономии Туркестана, в котором говорилось, что Туркестан – республика "…основных народов, его населяющих: туркменов, узбеков, киргизов, с областным делением по существующим национальным группировкам, экономическому и бытовому укладу…" 9. В 1920 г. при ЦК Компартии Туркестана были созданы три соответствующих национальных секции, при Туркестанском ЦИК – три национальных отдела (в 1921 г. они были переподчинены Наркомнацу Туркестана). Т. Рыскулов и его единомышленники были сняты со своих должностей 10.

Впрочем, с реализацией плана национального размежевания Центр не спешил 11. Летом 1920 г. Ленин написал свою известную резолюцию: "…1) Поручить составить карту (этнографическую и проч.) Туркестана с подразделением на Узбекию, Киргизию и Туркмению. 2) Детальнее выяснить условия слияния или разделения этих 3 частей…" 12. Однако результатом обсуждения данной темы стало решение о преждевременности каких-либо радикальных шагов в этом направлении. Ситуация была заморожена. Было объявлено о создании Туркестанской Советской Социалистической Республики в составе РСФСР, была утверждена "вторая" Конституция Туркестана, в которой "коренными национальностями" были признаны киргизы, узбеки и туркмены 13.

В сентябре 1920 г. пал Бухарский эмират и на его территории провозглашена Бухарская Народная Советская Республика, в 1921 г. была принята Конституция БНСР 14. Во главе Всебухарского ревкома встал А. Мухитдинов, во главе Совета назиров – Ф. Ходжаев. Оба представляли разные бухарские группировки левых джадидов. В правительство были включены многие другие видные джадиды. Джадидская партия стала открыто ориентироваться на пример реформ в Турции: в республике делопроизводство было переведено на тюркский язык, копировались многие турецкие культурные программы и т.д. В деятельности нового бухарского правительства активную роль играли как турки, так и татаро-башкирские политики. Возник новый центр лоббирования пантюркистских идей.

В 1921 гг. большевики, которые пытались использовать в своих интересах пантюркские настроения 15, столкнулись с проблемой "пантюркизма" как оппозиционной и враждебной силой. В Средней Азии появился один из идеологов этого течения, турецкий политик, один из главных лидеров младотюрков Энвер-паша, который до этого числился союзником Советов. Энвер-паша писал: "…Туркестан для меня не является чужой страной, мои предки – выходцы из Туркестана. Кровь, которая течет в жилах туркестанцев, такая же, как и моя…" 16. Энвер-паша стал главнокомандующим всеми повстанческими силами, что придало движению сопротивления очевидный пантюркистский оттенок.

Тогда же А.З. Валидов, с которым большевики сотрудничали в 1919-1920-х гг., покинул ряды большевистской партии и бежал в Среднюю Азию, чтобы там развернуть борьбу под знаменем "тюркского единства". При его активной деятельности был создан "Национальный союз Туркестана" (или "Национальная федерация Туркестана"), налажены связи между различными басмаческими лидерами. Наряду с социалистическими пунктами в программе "национального союза" звучали открытые пантюркистские тезисы: "…. Нация опирается на единство языка, религии, традиций, литературы и обычаев…", "…Нетюркские народы Туркестана также пользуются гражданскими правами. Они вместе с тюрками стремятся усилить тюркский элемент в культуре Туркестана…" 17.

"Пантюркизм" стал быстро превращаться, как казалось большевикам, в идеологию басмаческого сопротивления с мощной зарубежной поддержкой, прежде всего со стороны Турции. Большевики боялись не только объединения внешних противников, но и предательства внутри своих рядов. И не без оснований. На сторону басмачей в 1921 г. перешли целый ряд высших руководителей Бухарской республики: председатель ЦИК У. Пулатходжаев, военный министр А. Арифов, командующий первой бухарской армией М. Кулмухамедов и др. Негласные контакты с Валидовым поддерживали самые видные коммунисты "туземного" происхождения – А. Мухитдинов, Ф. Ходжаев, Т. Рыскулов, М. Тынышпаев, А. Букейханов, А. Байтурсунов, которые в начале 1920-х гг. занимали высшие посты в Туркестане и Бухаре 18.

Большевики вынуждены были мобилизовать все силы на борьбу с Энвер-пашой: в Среднюю Азию прибыли новые части и все военное руководство России – Л. Троцкий, С. Каменев, М. Буденный. Было организовано крупномасштабная военная операция против басмачества. Летом 1922 г. Энвер-паша был убит в бою с красноармейцами. Главнокомандующим стал турок Селим-паша. В 1923 г. развернулись ожесточенные бои между Красной армией и басмачами. Хотя победа была на стороне первых и Селим-паша даже вынужден был уйти в Афганистан, большевики были очень озабочены происходящим.

Летом 1923 г. в Москве прошло несколько совещаний, на которых Сталин объяснял активизацию басмачества тайными связями с ними ведущих руководителей – Т. Рыскулова, Ф. Ходжаева, С. Ходжанова 19. В правительстве Бухары была проведена чистка, в результате которой лишились своих постов видные деятели джадидов – министр просвещения Фитрат, министр иностранных дел А. Пулатходжаев (родной брат бежавшего к басмачам У. Пулатходжаева), министр финансов С. Ходжаев и др. 20. Для "усиления" в Бухару были присланы "опытные советские работники", но и среди них находились те, кому не были чужды пантюркистские настроения. Так, одним из видных деятелей нового поколения "туземных" большевиков был бывший левый джадид А. Рахимбаев, который, как он признавался потом, тоже был когда-то сторонником создания "буржуазно-демократического тюрко-татарского государства" 21.

Именно на фоне всех этих событий в самом начале 1924 г. в ЦК РКП(б) вновь встал вопрос о национально-территориальном размежевании Туркестана, Бухары и Хорезма. Весной это решение активно обсуждалось элитой Бухары и Туркестана. Были приняты резолюции, в которых говорилось, что "противоположность интересов, как культурно-национального, так и экономического характера" между разными народностями порождает трения и вражду, с другой стороны сохранение "разделенных" между разными республиками народностей "могло бы задержать развитие сил каждого народа и способствовать их замкнутости и культурной отсталости", что созрели предпосылки объединения однородной "как по национальному признаку, так и по формам хозяйства и быта" каждой народности "в отдельную самостоятельную единицу, политически и экономически представляющую одно целое" 22. Возник, точнее был реанимирован, план создания в Средней Азии трех национальных республик – Узбекской, Туркменской и Киргизской (Казахской). Только в этот раз эта реформа должна была охватить, кроме Туркестана, Бухару и Хорезм 23.

Какие стратегические мотивы, кроме требований – явных или мнимых – узбеков, туркмен и казахов, были у власти для такого "передела"? Можно назвать несколько. Во-первых, инерция общей национальной политики большевиков. Эта политика формировалась большевиками в западных районах страны – на Украине (отчасти в Закавказье и Поволжье), где националистические идеи и националистические политические партии были сильными. Принципы, которые вырабатывались, затем почти автоматически переносилась на другие регионы. Таким образом, национальное размежевание диктовалось не только собственно среднеазиатскими условиями. Во-вторых, в большевистской политике очень важным был внешнеполитический аспект. Средняя Азия рассматривалась как мост на Восток, где большевики ждали и всячески стремились подталкивать национальные революции, а также как некий форпост противостояния Великобритании. Национальная идеология была экспортным товаром, который помогал Советской России играть на всем международном пространстве.

Центральным в этом проекте размежевание становился "Узбекистан", своего рода "Малый Туркестан" (хотя по своим размерам он не только не уступал, но даже превосходил бывшую Туркестанскую республику), что было одновременно и уступкой джадидам, и способом расколоть пантюркистские настроения элиты на различные этнические элементы 24. Создание "Узбекистана" было одним из способов борьбы с пантюркскими настроениями, особенно среди туркестанской (в том числе казахской) элиты. С другой стороны, национальное размежевание создало ситуацию, в которой джадиды попытались реализовать "узбекский проект" в форме, наиболее близкой к прежнему "тюркскому (или туркестанскому) проекту" 25. Сам термин "узбек" отражал этот компромисс: для большевиков было важно, что пантюркские мотивы уходят на второй план, для бывших джадидов это название сохраняло связь с пантюркской идеологией 26.

Проект "Малого Туркестана" ("Узбекистана"), следуя проекту "Большого Туркестана", предполагал превращение населения в более или менее однородную нацию. Эта цель была достигнута во время переписи 1926 г, когда большая часть населения проектируемого "Узбекистана" была объявлена "узбеками" 27. При этом основу "узбеков" составили "сарты", особая категория населения, которая, согласно российским статистическим источникам, составляла от &*189; до 1/3 всех жителей бывшего Туркестанского края 28. Кроме сартов, в состав "узбеков" включили небольшие группы – "курама", "тюрки", "кашгарцы" (часть кашгарцев была записана "уйгурами"), "арабы", какая-то часть "таджиков" и др. При этом власть не ставила перед собой задачу немедленной языковой и культурной унификации. Каждая группа сохраняла свои особенности. Задача состояла в том, чтобы распространить "узбекскую" идентичность и сформировать на этом уровне лояльность по отношению к новому государству.

На возражения некоторых востоковедов в искусственном поощрении узбекской идентичности советские чиновники дали такой ответ: "...Национальное самосознание, тем более стремление к национальному самоопределению, не есть готовый продукт самого факта наличия купно живущих людей, говорящих на одном языке, исповедывающих одну религию и принадлежащих к одному племени или одной группе племен..." 29. Появление "нации" – это не только результат научного анализа каких-то объективных признаков, но и политический выбор, который не может и не должен быть ограничен какими-то формальными критериями (такими как язык и пр.).

Еще одна интересная деталь "узбекского" проекта – перенос столицы в г. Самарканд, ближе к Бухаре. Этот акт имел сразу несколько символических пластов. Во-первых, тем самым подчеркивалась роль бухарской элиты в создании Узбекистана, роль же ташкентской и ферганской элиты снижалась, равным образом снижалась роль Ташкента как бывшего центра русской имперской власти. Во-вторых, имея в виду широкое распространение таджикского языка среди самаркандцев, власть демонстрировала свою гибкость в отношении языков и культур разных групп. В-третьих, возрождались исторические ассоциации с эпохой Тимуридов, чьей столицей был Самарканд. Все это наложило свой отпечаток на будущее развитие узбекского национализма.

В момент проведения национального размежевания в рамках "узбекского проекта" по сути впервые возникла "таджикская тема". В 1924 г. Таджикистан планировался лишь в качестве автономной области, но в результате была создана автономная республика в составе Узбекской ССР (автономной областью в составе этой таджикской республики стал Памир). Территория "первого" Таджикистана охватывала земли бывшей "Восточной Бухары", самого отсталой и удаленной от городов терриории бывшего Бухарского эмирата. Во время активной борьбы с басмачеством в Восточной Бухаре были созданы свои автономные органы власти (в 1923 г. – Реввоенсовет, с 1924 г. – "Восточно-Бухарский областной исполком" во главе с Н. Лутфуллаевым 30). Переименование "Восточной Бухары" в Таджикистан, хотя и имело какой-то этнический или национальный оттенок, но скорее отражало восприятие термина "таджик" как "выходец с гор", "дикарь", "шиит", в последнюю очередь "говорящий на персидском языке" 31. В то время в Узбекистане "таджикский язык" рассматривался как "бесполезный" и "лишний" и всячески поощрялся переход на тюркский 32.

При обсуждении "таджикской темы" в 1924 г. возникли предложения о создании самостоятельного Таджикистана 33. В "Тезисах по вопросу о положении таджиков" А. Ходжибаев, член Президиума ЦИК Туркестанской республики и член Таджикской подкомиссии по национально-территориальному размежеванию (потом Таджикской территориальной комиссии), писал, что джадидизм, имея перед собой пример Турции, "принял характер пантюркизма", часть джадидов (в том числе таджиков) приняла революцию, но не изменила своей пантюрксистской идеологии. Скоро, писал Ходжибаев, вместо мусульман и тюрок появились узбеки, киргизы, туркмены, уйгуры и таджики, при этом особенно проявили себя киргизы, туркмены и узбеки, тогда как таджики "не осмеливались резко выдвигать свои культурные и некоторые экономические требования", что давало возможность многим партийным и советским работникам утверждать, что таджиков как народности нет, либо что они должны ассимилироваться узбеками. На самом деле таджики, утверждал Ходжибаев, древний народ, имеющий богатую культуру и свой особый язык, которые нуждаются в поддержке 34.

А. Ходжибаев, таким образом, сформулировал основные положения самостоятельного "таджикского проекта", главным смыслом которого было противостояние "пантюркизму", что соответствовало тому настрою, с которым проводилось все национальное размежевание. И хотя Таджикская подкомиссия, куда входил Ходжибаев, была очень скромной в своих территориальных претензиях 35, включение в состав ТАССР городов Пенджикент и Ура-Тюбе уже позволяло рассматривать "таджиков" не только как "отсталых горцев". Впрочем, в 1923-24 гг. было множество самых разнообразных проектов административного (территориально-национального и территориально-экономического) передела Средней Азии. На этом фоне "таджикский проект" был всего лишь одним из множества планов. Его мало кто заметил.

Проект "Большого Таджикистана" вызрел в 1927-1929 гг. Этот план включал в себя две составляющие: расширение территории "Таджикистана" и усиление его статуса вплоть до союзной республики. Инструментом этого плана было переоформление большинства населения региона (прежде всего бывших сартов) в "таджиков", наподобие того, как это было сделано до того с "узбеками".

Таджикские работники засыпали центральные органы жалобами на притеснение со стороны узбеков. Развернулась довольно активное обсуждение "таджикского проекта". Была создана Комиссия по таджикским вопросам, в которую поступало огромное число инспирированных заявлений от жителей кишлаков, членов организаций и т.д. с жалобами, что их насильно записали в узбеки, что они раньше "стеснялись" признать себя таджиками, что им не дают изучать свой язык и пр. 36. Сторонники "таджикского проекта" формулировали самые разнообразные требования, из которых минимальным было требование включить в состав Таджикистана "Ходжентского округа". Вставал также вопрос о передаче Таджикистану Бухары, Самарканда, Сурхандарьинской и Кашкадарьинской областей 37. Узбекистан мог бы остаться только с Ташкентом, Хорезмом и частью Ферганы. В этом случае "Таджикистан" превращался в "главную" среднеазиатскую республику.

Аргументация сводилась, главным образом, к вопросам языка, культуры и истории. "Таджикская сторона" обильно цитировала российских востоковедов 38. На свет были вытащены всевозможные рукописи – подлинные и поддельные, которые доказывали древность иранского языка (представитель узбекской стороны в дискуссии отвечал: "…Но зачем нам история за 500 или 1000 лет. Изучение истории вещь хорошая, не отрицаю, но повторяю, что она не… даст нам тех данных, из которых надо исходить для разрешения нашего вопроса…" 39). Жесткой критике была подвергнута перепись 1926 г., результаты которой "таджикской стороной" были отвергнуты 40.

В эти годы наблюдался интересный процесс – переход многих бывших сторонников пантюркизма в число критиков пантюркизма и активных лоббистов "таджикского проекта". Многие ведущие деятели, которые еще недавно отстаивали идею "Великого Туркестана" и стояли у истоков создания "Узбекского государства", объявили себя "таджиками" и выступили с саморазоблачительными статьями. Среди них был, в частности, А. Мухитдинов, бывший бухарский джадид, а потом председатель Совнаркома Таджикской АССР 41. Высланный на работу в бывшую Восточную Бухару в результате поражения во внутренней борьбе разных фракций (а работа в Таджикистане тогда рассматривалась как "ссылка" 42), он теперь попытался использовать свои прежние связи в Центре для лоббирования идеи "Большого Таджикистана".

А. Мухитдинов писал в 1928 г. в статье "Таджики или узбеки населяют город Бухару и его окрестности" (с подзаголовком "в порядке обсуждения"), что жители Бухары издревле говорили по-персидски, вся официальная переписка и документы писались "по-таджикски", преподавание было на таджикском, но с 1920 г. официальным языком и языком преподавания стал узбекский. Мухитдинов обвинил в тюркизации бухарцев бывших военнопленных турков, работников из числа ташкентских и ферганских джадидов, а также бухарских джадидов, которые "…получили свое первое политическое воспитание и развитие в момент развития пантюркизма и панисламизма в Средней Азии, и сами были под полным влиянием пантюркистской и панисламистской идеологии…" 43. Бухарские джадиды, по словам новоиспеченного таджика, верили, что все группы с тюркским языком составляют "одну вольную нацию", а таджики "в действительности узбеки", которые "забыли свой язык и народность, нужно их опять сделать тюрками" 44. "…При таком состоянии произошло и национальное размежевание…", – писал Мухитдинов. Господство пантюркистских идей перешло по наследству к Узбекистану: "…Теперь уже считается преступлением считать население Бухары и ее окрестностей таджиками…"; "…Хотя влияние пантюркизма и панисламизма уменьшилось, но на их место встало новое националистическое течение – узбекизм…" 45. В конце статьи делался вывод: "…Мы, которые начали это преступное дело, – признаем свою ошибку, хотим, чтобы она была исправлена…" 46. Что в действительности руководило Мухитдиновым – вдруг проснувшееся таджикское самосознание или расчет на политический реванш у своего соперника Ф. Ходжаева?

Конечно, Центр понимал корысть таких саморазоблачений. Над "перебежчиками" часто насмехались. Я думаю, не эти жалобы поколебали Центр, хотя и они сыграли свою роль. Причин роста интереса Центра к "таджикскому проекту" было несколько 47. Назову некоторые.

Во-первых, это был страх перед пантюркизмом и идеей "Большого Туркестана", которая, видимо, продолжала витать в воздухе и после создания "Малого Туркестана". На одном из обсуждений в 1929 г. повторялось: "…Почему все закрывают глаза, что… в Бухаре развиваются панисламизм и пантюркизм?…" 48. Этот страх подогревался и деятельностью разного рода зарубежных центров, и неутихающими попытками бухарского эмира и басмачей во главе с Ибрагим-беком и Файзулла-махсумом поднять новое восстание в Средней Азии (причем главным направлением военных действий была Восточная Бухара, откуда оба лидера были родом).

Во-вторых, это стремление создать на рубеже Афганистана и Персии своеобразный "плацдарм" для импорта идей революции (этот политический трюк большевики использовали вплоть до Великой отечественной войны) 49. Лоббисты "таджикского проекта" не забывали этот аргумент: "…выделение Таджикской республики не является вопросом внутрисоюзного характера. Вопрос о Таджикистане – вопрос международный. Политбюро ЦК ВКП(б), выделяя Таджикистан, имело в виду революционизировать трудящиеся массы Востока, и потому Бухара является частью Таджикистана…", – говорил А. Ходжибаев в 1929 г. 50. Совсем неслучайным, видимо, является и тот факт, что активное обсуждение "таджикского проекта" и "таджикской проблемы" совпало со смутой в Афганистане, где в результате восстания к власти в Кабуле в январе 1929 г. пришел таджик Хабибуллохан (известный как Бачаи-Сакао) 51. Весной того же года отряды Красной Армии, поддержав бывшего афганского правителя Амануллохана, вторглись в северные районы Афганистана. Поход закончился неудачно, но сама попытка взять под контроль часть афганской территории говорит о том, что власти всерьез рассматривали самые радикальные планы переустройства границ на Среднем Востоке 52.

В июне 1929 г. ЦК ВКП(б) постановило создать Таджикскую Советскую Социалистическую Республику, в октябре того же года самостоятельный Таджикистан превратился в реальность. Новой среднеазиатской республике были переданы г. Ходжент и весь Ходжентский округ. Однако споры о территориальных изменениях продолжались. В начале 1930 г. было принято решение Президиума ЦИК СССР присоединить к Таджикской ССР "Сурхандарьинский округ", но через 10 дней это решение было приостановлено и в дальнейшем оно так и не было реализовано 53. В 1933 г. основные руководители Таджикистана (и лоббисты "таджикского проекта") были отстранены от своих должностей 54. Проект "Большого Таджикистана" был окончательно похоронен 55.

Неудача проекта "Большого Таджикистана" была во многом закономерна. Главная причина – неуверенность власти в целесообразности такого передела и сильная инерция уже принятых решений. Большую роль сыграло сопротивление сформировавшейся "узбекской элиты", которая не стала без боя сдавать свой привилегированный статус. Кроме того, были созданы символические ресурсы "узбекскости", от которых теперь было трудно отказаться. Повторить всю ту процедуру смены идентичности, которую прошли "узбеки", и перезаписать "узбеков" в "таджиков" теперь, видимо, было невозможно. В самом Узбекистане тоже произошли изменения: в 1930 г. столица Узбекистана была перенесена из Самарканда в Ташкент, представители ташкентской и ферганской элиты заняли многие важные должности, тогда как бухарская элита, которая могла легче расстаться со своей "узбекскостью" (как показал пример многих бухарских деятелей), постепенно утеряла свои прежние позиции. На рубеже 1920-1930-х недавно появившаяся власть все еще была способна к самым радикальным переменам, схожим с теми, что были в начале 1920-х гг., но уже накопленные этой властью опыт и ресурсы становились внутренними ограничителями для новых реформ.

Несмотря на провал, само обсуждение проекта "Большого Таджикистана" не прошло бесследно. В результате был создан "Малый Таджикистан", который представлял собой нечто среднее между бывшей "Восточной Бухарой", всего лишь отсталым и труднодоступным регионом, и "Большим Таджикистаном". По территории он больше напоминал "Восточную Бухару", но по статусу (отдельная союзная республика) и способу обоснования (этничность) сохранил все элементы планируемого "Большого Таджикистана". Передача в состав республики г. Ходжента и западной Ферганы легитимировало важный факт: таджики – это не только горные жители далекой окраины, но и оседлое население равнин, жители крупных городов, потомки письменной цивилизации. Претензии "таджикского проекта" получили материальное воплощение и подтверждение, но не были удовлетворены полностью. Именно в этой конструкции стал формироваться таджикский национализм.

Постсоветские национализмы
Национализм повсеместно возникает при некоторых схожих обстоятельствах: экономическая модернизация, развитие массовой культуры и "печатного капитализма", свержение или десакрализация монархий, снижение роли религии и т.д. Перечень этот может быть разным в зависимости от предпочтений того или иного автора. Даже признание того факта, что нация возникает на какой-то более ранней этнической основе, не подвергает сомнению все вышеперечисленные факторы, благодаря которым аморфная этничность преобразуется в национальное сообщество 56. Почему же, если условия возникновения национализма везде примерно одинаковые, сами национализмы порой весьма существенно друг от друга отличаются? Существует множество попыток классифицировать типы национализмов (и типы наций) и объяснить различие между ними. Впрочем, любые попытки создать какую-то обобщающую типологию пока приводят лишь к новым сомнениям и разногласиям.

Не претендуя на какие-то далеко идущие выводы, я попробую сравнить между собой узбекский и таджикский национализмы. Очень редко кто из исследователей обращает внимание на то, что эти два национализма не просто различаются, но и асимметричны, противоположны, образуют два полюса, которые одновременно отталкиваются друг от друга и притягиваются обратно. Чаще исследователи подчеркивают общие черты среднеазиатских национализмов. Назову некоторые из этих черт: изначальное восприятие государственности как "национальной"; описание нации в этнических терминах, связанных с советской марксистской традицией и "теорией этноса"; особое внимание к проблемам национального языка; интерес с историческим корням и древней истории и т.д. 57. Все это позволяет квалифицировать среднеазиатские национализмы как "этнонационализмы" 58. Однако в действительности все не так просто. Между узбекским и таджикским национализмами, при всем их внешнем сходстве, есть довольно существенные отличия, которые являются результатом той "родовой травмы", которую эти национализмы пережили в 1920-е гг.

Узбекский этнонационализм
"Узбекский проект" был реализован в 1920-е гг. как усеченный вариант "туркестанского проекта". Современный узбекский национализм до сих пор несет на себе отпечаток идеи пантюркизма 59. Это выразилось в 1990-е гг. в стремлении узбекских властей копировать турецкую модель политического устройства и развития, которая подразумевает сугубо светский характер государства, ориентацию на просвещенный авторитаризм, модернизационную риторику. Причем Узбекистан ("Малый Туркестан") попытался стать не просто частью "тюркского мира" (символом чего стал от кириллицы к латинице), но и одним из центров этого мира. Узбекский президент И. Каримов провозгласил идею регионального союза "Туркестан – наш общий дом", что означало реанимацию джадидской идеи "Большого Туркестана". Правда, со временем отношения с Турцией охладели, а "общий дом Туркестан", подразумевающий региональную узбекскую гегемонию, у соседей восторга не вызвал. Тем не менее, элементы и стратегии, из которых складывался когда-то проект "Большого Туркестана", продолжают доминировать в национальной идеологии современного Узбекистана.

Главное внутреннее противоречие узбекского национализма – это противоречие между этнической интерпретацией нации и ее фактической неэтнической природой. На него нанизываются все прочие элементы национальной идеологии: отношение к джадидам и национальному размежеванию, проблема узбекской диаспоры и этнических меньшинств, отношение к таджикам и пр.

Возьмем труд Каримова "Узбекистан на пороге XXI века" (1997) 60. При чтении данного документа, которое изучают в школах и институтах, возникает странное ощущение, что различные его части, посвященные истории, как будто написаны разными людьми и для разных целей. С одной стороны, президент Узбекистана пространно пишет о древности "узбекского народа" и о возрождении "узбекской государственности", предваряя эти рассуждения вполне логичным для данного этнонационалистического тезиса утверждением: "...Современные коренные этносы [...] прошли сложный и своеобразный путь формирования как нации, корни которых были заложены в прошлом..." 61. С другой стороны, высокопоставленный автор критикует политику, "...которую вела Российская империя и продолжала вести Советская власть по созданию территориально-административных границ республик в Центральной Азии..." 62. Из отдельных частей книги можно понять, что Каримова больше устраивает ситуация, когда "этносы" были не разделены национальными границами и существовали в своеобразном симбиозе друг с другом: "...в Туркестане существовало смешанное расселение племен и народов [...], тесно связанное общностью культуры и языков. Такой мозаичности этнической карты региона способствовала и этнокультурная, и религиозная близость населяющих его народов..." 63.

Между этими двумя позициями существует очевидный конфликт: либо закономерным итогом развития "узбекской государственности" является Узбекистан, образованный, напомню, при большевиках в 1924-25 гг., либо большевики, напротив, нарушили логику развития "государственности" в Средней Азии и навязали ей национальное деление, тогда как должен был возникнуть "многоэтничный" Туркестан? Или одно, или другое.

Чувство недоумения усиливается при ознакомлении с трудами Института истории АН Республики Узбекистан, который после встречи с И. Каримовым в 1998 г. взял на себя обязательство "создать историю узбекской государственности". В книге "Очерки по истории государственности Узбекистана" (2001), которая предваряет планируемый многотомный фундаментальный труд "История государственности Узбекистана", говорится о "факте самостоятельного возникновения, становления и развития национальной государственности на протяжении нескольких тысячелетий" 64, об "автохтонной этнокультурной основе" и "традиционности существования узбекской государственности" 65. Там же упоминается "генетическая память узбекского народа", в которой живет "корневой стержень государственности" 66. И при этом, разумеется, "...История становления государственности Узбекистана берет свое начало со II тысячелетия до н.э., с эпохи бронзы..." и , соответственно, речь идет о "трехтысячелетней истории национальной государственности узбекского народа" 67. Однако, когда речь идет о борьбе за "национальную автономию Туркестана" и за "национально-территориальное самоопределение" в начале XX в., авторы почти ни разу не упоминают термина "узбеки" и заменяют его термином "туркестанцы".

Такая "забывчивость" объясняется в другой книге, выпущенной Институтом истории, – "Туркестан в начале XX века" (2000). Здесь также много говорится об "узбекском народе", но когда речь заходит о национально-государственном размежевании в Средней Азии в 1924 г., авторы сочувственно начинают цитировать утверждения о том, что "различные народности Средней Азии живут чересполосно", что "сильное смешение племен и народностей должно было само по себе вести их к постепенному слиянию и сближению", что "культура Средней Азии является культурой единой" 68. В книге недвусмысленно заявлено, что национальное размежевание было задумано для борьбы с национально-освободительным движением, национальное размежевание прервало "тысячелетнюю историю среднеазиатской [а не узбекской!!! – С.А.] государственности", в которой "сложившаяся полиэтничность ее населения" сочеталась с "общностью хозяйственной, бытовой, религиозной, духовно-культурной жизни", где "каждый этнос, занимая определенную нишу, оставался составной, неизменно равноценной частью этой общности", а в результате размежевания ей на смену пришли "ранжирование, дифференциация этносов" 69.

Итак, с одной стороны, "узбекский этнос" и "узбекская государственность" насчитывают по меньшей мере 3 тысячелетия и "возрождаются" спустя десятилетия российско-советского колониализма, с другой стороны – идеалом является "полиэтническое государство", в котором различия между "этносами" максимально нивелированы. Это противоречие пытается объяснить "сторонник Ислама Каримова", бывший советский чиновник, а ныне германский эксперт и беспощадный критик советских ученых Л. Левитин в книге "Узбекистан на историческом повороте" (2001) 70. Мнение Левитина заслуживает отдельного внимания потому, что он выполняет роль "официального рупора" Каримова для западной публики. Соответственно, он позволяет себе более свободно излагать официальную точку зрения и, может быть, высказывать то, что власти Узбекистана думают, но не решаются сказать публично.

Левитин пишет: "...Узбекистан не может рассматриваться изолированно, в пределах его сегодняшних границ, поскольку он является центральной, интегрирующей частью более крупного культурного пространства...", "...духовная и материальная культура Узбекистана является в то же время сердцевиной духовной и материальной культуры этого региона..." 71. Из этого вытекает, что "узбекский народ", который имеет древние корни, должен включать в себя не только тюрков, но и тесно связанных с ними культурно оседлых таджиков 72. Левитин даже упоминает единый "узбекско-таджикский этнос" 73. Соответственно, национально-государственное размежевание 1920-х гг. стало искусственным разделением на искусственно созданные "новые нации" узбеков и таджиков (испугавшись своей смелости, автор добавляет, что так считают "некоторые ученые") 74. Правда, за этим следует уточнение: "...объединение большей части населения Средней Азии в одну узбекскую нацию имело веские объективные историко-культурные основания..." и нынешние узбеки теперь – это "сложившийся этнос", тогда как равнинные таджики в нацию не превратились 75. Тем не менее, если бы советская власть не "отделила таджиков от узбеков", то сегодня могла бы возникнуть "уникальная двуязычная нация" 76.

Президент Каримов в одном из своих выступлений, повторяя Левитина, говорил: "...в основе мы один народ, который говорит на двух языках, таджикском и узбекском..." 77. Эта идея не получила какого-то теоретического обоснования узбекской идеологов, но фактически превратилась в полуофициальную идеологему. При этом я хочу обратить внимание, что призыв "мы с вами одной крови" обращен скорее к таджикам или ираноязычному населению самого Узбекистана, нежели к таджикам вообще или таджикам Таджикистана. Узбекских лидеров интересует в первую очередь единство государства, для которого языковые и культурные различия могут представлять угрозу. Единственным инструментом сохранения государства является игнорирование этих различий и одновременно активная политика ассимиляции и интеграции мелких групп в единую общность.

Внимание узбекского национализма к государству, а не культуре, предопределяет и отношение Узбекистана к узбекским диаспорам в других государствах. Точнее, отсутствия какого-либо отношения к ним. Каримов говорит: "…в мире одна узбекская нация, нет национальных различий между хорезмийцем, ферганцем, сурхандарьинцем – все они узбеки…" 78. В этом перечислении все узбеки, которые живут за пределами Узбекистана, "забыты" – они вольно или невольно исключены из "узбекской нации". Проект "Малого Туркестана" самодостаточен, поэтому амбиции узбекских идеологов не выходят за границы созданного государства.

Таджикский этнонационализм
Таджикский национализм является зеркальным отражением узбекского национализма. Претензии таджикской нации идентичны претензиям узбекской нации, но "Малый Таджикистан" в том виде и в тех границах, в которых он существует, удовлетворить этим претензиям никак не может. Гипертрофированное внимание таджикского национализма к языку, культуре и истории компенсирует его небольшой интерес к маленькому и слабому государству.

Президент Таджикистана Э. Рахмонов свою книгу "Таджики в зеркале истории" начинает с вопросов: "…Кто мы, откуда, из каких корней произросли? Кто были наши первые предки, из каких краев они пришли, в каких пределах жили?…" 79. Автор подчеркивает огромную роль истории для таджикского самосознания: "…один из главных источников истинного национального самосознания – это постоянное обращение к героическому прошлому своего народа…" 80. Не находя в современности желаемого "Большого Таджикистана", таджикский национализм ищет его прошлом и размышляет над вопросом, почему нынешний Таджикистан не соответствует национальному идеалу.

Идея "Большого Таджикистана" была сформулирована в виде концепции "Исторического Таджикистана", которую одним из первых обосновал таджикский историк Н. Негматов. "Исторический Таджикистан", согласно его определению, "…занимал западные подножия высочайших хребтов "Высокой Азии" – горного узла Гималаев и Тибета, полностью Тяньшань, Памиро-Алай, Гиндукуш, Иранское нагорье, Аму-Сырдарьинский и Мургабо-Герирудский бассейны…" 81, т.е. всю территорию Узбекистана и Таджикистана, значительную часть территорий Кыргызстана и Туркменистана, часть территории Казахстана, Китая, Афганистана и Ирана! Это "прошлая территория этнического формирования таджикского народа" или "этнокультурная территория исторического расселения таджикского народа в 1 тыс. н.э." 82. На центральной площади таджикской столицы Душанбе, на месте, где когда-то стоял памятник Ленину, был сооружен комплекс, посвященный памяти Исмаила Самани, основателя государства Саманидов в IX вв., когда территория "Исторического Таджикистана" приобрела государственные границы. Около памятника властителю появилась каменная карта, которая демонстрирует очертания "Большого Таджикистана" 83.

Идея "Исторического Таджикистана" ставит перед таджикским национализмом целый ряд сложных вопросов 84. Первый из них – чем таджики отличаются от иранцев, которые также вправе претендовать на наследство "Исторического Таджикистана". Некоторые идеологи предлагают считать таджиков частью "большой иранской нации", что скорее подрывает основы современной таджикской государственности. Задача же защитить "таджикскость" и дать ей раствориться в "иранскости" вызывает большие проблемы, поскольку различия между таджиками и иранцами носят в большей степени религиозный (первые сунниты, вторые шииты), нежели культурный или языковой характер 85. Однако такой религиозный акцент вызывает новые опасения. Во-первых, "исламскость" и суннизм скорее провоцируют антинациональные настроения и создают совершенно другие лояльности и альянсы. Во-вторых, внутри "таджикской нации" (на территории Таджикистана) существуют группы, которые придерживаются шиитской веры, – это, в частности, памирцы-исмаилиты (есть также таджики-исмаилиты и таджики-шииты), по отношению к которым таджикский национализм должен скрывать свою исламско-суннитскую окраску 86.

Второй сложный вопрос таджикского национализма – отношение к "таджикской диаспоре". Проект "Большого Таджикистана" в 1920-е гг. включал в себя все ираноязычное и все смешанное (двуязычное – ирано-тюркоговорящее) население бывшего Туркестанского края, Бухарского эмирата и Хивинского ханства. Оседлые жители этих регионов должны были, как считают идеологи таджикского национализма, стать "таджиками", но в большинстве своем превратились в "узбеков". Проект претендовал также на тюркоязычных "сартов", культура и история которых могла быть интерпретирована как культура и история "таджиков", "забывших" таджикский язык (случись так, таджикский и узбекский национализмы сегодня поменялись бы местами). Но не имея особых надежд вернуться к идее создания "Большого Таджикистана" как отдельного государства, лидеры и глашатаи таджикского национализма не оставляют надежд создать "Большой Таджикистан" как конгломерат таджикских "диаспор" вокруг "Малого Таджикистана" 87.

Стратегия по отношению к "диаспорам" состоит в том, чтобы "напомнить" "таджикам", которые записаны "узбеками", что они являются на самом деле таджиками. В "Обращении к ученым и творческой интеллигенции братского Узбекистана" в 1997 г. таджикские деятели писали: "…Как помочь людям избавиться от заблуждений, от национального нигилизма, от опасения называть свою подлинную национальность, испытываемого жителями Бухары и Самарканда на протяжении десятилетий? Можно ли ожидать, что сейчас они сразу признают себя таджиками? По нашему мнению, необходимо развернуть разъяснительную работу среди населения Бухары и Самарканда с помощью средств массовой информации – телевидения, радио, газет, а также посредством лекционной работы специалистов-обществоведов…" 88. Этничность, к которой апеллируют таджикские националисты, является подчеркнуто объективистской: не имеет значения, как "таджики" себя в данный момент ощущают и называют (а они, как правило, именуют себя "узбеками"), важно, знают ли они таджикский язык и говорят ли на нем, имеют ли они европеоидные черты лица, насколько оседлой является их культура и быт – при этих условиях они являются таджиками. При этом взоры таджикского национализма направлены прежде всего в сторону Бухары и чуть меньше Самарканда. "Священная" земля Бухары символически даже присутствует в комплексе Исмаила Самани в Душанбе. При этом "потенциальные" таджики Ферганской долины, Киргизии, Казахстана интересуют меньше. Не существует активной дискуссии и по поводу таджиков Афганистана, хотя "таджикская диаспора" в этом государстве могла бы насчитывать несколько миллионов человек.

С проблемой, каким должен был быть "Большой Таджикистан", связан вопрос о том, почему проект "Большого Таджикистана" не состоялся. Вопрос "кто виноват" тоже стал частью национальной идеологии. Красной нитью через весь текст книги "Таджики в зеркале истории" проходят рассуждения о "натиске чужеземных завоевателей", о выживании "под игом империй", о "самоотрицании и возвеличивании чужого". Э. Рахмонов настойчиво использует понятие "культ чужого": даже сегодня "преклонение перед чужеродным проявляется вновь, но теперь уже в новом одеянии", достижения таджикской истории приписываются "соседним народам и странам", "расцениваются как общие достижения таджикского и других соседних народов"; "…Враги нашей нации очень старались стереть со скрижалей истории само имя таджика. Но таджикская нация, пройдя через многочисленные тяготы и невзгоды, сумела в кровопролитных войнах отстоять и защитить свою национальную самобытность, сберечь свое имя, язык, культуру, старинные обычаи, традиции и верования…" 89.

Нетрудно догадаться, что "чужие" – это тюрки, точнее узбеки. Рахмонов намекатет на это, но такой идеолог таджикского национализма, как Р. Масов (директор Института истории), не стесняясь в выражениях, прямо пишет об этом в серии своих работ ("История топорного разделения", "Таджики: под грифом "секретно"", "Таджики: вытеснение и ассимиляция") 90. Р. Масов сформулировал несколько ключевых тезисов: революция 1917 г. была "величайшим событием" в истории таджикского народа, национально-государственное размежевание было исторически правомерно и необходимо; но задуманное Советской властью было реализовано неправильно, "начало геноциду в отношении таджикского народа" положили пантюркисты ("великоузбекские шовинисты") 91.

Узбеки (тюрки) вытеснили таджиков в горы, ассимилировали таджиков, отняли у них земли, присвоили себе их культуру и достижения, уничтожили "Исторический Таджикистан", а в 1920-е гг. всячески препятствовали созданию Таджикского государства. "Во всем виноваты узбеки" – это один из главных лозунгов таджикского национализма 92. Любопытно, что, допустим, афганские таджики таких чувств по отношению к тюркам не испытывают и их историческими соперниками являются скорее пуштуны. Это означает, что антиузбекизм – вовсе не изначальная черта таджикского национализма, а благоприобретенная при вполне определенных исторических обстоятельствах, о которых я писал в первой части статьи.

Еще один парадокс заключается в том, что едва ли не большинство "пантюркистов", которые создавали Узбекистан, могли бы легко стать "таджиками" (и многие "таджиками" стали), сложись ситуация в 1920-е гг. иначе. Поэтому тема узбекской агрессии обязательно сочетается с темой предательства. Ее повторяет Э. Рахмонов: "…Некоторые из таджикских деятелей стали пособниками и орудием в руках пантюркистских шовинистов…" 93. Тему предательства обязательно сопровождает поиск "подлинных" этнических корней. Причем, что характерно, поиск таджикских корней у лидеров и деятелей Узбекистана (начиная с Файзуллы Ходжаева и заканчивая Исламом Каримовым) сочетается с поиском тюркских корней у лидеров и деятелей Таджикистана. Ни один из таджикских руководителей последнего десятилетия, начиная Р. Набиевым и заканчивая Э. Рахмоновым не избежал таких подозрений и обвинений.

Таджикский национализм, внутри которого в 1920-е гг. было заложено стремление вырваться за рамки "Восточной Бухары" и создать "Большой Таджикистан", по-прежнему остается языковым и культурным национализмом, для которого то небольшое государство, которое сегодня называется "Таджикистаном", не является главной ценностью. Возможно, именно это в итоге привело к гражданской войне 1992-1997 гг., которую все эксперты назвали "кризисом таджикской идентичности". Факт остается фактом: внутренне сложный и иерархичный узбекский национализм оказался устойчивее к потрясениям, нежели более культурно гомогенный, но менее гражданский таджикский национализм.

***
В настоящей статье я не ставил своей целью обсудить все спорные вопросы, касающиеся истории формирования среднеазиатских национализмов. За рамками анализа остался, например, такой важный вопрос: являются ли среднеазиатские национализмы массовым стихийным движением, обретают ли национальные символы эмоциональную силу вне политических проектов и идеологических конструкций, становится ли национальная идентичность со всеми своими внутренними противоречиями принадлежностью каждого отдельного человека? Одни специалисты полагают, что на протяжении XX столетия проекты создания "узбекской нации" и "таджикской нации" были воплощены в реальность, благодаря целому арсеналу задействованных в этом процессе инструментов, включая переписи, паспортную систему, систему образования, прессу и т.д. Другие, напротив, считают, что оба проекта остались политическими и интеллектуальными конструкциями, тогда как в реальной жизни население Средней Азии сохраняет множество самых разнообразных идентичностей, которые имеют в повседневной жизни и политике гораздо более важное значение, чем принадлежность к "узбекам" и "таджикам".

Я пока не готов однозначно встать на ту или другую позицию. Не вызывает сомнения лишь тот факт, что национализм и националистический образ мысли является сегодня мощной силой в среднеазиатском обществе, силой, которая способна и удержать новые государства от дезинтеграции, и ввергнуть их в пучину конфликтов.

1 Мухитдинов Н. Годы, проведенные в Кремле. Ташкент, 1994. С.162-163.

2 Kedourie E. Introduction // Nationalism in Asia and Africa / E. Kedourie (ed.). London: Weidenfeld and Nicolson, 1971. P.28.

3 См.: Абашин С.Н. О самосознании народов Средней Азии // Восток. 1999, № 4.

4 См. подробно: Khalid A. The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 1998.

5 Очень важно отметить идейное влияние, которое было очень разнообразным и включало в себя такие течения как либерализм, социализм и т.д. Это важный аспект для понимания эволюции среднеазиатских национализмов, но я оставляю его за рамками настоящей статьи.

6 С проектом "Туркестана" отчасти конкурировал более старый проект "Алаш-орды" (или проект "Казакстана"), который активно продвигался некоторыми лидерами казахской элиты.

7 Туркестан в начале XX века: к истории истоков национальной независимости. Ташкент, 2000. С.153.

8 Там же. С.154.

9 Известия ТуркЦИК. 24 марта 1920 г. (цит. по: Гордиенко А.А. Создание советской национальной государственности в Средней Азии. М., 1959. С.93).

10 Уже в 1922 г. Т. Рыскулов, "осознавший" свои ошибки, стал председателем Совнаркома ТАССР.

11 Carlisle D.S. Soviet Uzbekistan: State and Nation in Historical Perspective // Central Asia in Historical Perspective / B.F. Manz (ed.). Boulder - San Francisco – Oxford: Westview Press, 1996. P. 108.

12 Цит. по: Гордиенко А.А. Создание советской национальной государственности. С.150.

13 Влиятельный советский чиновник Г. Сафаров писал в 1921 г., что киргизы, узбеки и туркмены составляют "три основные национальные группы в Туркестане", "…Правда, эти нации далеко еще не сложились в прочные объединения людей, говорящих на одном языке, живущих на одной территории, связанных общим экономическим оборотом и культурной общностью. Их оформление еще предстоит…" (Сафаров Г. Очередные вопросы национальной политики. Ташкент, 1921. С.8). Надо добавить, что в официальных документах Туркестанской республики национальные имена звучали не слишком часто, их нередко заменяло описательное определение "коренное население" (см. Сборник важнейших декретов, постановлений и распоряжений правительства ТССР за 1917-1922 гг. Ташкент, 1923).

14 Весной 1920 г. пало Хивинское ханство и провозглашена Хорезмская Народная Советская Республика, в 1923 г. переименованная в Хорезмскую Советскую Социалистическую Республику.

15 А.З. Валидов довольно подробно описывает в своих воспоминаниях, как большевики привлекли его для борьбы с Колчаком. Апофеозом международного союза с пантюркскими силами стал организованный большевиками знаменитый Съезд народов Востока в Баку в 1920 г. (см.: Заки Валиди Тоган. Воспоминания. Борьба мусульман Туркестана и других восточных тюрок за национальное существование и культуру. М., 1997)

16 Туркестан в начале. С.538.

17 Заки Валиди Тоган. Воспоминания. С.295.

18 Там же. С.305, 311, 352. А.З. Валидов, например, называл того же Рыскулова легальным деятелем Национальной федерации Туркестана.

19 Туркестан в начале. С.547-548.

20 Там же. С.549.

21 Масов Р. История топорного разделения. Душанбе, 1991. С.36-37. В 1923 г. одной из тем обсуждений в ЦК РКП(б) было так называемое "дело Султан-Галиева", коммуниста-татарина, которого подозревали в тайной подрывной работе и связях с Валидовым (см.: Тайны национальной политики ЦК РКП. Стенографический отчет секретного IV совещания ЦК РКП, 1923 г. М., 1992). Это "дело" отражает тот страх, который существовал в этот момент у большевистской верхушки перед явными и, главное, неявными проявлениями "пантюркизма".

22 Туркестан в начале. С.643.

23 Сначала планировалось размежевать Туркестан и Бухарскую республику, Хорезмская же республика должна была сохранить свой статус. Однако едва ли не в последний момент было решено и Хорезм включить в процесс национального размежевания.

24 Д. Карлайл полагает, что проект "Узбекистан" был в действительности проектом "Большой Бухары", в котором национальный элемент играл второстепенную роль (Carlisle D.S. Soviet Uzbekistan: State and Nation in Historical Perspective // Central Asia in Historical Perspective / B.F. Manz (ed.). Boulder - San Francisco – Oxford: Westview Press, 1996. P. 111, 114-115). Он имеет в виду, что этнический аспект при создании Узбекистана был второстепенным. Однако и в "туркестанизме" этнический аспект не был основополагающим, поэтому "Узбекистан" вполне может быть назван "Малым Туркестаном".

25 См.: Fragner B.G. The nationalization of the Uzbeks and Tajiks // Muslim Communities Reemerge: Historical Perspectives on Nationality, Politics and Opposition in the Former Soviet Union and Yugoslavia / Kappeler A., Simon G., Brunner G., Allworth E. (Eds.). Durham and London: Duke University Press, 1994. P.21.

26 Я не рассматриваю все варианты размежевания в Средней Азии, которые обсуждались. Тот вариант, который был реализован, видимо, отражал наиболее широкие интересы. Однако и он был в какой-то мере случайным. Например, часть туркестанских лидеров выступила против создания национальных республик и выдвигала проект создания единого государственного образования в Средней Азии по примеру Закавказской федеративной республики (с включением в нее Казахстана). Часть предлагала провести размежевание только внутри Туркестанской республики.

27 См.: Abramson D. Identity counts: the Soviet legacy and the census in Uzbekistan // Census and Identity: The Politics of Race, Ethnicity, and Language in National Censuses / Ed. by D.I.Kertzer and D.Arel. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. P.187-196.

28 См.: Ильхамов А. Археология узбекской идентичности // Этнический атлас Узбекистана. Ташкент, 2002; Абашин С.А. Население Ферганской долины (к становлению этнографической номенклатуры в конце XIX – начале XX века) // Ферганская долина: этничность, этнические процессы, этнические конфликты. М., 2004.

29 Немченко М. Национальное размежевание Средней Азии. М., 1925. С.3.

30 Н. Лутфуллаев (Насратулла Махсум) в 1926-29 гг. был председатель ЦИК ТАССР, в 1929-33 гг. – председателем ЦИК ТССР, в 1933 г. был освобожден от постов и в конце 30-х репрессирован.

31 В число "таджиков" были включены все памирские народности, которые были исмаилитами и говорили на своих особых языках.

32 Масов Р. История. С.34.

33 С такими предложениями выступил Н. Лутфуллаев (Масов Р. История. С.50-51; Масов Р. Таджики: вытеснение и ассимиляция. Душанбе, 2004. С.64).

34 Масов Р. История. С.53-60.

35 Такая "скромность" вызвала ироническую перепалку членов таджикской подкомиссии с казахом С. Ходжановым, который пытался как-то обострить дискуссию и предлагал включить себя в число "таджиков" (Масов Р. История. С.42-47). Вообще же Ходжанов считал названия "узбек" и "туркмен" фикциями и был противником национального размежевания (Турсунов Х.Т. Образование Узбекской Советской Социалистической Республики. Ташкент, 1957. С.118).

36 Масов Р. История. С.140-145.

37 Там же. С.115-126.

38 Кстати, многие из них позже, в эпоху гонений и репрессий, получили защиту от Таджикистана.

39 Масов Р. История. С.132.

40 Полный набор таких аргументов был изложен в Докладной записке в комиссию по разрешению пограничных споров между Узбекской ССР и Таджикской ССР Н. Мухамедовым от 29 декабря 1929 г. (см.: Масов Р. История. С.174-189).

41 Масов Р. История. С.146-151. Мухитдинов принадлежал к богатой купеческой бухарской семье. Глава этой семьи – Мухитдин Мансуров – и все ее члены составили костяк антиэмирской оппозиции (см. Генис В. Вице-консул Введенский. Служба в Персии и Бухарском ханстве (1906-1920 гг.). Российская дипломатия в судьбах. М., 2003. С.313-318). В 1920 г., после свержения эмира, А. Мухитдинов, один из сыновей Мансурова, стал председателем Ревкома БНСР, в 1921 г. он был с этой должности фактически снят (его считали сторонником Энвер-паши), но возглавил не менее важную должность назира торговли и промышленности БНСР, в 23 г. стал зампредсовназиров и главой Бухарского экономического совета, с декабря 1924 г. – зам. Пред. Ревкома ТАССР, председатель Госплана ТАССР, нарком внутренней торговли, с декабря 1926 по январь 1929 гг. – председатель СНК Таджикской АССР. Родственники Мухитдинова возглавляли крупные предприятия в Узбекистане.

42 Масов Р. История. С.71.

43 Там же. С.149. А.З. Валидов в своих "Воспоминаниях" задним числом называл Мухитдинова "таджиком по происхождению", который "хорошо усвоил тюрскский дух Туркестана" (Заки Валиди Тоган. Воспоминания. С.287). Валидов то ли с иронией, то ли с восхищением вспоминает, что в 1920 г. глава Бухарской республики Мирза Абдулкадыр Мухитдинов наизусть читал валидовскую статью "Богатство духовной культуры Туркестана" (Там же. С.130).

44 Масов Р. История. С.149.

45 Там же. С.150, 151.

46 Там же. С.151.

47 Кстати, лоббистами "таджикского проекта" был целый ряд академических ученых. Еще в 1920 г., после своей поездки в Туркестан, востоковед В.В. Бартольд протестовал против того, что власть поддерживает узбеков, киргизов и туркмен, тогда как "древнейшие жители края, таджики, были забыты" (Бартольд В.В. Таджики. Исторический очерк // Бартольд В.В. Сочинения. Т.2. Ч.1. М., 1963. С.468; см. также: В.В. Бартольд о национальном размежевании в Средней Азии // Восток. 1991, №5). В 1925 г. были изданы две книги – "Таджикистан" и "По Таджикистану". Особое отношение к иранской культуре было связано, помимо прочего, с интересом к "арийской теме", которая увлекла российских ученых еще в конце XIX в. (Ларюэль М. Умозрительная Центральная Азия: поиски прародины арийцев в России и на Западе // Вестник Евразии. 2003, № 4(23)).

48 Масов Р. История. С.125.

49 Р. Масов утверждает, что министр иностранных дел СССР Б. Чичерин поддержал план "Большого Таджикистана". Правда, доказательств этому не существует.

50 Масов Р. История. С.120.

51 Власти размышляли, нужно ли поддерживать Бачаи-Сакао или не нужно, и в конце концов решили сделать ставку на его противников. Хабибуллахан пришел к власти в январе 1929 г., а уже осенью того же года был свергнут Надир-ханом. Поражение Бачаи-Сакао совпало с угасанием интереса у центрального руководства к "таджикскому проекту". Впрочем, эта тема нуждается в дальнейшем изучении.

52 Любопытно, что среди тех, кто готов был поддержать Бачаи-Сакао, были ГПУ и Коминтерн, тогда как Народный комиссариат иностранных дел выступал против (см.: Бойко В.С. Советский Союз, Коминтерн и Афганистан в конце 1920-х – начале 1930-х годов // Восток. 1998, № 4).

53 Масов Р. История. С.99-100. Надо иметь в виду, что в это время все еще обсуждались разные проекты передела Средней Азии. В частности, по-прежнему вполне серьезно лоббировался проект создания единой "Среднеазиатской федерации".

54 А. Мухитдинов был снят со своей должности еще в 1929 г. На смену прежним лидерам приходят новые – ходжентцы, которые в 1920-е гг. занимали высокие должности в Туркестанской республике и Узбекской ССР (А. Рахимбаев, А. Мавлянбеков и др.). Все они из "узбеков" превращаются в "таджиков".

55 В 1929-1930-е гг. Москва потеряла интерес к "национальному вопросу" и переключилась на классовую борьбу в деревне и коллективизацию. Возможно, это тоже один из внешних факторов, который воспрепятствовал проекту "Большого Таджикистана".

56 См.: Smith A. National Identity. Reno, Las Vegas, London: University of Nevada Press, 1991.

57 См.: Smith G. Post-colonialism and borderland identities // Nation-building in the Post-Soviet Borderlands/ The Politics of national Identities / ed. by G.Smith, V.Law, A.Wilson, A.Bohr, E.Allworth. Cambridge: Cambridge Uiversity Press, 1998. P.15-16; Roy O. The New Central Asia: The Creation of Nations. London: I.B.Tauris, 2000. P. 161-189.

58 См.: Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года. СПб., 1998. С.162.

59 О пантюркистских настроениях среди узбекской элиты в начале 1990-х гг. см.: Hyman A. Turkistan and pan-Turkism revisited // Central Asian Survey. 1997, * 16(3).

60 Каримов И. Узбекистан на пороге XXI века: угрозы безопасности, условия и гарантии прогресса. Ташкент, 1997.

61 Там же. С.69.

62 Там же. С.72-73.

63 Там же. С.73.

64 Очерки по истории государственности Узбекистана. Ташкент, 2001. С.3.

65 Там же. С.5.

66 Там же. С.5.

67 Там же. С.13, 189.

68 Туркестан в начале. С.648-649.

69 Там же. С.666, 668.

70 Левитин Л. Узбекистан на историческом повороте. Критические заметки сторонника президента Ислама Каримова. М., 2001.

71 Там же. С.61.

72 Там же. С.77-82, 104.

73 Там же. С.113.

74 Там же. С.116.

75 Там же. С.116.

76 Там же. С.117.

77 Правда Востока. 1 декабря 1998 г. (см. также: Djumaev A. Nation-Building, Culture, and Problems of Ethnocultural Identity in Central Asia: The Case of Uzbekistan // Can Liberal Pluralism Be Exported? Western Political Theory and Ethnic Relations in Eastern Europe / Kymlicka W., Opalska M. (Eds.). Oxford, N.Y.: Oxford University Press, 2001. P.338-340). Сам И. Каримов родом из Самарканда и является по происхождению, как убеждены многие в Узбекистане, "этническим таджиком". Выходцы из Самарканда и Джизака, которые пришли к власти вместе с Каримовым, считаются "таджиками" или "ирони" (потомки персиян). Однако в общественном мнении это один из кланов внутри узбеков, а не "чужеземцы".

78 Каримов И. Узбекистан на пороге XXI века. С.99.

79 Рахмонов Э. Таджики в зеркале истории. Кн.1. От арийцев до Саманидов. L., [без даты]. С.125.

80 Там же. С.125.

81 Негматов Н.Н. Таджикский феномен: теория и история. Душанбе, 1997. С.21-22.

82 Там же. С.71.

83 Героем узбекской национально-исторической мифологии стал эмир Тимур (XIV), чей памятник украсил столицу государства. "Индустрия Тимура" также напоминает о былом величии, в том числе размерах, "узбекского государства", которое было при Тимуре (см., например: March A.F. The use and abuse of history: ‘national ideology’ as transcendental object in Islam Karimov’s ‘ideology of national independence’ // Central Asian Survey. 2002, * 21 (4)). Узбекская идеология пытается не замечать хорошо известного всем факта, что Тимур не называл себя "узбеком", а "узбеками" были пришельцы с севера, которые в XVI в. уничтожили государство Тимуридов.

84 См. также: Roy O. The New Central Asia. P.122.

85 Одним из вариантов сменить акценты и передвинуть центр внутри иранской общности от иранцев к таджикам является попытка опереться на символы зороастризма, местом происхождения которого считается Средняя Азия. Отсылки к зороастризму позволяют также включить в национальную идеологию богатую доисламскую мифологическую традицию, а кроме того – противодействовать исламскому антинационализму. Зороастризм также протягивает нить к арийской тематике, которая является одним из важных символических ресурсов таджикского национализма.

86 Способы, которыми таджикский национализм, пытается сделать "таджиками" памирцев, говорящих на своих особых языках и имеющих особую культуру, – это отдельная тема для анализа (см., например, дискуссию в "Советской этнографии" № 5 за 1989 г.). Могу лишь сказать, что в данном случае таджикский национализм становится очень похожим на узбекский в вопросе о роли языка и культуры для определения нации.

87 В этом таджикский национализм становится похожим на еврейский и армянский национализмы, о чем Э. Рахмонов прямо пишет в книге "Таджики в зеркале истории".

88 Джунбиш. 1997, № 6 (октябрь). См. также: Рахимов Р.Р. К вопросу о современных таджикско-узбекских межнациональных отношениях // Советская этнография. 1991, № 1.

89 Рахмонов Э. Таджики в зеркале истории. С.128, 210.

90 См.: Масов Р. История топорного разделения. Душанбе, 1991; Масов Р. Таджики: под грифом "секретно". Душанбе, 1995; Масов Р. Таджики: вытеснение и ассимиляция. Душанбе, 2004.

91 Масов Р. История. С.11-12. Есть определенная ирония истории в том, что Москва, которая когда-то создавала сильный и большой Узбекистан как свой форпост в Средней Азии, в 1990-е гг. своим главным союзником в регионе вынуждена была признать слабый и маленький Таджикистан, который теперь помогает сдерживать узбекскую гегемонию.

92 См.: Абашин С.Н. Регионализм в Таджикистане: становление "этнического языка" // Расизм в языке социальных наук. СПб., 2002.

93 Рахмонов. Таджики в зеркале истории. С.218.

***

Об авторе

АБАШИН Сергей Николаевич
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела Средней Азии и Казахстана Института этнологии и антропологии РАН

E-mail: abashin@iea.ras.ru

Научные интересы: ислам, семья и общественный быт народов Средней Азии, этничность
Некоторые публикации: 1) Социальные корни среднеазиатского исламизма (на примере одного селения) // Идентич-ность и конфликт в постсоветских государствах. Ред. М.Б.Олкотт, В.Тишков, А.Малашенко. М.: Московский Центр Карнеги, 1997
2) Статистика как инструмент этнографического исследования (узбекская семья в XX в.) // Эт-нографическое обозрение. 1999, № 1
3) Вопреки "здравому смыслу"? (К вопросу о "рациональности/ иррациональности" ритуаль-ных расходов в Средней Азии) // Вестник Евразии. М., 1999, № 1-2 (6-7)
4) О самосознании народов Средней Азии (как Александр Игоревич поспорил с Джоном) // Восток. 1999, № 4 (С.207-220)
5) Калым и махр в Средней Азии: о "границах" в социальных отношениях // Человек и право. Книга о летней школе по юридической антропологии (г.Звенигород, 22-29 мая 1999 г.). М., 1999
6) Многоженство: запретить нельзя разрешить? // Юридическая антропология: закон и жизнь. М.: Издательский дом "Стратегия", 2000 (С.101-115)
7) Семейный бюджет сельских узбеков // Восток. 2000, № 2 (С.61-77)
8) На разломе "южной дуги" (из блокнота этнографа) // Вестник Евразии. 2000, № 2 (9) (С.108-128)
9) Исламофобия в России: о некоторых "субъективных" предпосылках современных конфлик-тов // Конфликт-диалог-сотрудничество. Бюллетень № 3 (март-май). Конфликтогенный потенциал и проблемы этничности в регионах Российской Федерации. Москва, 2000 (С.62-72)
10) Ок-суяк - мусульманская элита Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ. 2000, № 6 (12) (С.73-82) (то же: Ok-suiak, muslim elite of Central Asia // Central Asia and the Caucausus. Journal of Social and Political Studies. 2000, * 6 (p.68-76))
11) "Исламский радикализм": выбор методов противодействия и проблема исламофобии // Конфликт-диалог-сотрудничество. Бюллетень № 5 (сентябрь-ноябрь). Социально-экономические основы этнополитических процессов в Российской Федерации. М., 2000 (С.63-74)
12) Миндонский цирюльник // Среднеазиатский этнографический сборник. Вып. 4. Памяти Владимира Николаевича Басилова. М.: "Наука", 2001 (198-218)
13) Политика вещей // XX век: Эпоха. Человек. Вещь. Состав. О.Соснина. М.: Издательство "Новый индекс", 2001 (С.122-131)
14) Потомки святых в современной Средней Азии // Этнографическое обозрение. 2001, №4 (С.62-83)
15) Миндонцы в XVIII-XX вв. История меняющегося самосознания // Расы и народы. Совре-менные этнические и расовые пробемы. Ежегодник. Вып.27. М.: Издательство "Наука", 2001 (22-54)
16) Империя и местное самоуправление: идеология реформ в русском Туркестане в конце XIX - начале XX вв. // Пространство власти: исторический опыт России и вызовы современ-ности. Серия "Межрегиональные исследования в общественных науках". Вып.3. М.: Московский общественный научный фонд, 2001 (391-412)
17) Чай в Средней Азии: история напитка в XVIII-XIX веках // Традиционная пища как выра-жение этнического самосознания. М.: "Наука", 2001 (204-230)
18) Быть или не быть общине в Туркестане: споры в русской администрации 1860-1880 годах // Вестник Евразии. М., 2001, № 4 (15) (35-62)
19) Суфизм в Средней Азии: точка зрения этнографа // Вестник Евразии. М., 2001, № 4 (15) (117-141)
20) Исламский фундаментализм в Центральной Азии: причины распространения, прогнозы на будущее // Центральная Азия и Кавказ. 2002, № 2(20) (С.71-78) (то же: Islamic fundamentalism in Central Asia: Why it appeared and What to expect // Central Asia and the Caucausus. Journal of Social and Political Studies. 2002, * 2)