Неслучайный мятеж
События в Узбекистане только начинаются

Аждар КУРТОВ

События в узбекском Андижане многие СМИ поспешили объявить началом новой бархатной революции в очередной стране СНГ. Официальный Ташкент, наоборот, охарактеризовал их как вылазку исламских боевиков. Не отвергая a priori обе эти позиции, попробуем высказать собственную точку зрения на проблему.

То, что в Узбекистане имеются многие объективные факторы, которые в любой стране обычно способствуют резкому недовольству части населения политикой властей, не подлежит сомнению. По степени жесткости политического режима Узбекистан на постсоветском пространстве находится в лидирующей группе, уступая пальму первенства лишь своему западному соседу – Туркменистану. Несмотря на проведенные пару лет назад конституционные реформы, по-прежнему фактически вся полнота власти в стране принадлежит одному человеку – президенту Исламу Каримову. Конституция Узбекистана – единственная из числа стран СНГ даже не предусматривает возможность отрешения главы государства от должности в порядке импичмента.

Президентская власть фактически отказывает в праве на свободное соревнование различных политических сил. Светской политической оппозиции просто не позволяют легализоваться, эти партии под разными предлогами не регистрируют, и, соответственно, они лишаются права на участие в выборах. Политический плюрализм, таким образом, существует только в отношении лояльных главе государства политических сил. Последние четко знают те неписанные границы дозволенного поведения, заходить за которые в республике никто не должен.

Тем самым с формальной точки зрения многопартийность в Узбекистане налицо, но на самом деле эта многопартийность не слишком отличается от той, которая имела место, скажем в ГДР, где, как все мы помним, существовало пять различных политических партий. В последних парламентских выборах в Узбекистане, кстати, участвовали также пять политических партий. Но, если в ГДР был монополизм Социалистической единой партии Германии, лишь немного оттеняемый другими ее "политическими соратниками", то в Узбекистане аналогичную роль на протяжении большей части 90-ых годов прошлого века играла Народно-демократическая партия Узбекистана (НДПУ). По сути дела это была переименованная в ноябре 1991 года коммунистическая партия Узбекской ССР. До сих пор она остается самой многочисленной в Узбекистане, объединяя в своих рядах по официальным данным свыше 580 тысяч членов.

Весьма трудно найти принципиальные отличия в позициях Социал-демократической партии "Адолат" ("Справедливость"), созданной в феврале 1995 года и насчитывающей в своих рядах около 50 тысяч партийцев, и, например, Демократической партии "Миллий тикланиш" ("Национальное возрождение"), возникшей на четыре месяца позже "Адолат" и примерно одинаковой с ней по численности. Нет ярко выраженного собственного лица и у Национально-демократической партии "Фидокорлар" ("Самоотверженные"), созданной в апреле 2000 года и объединяющей около 62 тысяч членов.

Появление в ноябре 2003 года новой политической партии – Либерально-демократической партии Узбекистана (ЛДПУ) принципиально не изменило ситуации, хотя за короткий период численность этой партии выросла до 141 тысячи и формально именно эта партия получила наибольшее число мандатов на последних парламентских выборах.

Партии светской оппозиции власти Узбекистана не допустили к выборам под предлогом, что последние не прошли процедуру регистрации. Данные партии неоднократно подавали заявки на регистрацию в Министерство юстиции республики, к которым прилагались списки их сторонников. Согласно законодательству Узбекистана число подписей сторонников партии в таких списках должно быть не менее пяти тысяч. Однако чиновники Минюста возвращали документы со ссылками на якобы имеющие места ошибки в их заполнении. Это разительно контрастирует с тем, как регистрировались лояльные президенту партии. Например, партия "Адолат" была зарегистрирована в один день с проведением собственного учредительного съезда – 18 феврали 1995 года.

Незарегистрированные политические партии "Эрк" ("Свобода"), Бирлик" ("Единство"), Партия "Свободные дехкане" и Партия аграриев и предпринимателей в основном призвали своих сторонников к бойкоту выборов. Между тем, например, движение "Бирлик" возникло еще в период перестройки, когда существовал СССР. Позднее именно из ее рядов отпочковалась партия "Эрк". Нельзя не отметить при этом, что обе эти партии во многом повинны в том, что на рубеже 90-ых годов прошлого века из Узбекистана стали в массовом порядке уезжать представители русскоязычного населения. К такому непростому решению их в немалой степени побуждали именно националистические акции активистов упомянутых партий.

Авторитарный вариант управления воплощался не только в искусственной селекции политических партий. Узбекистан весьма отличается от других центральноазиатских государств также и тем, в частности, что в его общественной системе важное место занимает институт так называемой "махалли" – своего рода общественное самоуправление, находящееся, правда, под бдительным присмотром государственных структур. Обычно махалля решает многочисленные вопросы, касающиеся социальных аспектов жизни внутри городских кварталов или кишлаков. Опираясь на этот институт, узбекское государство имеет возможность контролировать жизнь своих граждан во многом также, как это делалось в Российской империи через институт общины.

Тем самым узбекское руководство фактически заблокировало альтернативную официальной позиции политическую активность населения, как на общегосударственном, так и на низовом – территориальном уровне. Если бы при этом в Узбекистане был бы обеспечен высокий уровень жизни населения, то, возможно, такой вариант мог бы работать. Но население Узбекистана отнюдь не благоденствует, средняя заработная плата здесь на порядок меньше, чем даже в соседнем Казахстане.

В результате недовольство политикой властей ищет и зачастую находит для себя выход в иной сфере. Силе власти в Узбекистане, как и во многих других странах региона, противостоит власть исламской традиции. Узбекистан – самая исламизированная страна постсоветской Центральной Азии. Еще до прихода сюда Российской империи эта территория считалась одним из духовных центров исламской цивилизации. Даже в составе СССР, особенно после сталинской либерализации отношения к религии в 1943 году, Узбекистан был центром исламского образования.

При этом особенно непростая ситуация сложилась не в традиционных культурных центрах Узбекистана – Бухаре, Хиве или Самарканде, а именно в Ферганской долине. Этот неблагополучный даже по узбекским меркам регион стал центром распространения различных неофициальных исламских течений. Этому способствовало и то обстоятельство, что именно отсюда, в частности и из Андижана, в свое время немалое число узбеков выехало в эмиграцию в арабские страны. Сохранив определенные связи со своими родственниками на исторической родине, эти узбеки стали проводниками различных интерпретаций исламского учения, ранее не свойственных собственно узбекской традиции.

Уже в 70-ых годах ХХ века в Ферганской долине стали возникать подпольные исламские кружки. А заявку на роль в политике исламисты сделали еще в начале 1989 года. Тогда по республике прокатилась волна демонстраций мусульман с требованием отставки прежнего муфтия, возврата общинам мечетей. Власть была вынуждена отступить от прежних железобетонных атеистических позиций. Началось стремительное открытия новых мечетей и медресе. Новым муфтием был избран как раз выходец из Андижанской области.

В Ферганской же долине политизация ислама проявлялась наиболее ярко. Еще в 1990 году в Намангане была создана Исламско-демократическая партия, не сумевшая, впрочем, сохранить единство своих рядов и фактически передавшая эстафету Исламской партии Возрождения, учрежденной в январе 1991 года. Структуры этих партий опирались именно на неофициальные, не подчиняющиеся государству исламские общины, большинство из которых функционировало в Андижане, Намангане, Коканде и Фергане. В 1991 году исламские структуры, в том числе и наманганское движение "Адолат" (не путать с одноименной партией, возникшей позднее) фактически зачастую стали брать на себя выполнение государственных функций в ряде регионов Узбекистана.

Но с 1992 года власти республики начали наступление на позиции исламистов, деятельность ряда организаций была запрещена, а их лидеры подверглись уголовному и административному преследованию. Был инициирован фактически принудительный уход муфтия, симпатизирующего исламистам, а его место занял лояльный властям имам из Бухары. В результате деятельность исламистов была опять загнана в подполье. Этим власти лишь стимулировали радикализацию политических требований исламистов. Последние стали более активно налаживать международные связи с другими аналогичными структурами мусульманского мира, искать союзников в своей борьбе. Некоторые исламские общины в Ферганской долине подняли на щит доктрину вооруженного джихада и провозгласили цель – замену светского режима Каримова на исламский халифат. Борьба светских властей с исламской оппозицией постепенно приобрела жесткий характер. Радикалы оказались замешены в серии террористических актов (1998 и 2004 годов), в ответ государство не стеснялось применять откровенные репрессии, в том числе и пытки задержанных.

Именно реальная угроза применения таких репрессий к задержанным членам одной из таких исламских общин – "Акромия" и стала формальным поводом к мятежу в Андижане. Но многочисленные жертвы произошедшего и особенно размах беспорядков, когда в антиправительственном митинге приняло участие до 50 тысяч жителей Андижана, говорят о том, что реально это не был только мятеж исламских боевиков. Ситуация гораздо сложнее, и в этом смысле очевидно, что продолжение андижанских событий еще последует.

14 мая 2005