Александр Невский – антизападник или прагматик?

Алексей Макаркин,
заместитель генерального директора Центра политических технологий – РИА "Новости"

785 лет назад родился Александр Невский – один из самых известных русских князей, вызывающий самые противоречивые оценки историков. Князь, которого почитал Петр I, видевший в Александре своего предшественника в деле борьбы со шведами за выход к Балтике. Князь, в честь которого были названы ордена царской России и СССР.

Одни считают, что отказавшись от союза с Западом в пользу сотрудничества с Ордой, Александр сохранил национальную и религиозную идентичность России. Другие, напротив, полагают, что этот выбор изолировал Россию от западной культуры, что сыграло роковую роль в ее истории. На самом деле, Александр вряд ли задумывался над проблемой глобального геополитического выбора. Его задачей было спасение российской государственности, все политические действия князя были ей подчинены и носили сугубо прагматичный характер. А образ Александра-"антизападника" в значительной степени навеян восприятием сталинского фильма с актером Черкасовым в главной роли.

Когда говорят об Александре как противнике Запада, обычно приводят два аргумента. Первый – две победы тогда еще молодого князя над шведами (Невская битва 1240 года) и немецкими крестоносцами (Чудская битва 1242 года). Но с крестоносцами воевали, к примеру, практически все литовские князья – от Миндовга до Витовта, и никто их "антизападниками" не называет. Более того, славянскими войсками в Грюнвальдской битве, нанесшей смертельный удар Тевтонскому ордену, командовал польский король Владислав-Ягайло, ставший до этого инициатором подчинения Литвы Святому престолу. То есть патентованный "западник".

Второй аргумент выглядит более основательным – Александр, будучи уже великим князем, отказался от военно-политического союза, предложенного Папой Иннокентием IV и направленного против Золотой Орды. Но никто из великих современников Александра – лидеров соседних с Русью государств, не следовал послушно за Папой; все они отстаивали собственные национальные интересы – так, как они их понимали. Миндовг сначала принял католичество и получил от Папы королевскую корону, а затем вернулся в язычество. А Даниил Галицкий, властитель Юго-Западной Руси, хотя и также стал королем с санкции Папы, но до конца своего правления маневрировал между Западом и Ордой – то заключал союз с Литвой против Орды, то вынужденно посылал войска на помощь Орде, воевавшей с Польшей и той же Литвой. К тому же Даниилу было проще, чем Александру, действовать таким образом: его земли граничили с западными странами, откуда галицкий король мог получить поддержку. Для Александра же такое балансирование означало бы немедленное столкновение с Ордой в ситуации, когда Запад, даже если бы захотел, не успел прийти на помощь. Крах Византийской империи в 1453 году является наглядным тому примером.

Таким образом, перед великим князем стоял выбор – или уничтожение Руси после героической, но обреченной борьбы, или признание себя вассалом Орды и последовательное соблюдение договоренностей с монгольским ханом. Александр выбрал непопулярный, прагматический, но исторически оправданный путь подчинения и выживания – тот самый, по которому пошли его прямые потомки, московские князья.

А что до "антизападничества"? Александр, как и многие его современники, был человеком широких взглядов. Так, он по просьбе Папы разрешил строительство в Пскове католического храма для немецких купцов. Торговые связи Руси с ганзейскими городами при нем существенно расширились – незадолго до своей кончины великий князь подписал договор, согласно которому число охраняемых властью торговых дорог для немецких купцов увеличилось втрое. В Новгороде немцам были дополнительно представлены три резиденции – "двора". Торговым людям с Запада гарантировались личная безопасность и права собственности. Все это никак не похоже на выстраивание "железного занавеса", стремление изолировать свою страну от чуждого влияния.

В то же время Александр умел налаживать диалог с самыми разными правителями Золотой Орды – язычником Бату-ханом, христианином-несторианином Сартаком (утверждают, что с ним русского князя связывали узы дружбы и даже побратимства), мусульманином Берке – слухи об отравлении последним Александра ничем не подтверждаются и носят апокрифический характер. Позднее потомки Александра – его внук Иван Калита и правнук Симеон Гордый – продолжили его курс на выстраивание отношений с исламскими правителями Орды – ханами Узбеком и Джанибеком.

И при этом Александр был глубоко верующим православным христианином. Он активно поощрял строительство храмов, основал Александро-Борисоглебский монастырь, расширял права церковного суда, поддерживал иерархов и клириков. Православие Александра при этом не было только его личным делом – церковь в годы его правления была единственным общепризнанным русским институтом, сохранявшим свое единство на фоне феодальной раздробленности. И именно она могла стать консолидирующим центром для возрождения разоренной монголами страны. Не случайно церковь после смерти Александра высоко оценила его заслуги, причислив его к лику святых. Не столько как воителя (и, тем более, "антизападника"), сколько как святого благоверного князя-созидателя.