Запретная зона

Как взрывали А-бомбу

31 мая 1995 года. Штольня 108-К в горах Дегелен на территории Семипалатинского полигона. 13 часов 16 минут – время икс для ядерного заряда, ждавшего своей участи четыре года. Ждавшего и готового к выполнению любой роли: то ли уничтожать, то ли быть уничтоженным. Выпало – второе.
Единственным казахстанским журналистом, не просто видевшим это, но ухитрившимся прикоснуться к смертоносному контейнеру в последние минуты его существования, был Сергей Борисов. А попасть на недоступный объект, к так называемому "специзделию", помогли, как это часто бывает, репортерский фарт и… селедка.

Пароль: иваси
Десять лет назад в 13 часов 16 минут по алматинскому времени в горах Дегелена на территории Семипалатинского полигона в штольне 108-К был взорван ядерный заряд, находившийся в земле почти четыре года.
Где-то в середине зимы 95-го позвонил из Курчатова мой хороший знакомый. Зная, что я неравнодушен к ядерной тематике, он сообщил по большому секрету, что на днях у них ожидается очередное заседание координационной группы, созданной в соответствии с соглашением между правительством Казахстана и Россией по демонтажу ядерного устройства, которое пролежало подготовленное на полигоне почти четыре года.
– Если можешь, приезжай, минимальное содействие гарантирую.
Найдется ли на свете хоть один журналист, который откажется от такого приглашения?
Редакционная касса была пуста, тогда я работал на договоре в "Казахстанской правде", деньги пришлось собирать чуть ли не с шапкой по кругу. С превеликим трудом достал билет на самолет до Семипалатинска. Перед отлетом из Алматинского аэропорта позвонил секретарше, чтобы она сообщила в Курчатов о моем приезде. По закону подлости что-то не состыковалось, меня никто не встретил. Всю ночь просидел один-одинешенек, голодный, в обнимку с еле теплой батареей в аэропорту и лишь к полуночи следующего дня добрался до места. И тут получил удар, что называется, под самый дых. Мой знакомый "наводчик" сообщил мне пренеприятнейшую новость. В связи с тем что казахстанская сторона не дала "добро" на съемки заседания координационной группы телевизионщикам ОРТ, россияне, соблюдая паритет, тоже посчитали персоной нон грата присутствие на оном мероприятии хоть одного представителя казахстанских СМИ. Вот те на! И хотя мой знакомый занимал в Национальном ядерном центре не маленькую должность, он дал понять, что решение это окончательное и пересмотру не подлежит. Злость, досада, надо же, так обмишурился. Побрел в гостиницу. На улице – лютый мороз, в гостинице – не лучше, разморожено отопление.
Администратор, пожилая женщина, заметив мое минорное настроение, участ¬ливо спросила, чем оно вызвано. Вкратце объяснил ситуацию.
– А вы не расстраивайтесь, – успокоила она меня, – эксперты поселились на втором этаже, в люксе, там у них что-то вроде штаба. Постучитесь, представьтесь, это же надо – припереться в такую даль – и впустую, может, что-нибудь и получится.
Воспоем хвалу незаметным людям, их подсказка или совет не раз в критических ситуациях выручали нашего брата-журналиста.
– А-а, была не была, терять нечего! Прихватив с собой бутылку водки и полкило иваси (была когда-то такая селедочка в пятнышках, сейчас куда-то исчезла), не без робости стучусь в номер, указанный администратором.
Накурено, хоть топор вешай, на столе огромная сковорода с жареной картошкой, вокруг нее орава мужиков. Человек десять. Памятуя, что краткость – сестра таланта, объясняю цель своего прихода. Немая сцена.
– Никаких журналюг, если московским нельзя – почему казахстанским поблажка? Договорились же – паритет, – проворчал тот, что сидел в глубоком кресле.
– Молчи, режимщик проклятый! Вчера соловьем пел американской журналистке, а своего чуть ли не взашей гонишь, – усовестил кто-то своего коллегу. – Да и негоже так гостя, хоть и позднего, встречать, – и поинтересовался якобы невзначай:
– Что у тебя в пакетике-то?
Слабо надеясь на успех своей миссии, я приоткрыл свой единственный козырь: "Иваси слабого посола!"
Торжественный вопль потряс гостиницу: "Иваси, да к картошечке! Да сам Бог тебя послал!"
Беседы лились до утра. Так я познакомился со сверхсекретными людьми-"бомбоделами" – теоретиками и конструкторами НИИ технической физики из закрытого города Челябинск-70.
А дело, ради которого они собрались холодной зимой 95-го в Курчатове, касалось демонтажа их ядерного детища, именуемого официально "физический опыт ФО-100-СРЖ". Хотя во многих газетах его и называли атомной бомбой. По атомным меркам мощность этой бомбочки совсем небольшая, примерно 0,4 килотонны, а если быть точным, 360 тонн тротилового эквивалента. С помощью взрыва предполагалось произвести испытание новых видов вооружения и военной техники на устойчивость от сверхжесткого рентгеновского излучения. Если отбросить всякие экивоки, наши ядерщики искали "противоядие" против объявленной американцами стратегической оборонной инициативы (СОИ), более известной под названием "звездные войны". Помимо чисто военных целей, был заложен также опыт по физике термоядерных превращений. К этому эксперименту физики-ядерщики из города Снежинска (он же Челябинск-70) готовились почти 20 лет.
Ядерный заряд заложили в конце штольни, уходящей в горный массив на 600 метров, сверху – гранитная крыша толщиной 130 метров. Вся система защитных сооружений была сделана так, чтобы полностью локализовать продукты взрыва. Эксперимент должен был состояться в августе 1991 года. Когда подошел срок, команды на подрыв не последовало.

Горбачев шагает впереди
С 25 октября 1990 года Горбачев в одностороннем порядке, не посоветовавшись со специалистами, подписал годичный мораторий на ядерные испытания, чем, как утверждают специалисты, нанес ощутимый урон обороноспособности страны. Все остальные члены ядерного клуба – США, Китай – выполнили свои ядерные программы и даже перевыполнили. Дальше случилось то, чего никто не ожидал, – развал Союза. 29 августа 1991 года президент Н. Назарбаев своим указом о закрытии Семипалатинского полигона поставил крест на дальнейшем его использовании для проведения ядерных испытаний. Военные надеялись, что ситуация изменится. Делались попытки уговорить казахстанскую сторону на последний взрыв. Сам министр атомной промышленности России В. Михайлов приезжал в Казахстан, чтобы уломать парламентариев, пообещав компенсацию в миллиард рублей.
Но сила народного гнева была такова, что ни о каких испытаниях даже обычного фугаса, не говоря уже о ядерном, не могло быть и речи.
Как говорили сами физики-ядерщики, время было упущено, ситуация существенно изменилась. Образовались два государства – Казахстан и Россия. Вместо того чтобы в рабочем порядке приступить к извлечению заряда, его "погнали" на самый верх – передали это дело дипломатам. Только в марте 93-го на свет появилось соглашение о демонтаже ядерного устройства. Была создана координационная группа, в которую вошли представители Минатома, МИДа, Минобороны и т. д. двух стран.
А заряд так и продолжал находиться в штольне. Случай уникальный – мировая практика не знала примеров, когда ядерное устройство находилось бы так долго за пределами ядерного хранилища, где постоянно производится контроль за состоянием делящихся материалов. Поэтому ни один специалист не мог дать гарантии, как поведет себя устройство после столь экстремальных испытаний. Правда, и у нас, и у американцев было два-три случая, когда заряд не срабатывал и его приходилось извлекать из штольни. Но делалось это по горячим следам, а здесь четыре года.
Было принято решение пройти в скальных породах обходную выработку рядом с основным стволом, чтобы пробраться к заряду с тыла. В Курчатов из России прибыл эшелон с колонной специальной проходческой техники. Набрали самых отчаянных проходчиков: работа все-таки рисковая. Чтобы не разбудить лиха, проходка велась со всеми предосторожностями. Взрывчатки в шпуры закладывали меньше обычного. Скорость проходки за смену составляла около метра, самую крепчайшую бетонную нишу, где находилось ядерное устройство, пришлось разрушать отбойными молотками.
…После того ночного знакомства физики пригласили меня, единственного казахстанского журналиста, на вскрытие концевого бокса со "специзделием". Тогда-то я и познакомился с директором сверхзасекреченного НИИ Владимиром Зиновьевичем Нечаем. Уж не знаю, чем я ему понравился, но он, несмотря на все "запреты секретной строгости", разрешил мне "проход всюду", даже в зарядную камеру, где находилось "это". Возможно, сыграло и то, что Нечай, как его уважительно называли сослуживцы, родился в городе, который очень любил, – Алма-Ате.
Чего только не измышляли в то время наши российские собратья, да и не только они, по поводу оставшегося в горах Дегелена ядерного устройства. Помню один из заголовков: "Шварценеггер должен вылететь в Казахстан. Там обнаружена бесхозная атомная бомба". Корреспонденция была навеяна показом на забугорных телеэкранах боевика, в ходе которого арабские террористы пытаются взорвать несколько городов США с помощью четырех боеголовок, купленных после развала СССР в Казахстане.
Хотя уже тогда позиция Казахстана и лично Нурсултана Назарбаева насчет торговли военными ядерными технологиями была мировому сообществу хорошо известна.

Первый сталкер
…Мы едем на объект 108-К. Там сегодня кульминация и развязка истории, которая завязалась четыре года назад. Все это время она не давала покоя политикам и журналистам, "ястребам" и "зеленым". Пришло время поставить в ней точку.
Большинство сидящих рядом со мной в салоне людей до сих пор живут под грифом "Сов. секретно". Это "бомбоделы", теоретики и конструкторы, сотрудники Всесоюзного НИИ технической физики (Челябинск-70).
Моим соседом оказался полковник в отставке Анатолий Михайлович Матущенко. Тогдашняя его должность – начальник сектора Минатома России. Молодым лейтенантом после окончания военно-морского училища он приехал в Курчатов.
– Вот здесь, в этих степях, – рассказывает он, – прошли лучшие годы моей жизни. – В голосе его звучат ностальгические нотки. – Мы были работоголиками. Месяцами – на полигоне, жили где попало – в палатках, а то и в землянках. Вырвешься в "столицу", тогда она еще не называлась Курчатовым, отутюжишь свою черную форму с якорьками на петлицах, покружишься в вальсе на танцплощадке – и снова в степь на испытания. Мы верили, что служим великому делу. Многого тогда не знали, шли на риск.
Шутя Анатолий Михайлович называет себя первым "сталкером" Советского Союза, который залез в котловую полость, образовавшуюся после подземного ядерного взрыва. Вот как это было…
– Штольня В-1. Три года, как в ней произвели подрыв атомной бомбы. Теоретически мы знали, что происходит в полости взрыва, но одно дело теоретически… Химики и сейсмомеханики не могли прийти к общему мнению. Последние считали, что в результате огромных температуры и давления в граните образуется огромная камера, сверху свисают сосульки… Мы проникаем в нее, распечатываем бутылку шампанского…
На самом деле все оказалось не так: шли к полости взрыва вот так же, как и сейчас, обходной штольней. На последних метрах остались я, старший лейтенант и три проходчика – "подземные волки", кулачищи – кувалды.
Желанная цель близка, вот-вот, а проходчики дрогнули. Или большие деньги на бочку, или мы уходим из штольни. Заплатили им тогда по несколько тысяч, бешеные по тем временам деньги. Легенды об этом случае ходили.
И вот последние сантиметры, вскрыта полость. Жарко, градусов под сорок. Волшебная картина открылась перед нами. На стенах полости разноцветная "шуба" толщиной 2–5 сантиметров, пол – темная стекловидная масса. В отверстие потянул сквознячок, и вдруг мы услышали легкий мелодичный звон, его издавали висящие вдоль стен кварцевые нити, переливающиеся всеми цветами радуги. Какое-то мгновение мы стояли как завороженные.

Последние метры
…А вот и Дегелен, въезжаем в запретную зону. Вот оно какое "это". Еще несколько километров – и мы на месте. Котловина, окруженная невысокими горушками. По периметру – часовые с автоматами наизготовку, бронежилеты, каски – охрану несут солдаты единственного в России спецбатальона. В центре площадки, за колючей проволокой, крытые военные машины, по краям – полевой вагончик, кухня, балок, где живут проходчики, проходческая техника, невысокие отвалы щебня, раскрошенные взрывами остатки бетонных пробок. И рельсы, уходящие в освещенное электрическими лампочками жерло штольни.
Приказ: по территории объекта не шляться, за линию охраны не выходить.
Короткий доклад начальника экспедиции: последние сантиметры тяжелого бетона даются с большим трудом. В ход идут кувалды, клинья. Одна группа проходчиков сменяет другую.
Проходит час, второй. Дошли до двери. Она тяжело поддается. Наконец из штольни появляется технический руководитель работ Герман Зырянов. По его лицу видно: дошли.
План предстоящих действий таков: впереди служба радиационной разведки, потом инженеры-испытатели, они отключат линию подрыва, поставят загородки, затем заряд осмотрит директор ВНИИТФа. За ним – представители Федерального ядерного центра России, Агентства по атомной энергии и Минэкологии и биоресурсов РК. Поступает донесение: радиационный фон в зарядной камере в норме. Можно идти. Просьба надеть каски, быть внимательными и собранными.
В штольне сухо, пахнет бетонной пылью. Метр за метром, спотыкаясь о шпалы, погружаемся в глубь горы, монотонно гудят нагнетатели свежего воздуха. Над нами сотня метров гранитного монолита.
Вот и рассечка, здесь обходная штольня встречается с основной. Один за другим в сторону концевого бокса уходят члены координационной группы.
– Перчатки, мои перчатки! – кричит возвращающийся оттуда улыбающийся Сергей Ващинкин, инженер-испытатель. Это он четыре года назад, "настраивая" взрывное устройство, забыл в зарядной камере простые нитяные перчатки.
– Поди, знал, что вернешься, вот и оставил, – шутит кто-то.
– После киношников твоя очередь, – кричат мне на ухо. – Только долго не задерживайся.
У железной двери толчея – киношники из Свердловска ловят исторические кадры (фильм назовут "Физифов труд"). Потеснись, киноглаз, дай глянуть на "это" и единственному представителю казахстанской прессы!
Пригнувшись, чтобы не задеть косяк железной двери, втискиваюсь в узкое помещение камеры подрыва. Вот оно "это". Гладкий, без единого выступа цилиндрической формы контейнер подвешен на кронштейнах со следами легкой ржавчины к потолку. К нему пристыкован контейнер диаметром поменьше, от него отходят два черных провода. Ловлю себя на мысли, что мои ощущения при этом – ноль. Никаких тебе "а что, если", никаких учащенных сердцебиений. Даже как-то неинтересно. Только потом, уже выйдя из штольни, где-то из запасников памяти всплывает фотография: белые силуэты девяти горожан на камнях моста Хиросимы, испарившихся во время атомного взрыва.
Перед тем как покинуть зарядную камеру, кладу руку на "это". Оно – холодное. На обратном пути пристраиваюсь к Александру Николаевичу Щербине, руководителю координационной группы.
– Сейчас я испытывал двоякие чувства, – говорил он. – С одной стороны – хорошо, что все благополучно кончилось. А с другой – я словно прощался со своим детищем. Хотя понимаю, что дело, которым мы занимаемся, вызывает сейчас резко отрицательные эмоции. Что ж, время рассудит, не мы первые начинали…
А пока мы идем с ним из штольни вдоль длинной трубы, в которой, чуть пригнувшись, сможет уместиться человек. Труба кажется бесконечной.
– Вот здесь находилась новейшая электронная военная техника Страны Советов. В ней полный вакуум. Мощный пучок рентгеновского излучения и…
– Александр Николаевич! – кричит за нашей спиной Сергей Ващинкин. – Не говори красиво и туманно. Скажи проще: это антиСОИ…

Я тебя породил...
Предпоследнее заседание координационной группы. Его окончательное решение объявил директор ВНИИТФа В. Нечай:
"После осмотра ядерного устройства и консультаций со своими коллегами мною принято решение, единственно приемлемое в этой ситуации: уничтожить заряд методом химического подрыва. При этом выделение ядерной энергии начисто исключается. Производить демонтаж и транспортировку заряда чрезвычайно опасно – в нем образовались опасные сочетания водорода, плутония, обычной взрывчатки".
И дальше, после длительной паузы, сказал уже чисто нечаевское (его отец был из кубанских казаков): "Я тебя породил, я тебя и убью".
Эти слова оказались зловеще пророческими. Через год талантливый ученый, крупнейший специалист в области поражающих факторов высотного ядерного взрыва, лауреат Ленинской премии ушел из жизни. Ушел сам, прервав свой земной путь выстрелом из пистолета. В правом углу своей предсмертной записки он написал по привычке: "Сов. секретно".
В моем блокноте остались его слова: "Я занимаюсь этим, чтобы никогда не повторился 41-й год…".
…Переход Казахстана из ядерного в безъядерное государство произошел без всяких внешних эффектов, чем несколько разочаровал представителей средств массовой информации, которым на этот раз разрешили освещать это событие. Но, как сказал один из ядерщиков, отсутствие эффекта – тоже эффект.
В 12.05 всем лишним было приказано покинуть площадку и отбыть в выжидательный район. Он находится в полутора-двух километрах от портала. Некоторые телевизионщики, используя складки местности, чуть ли не по-пластунски пытаются преодолеть посты охраны. Служба неумолима.
13.15. Громким хлопком взмывает в небо ракета. Стоящий рядом со мной главный конструктор ядерного заряда профессор Борис Литвинов кладет руку на горный выступ. Чуть слышное эхо подземного удара утопает в радостных возгласах: "Ура! Свершилось!"
И все-таки шумовой эффект имел место, но он был не земного, а небесного происхождения. Тучки, бродившие над Дегеленом, сгруппировались наконец в критическую массу. Сверху громыхнуло, крупные капли дождя забарабанили по земле.
– Боженька салютует, – сказал кто-то из журналистов.
– А может, оплакивает, – усомнился кто-то из физиков.
Через несколько дней маленький военный городок Эйнштейново, огороженный колючей проволокой, перестал существовать. В горы Дегелена опять вернулась тишина.

Сергей БОРИСОВ, Алматы
31.05.2005