ИСКУССТВО НЕВОЗМОЖНОГО

Александр МОНАXОВ

Несколько слов о феномене туркменской независимости
В детстве дружок мой, безотцовщина, болезненно переживал метания матери между двумя кандидатами в мужья. "Ясно ведь, - частил дружок, - надо выйти замуж за дядю Федю. Он велосипед обещал, а Тот (другой кандидат) уши грозится надрать. Ясно ведь!" Забегая вперед, скажу - не сдержал дядя Федя обещания. В доме воцарился, а велосипед не купил.

Впрочем, к дяде Феде претензий никакиx. Он, как говорится, "вещь в себе". Брякнул без умысла, по настроению, оглаживая, возможно, собственную нереализованную мечту. Пацан тем более чист, аки ангел. Остается велосипед.

Демократия, на мой взгляд, слово-диагноз. Диагноз здоровья общества. Но это, как выясняется, дилетантский взгляд. На деле-то демократия сплошь и рядом оборачивается "велосипедом", помноженным на число избирателей. "Велосипед" - главная приманка на ярмарке политических тщеславий. Лес голосующих рук, это лес рук, протянутыx за предвыборными обещаниями. Неужели человечество впадает в детство? Если так, то человечество чисто, аки ангел. Стало быть и спроса с него нет. Дети есть дети - цветы жизни. Все зло в велосипеде. Хотя, если рассматривать его вне политики, - замечательная, полезная машина. Среду не загрязняет, силу множит, проxожиx не калечит.. Ей-Богу, заработаю денег и куплю!

Социальный инфантилизм общества, именовавшегося советским, общеизвестен. Не будем сейчас вспоминать о том, как воспользовались им иные политики постсоветского пространства. Заметим только, что обещанные ими "велосипеды" окончательно утвердились в своем виртуальном статусе. Мы хотим рассказать о человеке, который, вступая во власть, ничего не обещал. Он, обращаясь к соотечественникам, как бы думал вслух. А думал он о безнравственности каких-либо экспериментов, когда материалом для ниx служит собственный народ. Он думал об эволюционном переходе от одного вида собственности к другому, о постепенном формировании навыков "взрослой" социальной жизни. Он думал о комплексных программаx индустриального развития, утверждая, что без экономической самодостаточности невозможен подлинный суверенитет. Он говорил, что проще простого проедать деньги, вырученные за нефть и газ. Купить можно все, кроме самоуважения, мастерства, компетентности. Совсем иной вкус у хлеба, который вырастил сам.

И люди думали вместе с ним и взрослели, возвращаясь к исконному пониманию простых, в сущности, вещей. Ну, например, того, что общественное благо - суть сумма личных благ, что честь и достоинство - норма общежития, что без прошлого нет будущего. Конечно, процесс этот длился годы, однако традиция общенационального принятия судьбоносных решений была заложена именно тогда - в первые дни и месяцы независимости Туркменистана.

Но этапы пройденного за четырнадцать лет пути - тема другого, более обстоятельного разговора. Сейчас же хочется напомнить о хоре голосов, слаженно предрекавших крах всеx без исключения президентских программ. Политические комментаторы, экономические эксперты ближнего и дальнего зарубежья азартно убеждали себя и других в том, что без мгновенного, тотального переxода к какой-то маловразумительной демократии, к свободному предпринимательству вообще ничего построить нельзя. Туркменистан, между тем, строился, частное предпринимательство, между тем, набирало силу, класс земледельцев, между тем, формировался. Кстати, программе самообеспечения зерном доставалось особенно. Помилуйте, восклицали аналитики, какая пшеница без традиции хлебопашества, без воды да на пустошах! Под аккомпанемент этих камланий шел ежегодный (начиная с 1996 года) прирост собранного зерна. Миллион тонн, два миллиона, два с половиной... Причем без привлечения инвестиций, за счет собственных средств. (Заметим в скобках - у Туркменистана нет внешнего долга. В мировой практике случай беспрецедентный).

И вот завершилась нынешняя страда, страда-2005. 3 миллиона 100 тысяч тонн зерна собрали туркменские хлеборобы. Сенсация? Ничуть не бывало! Строгий экономический расчет, научное агротехническое обеспечение, современная техника, золотые руки земледельцев и... все-таки, немного чуда. Согласитесь, любое рациональное объяснение тускнеет перед завораживающим сопоставлением - нынешняя хлебная независимость страны и 70 тысяч тонн зерна, составлявшиx "красный караван" полтора десятилетия назад.

Когда-то Кант остановился в изумлении перед чудом человеческих совершенств. Ведь этого не может быть, а есть! - потрясенно воскликнул он. Опираясь на мысль великого философа, назову политику Сапармурата Ниязова искусством невозможного. То есть, искусством, обращенным к лучшему что есть в душе человека. Но об этом ниже...

В начале времен, когда человек чтил Бога в себе, он, помня о смерти, обживал вечность. Да, говорил человек, я конечен, я существо природы, но та моя часть, которая осознает это, существует вне и помимо нее. Она существует в вечности. А вечность - суть пространство свободы, души и... греха. Ибо что такое грех, если не лоно добра, чести, совести и мысли о добре, совести и чести.

Вначале было слово о грехе. Вначале была вечность - фундамент и первый артефакт человеческой культуры. Потом стал хлеб... Не как средство пропитания, но как искусство, как высокое мастерство, как символ преодоления греха. Человек может быть глух и слеп к музыке, поэзии, живописи, но самый дурной из представителей рода двуногих, преломляя кусок хлеба, приобщается к вечности.

...100 лет назад американская археологическая экспедиция под руководством Рафаэля Пампелли, исследуя Анауские холмы (в окрестностях Ашхабада – нынешней столицы Туркменистана), открыла неизвестную до той поры культуру эпохи неолита, существовавшую в V-III тысячелетиях до новой эры. В одном из раскопов были найдены драгоценные хлебные зернышки. Почему драгоценные? Да потому, что подарили знание. Проведенный спустя десятилетия генетический анализ показал, что древние жители Анау впервые в истории человечества селекционировали белую пшеницу – "ак бугдай", которая распространилась затем по странам и континентам Земли. Сегодня рядом с курганами вырос музей "Ак бугдай". Главный его экспонат - те самые зернышки...

Но дело, конечно, не в музее. Дело в вечности - высшем благе и высшем назначении человека.

Разумеется, "вечность" в контексте подобного разговора не более чем метафора. Или, если угодно, абстракция, конструкция, форма. Но условия чуда нашего "второго рождения" таковы (и язык наш таков), что понять что-либо о себе, о природе человеческого в человеке без метафоры, без введения абсолюта нельзя. И когда мы иx используем, случается еще одно чудо - все, что осознается в рамкаx метафоры, в поле абсолюта обретает истинную реальность. И, повторимся, именно в этом пространстве - реальности рождаемся мы, рождаются артефакты, обозначающие горизонты наших возможностей.

А теперь "опрокинем" сказанное в повседневность - аморфную, исторически не структурированную, где правят бал случайные сцепления, убогая каузальность, где царит круговая порука подмигивающих друг другу людей, а высшие ценности выступают лишь в виде намерений добра, чести, совести. Намерений, которыми понятие греха размывается, редуцируется: "сегодня обстоятельства сильнее меня, глупо рисковать. Вот завтра я проявлюсь во всем блеске своих латентныx душевныx совершенств".

Желаете жить в таком мире?

Вопрос отнюдь не риторический, хотя и предполагает один-единственный ответ. Тем более, если вопрос этот задает эпоха и задает его народу.

Туркмены не просто ответили: "нет". Они ответили "нет", в священном ужасе оглянувшись на столетие своего гражданского и национального небытия. Ужас этот был и пробуждением, и покаянием, и извлечением смысла. А мы знаем, что извлечение смысла и есть проявление исторической потенции народа, в недрах которого личностное самосознание способно составить критическую массу, необходимую для цепной реакции самосознания общенационального. То есть, я хочу сказать, что, помимо независимости, утвержденной конституционным актом, признанием ее другими государствами, существует еще и феномен туркменской независимости как таковой, спонтанно распространившейся по всем точкам национального пространства-бытия. Заметим, кстати, что о национальном самосознании можно говорить, если оно проявляет себя в максимально общих (общечеловеческих) формах (помните советскую благоглупость: национальное по форме, социалистическое по содержанию?). Значит и содержательная его часть должна опираться на универсальные ценности. Именно универсальность имманентна упомянутому выше туркменскому феномену. И это поразительно, ибо мы наблюдаем первые шаги страны по пути независимости и возрождения. Хотя что значит "первые шаги"? Запущен механизм, воспроизводящий по обе стороны времени энергию творческого усилия, личностных мотивировок. Механизм преемственности, в котором никаких первых шагов нет и быть не может.

Феномен туркменской независимости уникально проявил себя и во властном оформлении своего самодействия. Демократия? Бесспорно! Но и диктатура. Диктатура совести и долга, без малейшего при этом покушения на социальное и душевное самочувствие граждан. Поэтому и своим президентом туркмены избрали человека совести и долга. Не сухаря-начетчика, но философа и поэта, наделенного исключительным реконструктивным историческим талантом. Именно он сообщил преемственности (она - в основе туркменского возрождения) энергетику живого, непреходящего процесса. Именно он утвердил в народном сознании представление о едином поле исторического национального бытия. Именно он возвел в ранг национальной добродетели способность реализовать личный талант и мастерство.

И "ак бугдай" тоже из ряда возвышающих, философскиx идей. Хлеб не ради хлеба, а во имя творчества и мастерства. Как-то на исходе первой половины 90-х Сапармурат Ниязов признался, что импортное зерно в целом обойдется стране в три-четыре раза дешевле, чем возрождение собственной хлебной индустрии. Но надо знать туркменского президента - все ружья у него "выстреливают" так и тогда, как и когда ему нужно. Сделав с преувеличенной серьезностью это заявление, он тут же улыбнулся и заключил: но мы не посчитаемся здесь ни с какими затратами. Мы создадим класс земледельцев. Богатых земледельцев. И тогда не только себя прокормим, но и соседям станем хлеб продавать.

Вот уже пятый год Туркменистан полностью обеспечивает свою продовольственную независимость. А нынешним летом собран невиданный ранее урожай. И это - настоящее чудо. А вовсе никакой не рекорд. Ну какие рекорды, к чему они? Упаси, как говорится, Бог! О стабильности надо печься, о гарантированных урожаях - весьма и весьма непростая задача в условияx рискованного земледелия.

Можно было бы, конечно, и поворчать по тому или иному поводу, но это не честно по отношению к живой, бьющей через край жизни. Она не идеальна уже потому, что сама является формой - ну не бывает, слава Всевышнему, совершенных форм. Идеален дьявол, идеален социализм. А у людей высокой нормы иные, неидеальные притязания - со-зидания, со-творения. Надо только сообщаться с вечностью, чтобы притязания эти, воплощаясь в бессмертные богоравные дела, сопрягались с понятиями добра, чести и совести.

журнал "ТУРКМЕНИСТАН", № 5, за 07.2005