Версии: кыргызские политические кланы

Н. Ракымбай уулу.

Политические процессы в Кыргызстане имеют клановый характер. Таково мнение большинства ученых (наших и зарубежных) и журналистов. Это признают политики и общественность республики. И пусть вразумительного ответа на вопрос, как избавиться от этого зла, пока что нет, поиск все же идет. А значит, надежда остается. Ведь если ищем, то найдем?

Статья первая. История

Бросается в глаза, что все оценки трайбализма, как явления однозначно негативны. Эксперты дружно утверждают, что кыргызские политические кланы - один из основных тормозов в развитии страны, главная угроза ее территориальной целостности и суверенитету, и что господство этих родоплеменных и региональных объединений возрождает в жизни общества архаические представления и порядки. Однако, осуждая клановую систему, авторы обычно не предлагают сколь-нибудь конкретных вариантов избавления от этой социально-политической аномалии.

Возможно, проблема здесь в том, что, обращаясь к этой теме, они слишком сосредоточены только на выявлении ее негативных аспектов. Но не следует забывать, что живучесть трайбализма есть главное доказательство его востребованности обществом. А значит, кроме порочных и вредных свойств клановая система имеет для масс и какое-то позитивное значение. Видимо эти скрытые организации выполняют в нашем обществе определенную и весьма важную роль, с которой все прочие институты пока не могут справиться. В противном случае "клановая" проблема сегодня просто не стояла бы.

Чтобы найти выход из "родоплеменной" ловушки, необходимо понять причину возрождения неформальных объединений и определить их функции в современном кыргызском обществе. Но прежде следует кратко коснуться вопроса их исторического происхождения. Иначе говоря, нужно ответить на вопрос: откуда и как возникли кыргызские политические кланы?

* * *

Сложно сказать, когда именно у кыргызов утвердился приоритет родоплеменных связей. Но суть вовсе не в датах. Важно другое – абсолютная и бесспорная лояльность к "своему" племени присуща нашему народу на протяжении долгих столетий. Племя (уруу) и род (урук) всегда были главным объединительным началом в кыргызской истории. Кыргызское племя было столь же самодостаточным образованием, как и древнегреческий полис (город-государство). Именно самодостаточность мешала городам Эллады создать единый и прочный союз. Поэтому гордая, но разрозненная Греция стала легкой добычей для македонцев и римлян. Кыргызские племена тоже не спешили объединяться, ведь каждое из них было в состоянии самостоятельно обеспечивать собственные потребности в жилье, одежде, пище, могло охранять свои территорию и скот. Единственным мотивом к интеграции была внешняя угроза, но за последнее тысячелетие даже она не смогла объединить кыргызов в единое государство.

И что бы там ни говорилось о двухтысячелетней истории кыргызского государства, подлинным носителем кыргызского самосознания, языка и культуры все-таки всегда являлись племя и род. Более того, кыргызское племя имело и атрибуты политического сообщества. Как пишет отечественный культуролог Бактыкан Торогельдиева, племена и роды имели родовые внешние признаки: ураан (боевой клич), туу (знамя), тамга (тавроклеймение скота), намыс (честь рода), жардам (помощь между членами рода), аксакал (родовой старейшина), баатыр (герой рода, который являлся примером в воспитании молодого поколения). Стоит отметить, что и патриотизм в традиционном кыргызском понимании во многом связан именно с понятием своего племени и его территории. Самое интересное, что даже слово "эл" имеет в нашем языке два значения. Когда мы говорим "кыргыз эли" – имеется в виду кыргызский народ как нация. Но когда у человека спрашивают "элин кайсы?" – это значит, "какого ты роду, племени?". Соответственно, и ответ на такой вопрос звучит как: "солто элинен болом (я из племени солто)" или "элим – адигине (мое племя – адигине)" и т.д.

Каждый кыргыз с молоком матери впитывал сознание главенства интересов рода и племени. Защита имущества и территории рода, в том числе и от соседних племен, было для любого общинника делом чести. Осмелившийся предать своих или дрогнувший в бою становился изгоем. К тому же род был единственным объединением, способным и всегда готовым защитить своего члена и его семью. В степи, полной опасностей и угроз, это был очень сильный аргумент. Одиночка, изгнанный из рода, был обречен на бесчестье и смерть. Не случайно изгнание из рода (кочуруу) было у кыргызов одним из самых страшных наказаний и применялось за наиболее тяжкие проступки.

Историческая правда заключается в том, что именно сила родоплеменной системы позволила кыргызам сохранить себя как народ, сберечь в тысячелетнем пути свои неповторимые искусство, язык и культуру. Даже находясь в составе различных государств (монгольские улусы, Кокандское ханство), каждый из кыргызских родов сохранял в себе свои традиции, обычаи, порядки. Представляя собой автономное и самодостаточное сообщество, кыргызское племя не впускало в себя чужеродные элементы и сохраняло свое внутреннее самосознание. Поэтому, даже будучи разделены, наши племена не потеряли первоосновы кыргызского народа – его национальной культуры и языка. И недооценивать роль родоплеменных отношений в этом историческом явлении не следует.

* * *

Октябрьская революция 1917 года в России принесла кыргызам невероятную удачу. Наш народ получил возможность создать собственное государство. Правда эта возможность так и осталась бы возможностью, если бы не гениальный сын и истинный патриот кыргызского народа Абдыкерим Сыдыков. Благодаря его прозорливости и настойчивости было создано наше национальное государство – Киргизская АССР. И хотя основателя современного кыргызского государства в 1938 году расстреляли по ложному обвинению, его мечта сбылась – народ вновь был объединен.

С образованием собственной республики роль родоплеменных делений кыргызов изменилась. Если раньше они были залогом сохранения нации, то теперь они стали тормозом в ее развитии. С первых же лет своей советской истории кыргызские кланы устроили групповую борьбу за руководящие посты республики. Взаимные доносы и жалобы, практиковавшиеся соперничающими сторонами, сделали их легкой добычей для специальных органов, когда в 30-е годы И. В. Сталин под лозунгом "чистки рядов" устроил в Советском Союзе массовый террор. По "наводкам" этих группировок были репрессированы лучшие представители новой кыргызской элиты. Так клановая борьба стала одной из причин гибели первого поколения кыргызской интеллигенции.

Со временем Коммунистическая партия, успевшая укрепить свою власть, развернула масштабную борьбу с "пережитками". Одним из них было признано родоплеменное деление кыргызов. Был взят курс на "изживание" их из кыргызского общества. Это и понятно. Ведь тоталитарное государство претендовало не только на всеобщность (единство), но и на исключительность (единственность). В советском обществе могла быть только одна вертикаль власти - партийно-государственная иерархия. На вершине этой пирамиды располагались Генеральный секретарь и Центральный комитет КПСС, а внизу, у ее основания - руководители партийных ячеек и рядовые коммунисты. Деятельность любых автономных, независимых от контроля партийной номенклатуры объединений пресекалась, а виновные жестко наказывались. В таких условиях широкое использование кровнородственных (тууганчылык) и региональных (джердештик) отношений было невозможно. Но кыргызский трайбализм не умер, он только затаился до поры. Даже в эти тяжелые для кланов годы их члены ухитрялись находить всевозможные лазейки. К примеру, в некоторых семьях родные братья и сестры нарочно брали разные фамилии. Если старший носил фамилию по имени отца, то младший – по имени деда или наоборот. Это делалось для того, чтобы скрыть наличие родственных связей между руководящими работниками.

Хотя советский период и не изжил трайбализм полностью, он все же нанес ему серьезный урон. Особенно далеко зашла "декланизация" в тех районах, где был высокий процент русскоязычного населения - в столице, Чуйской и Иссык-Кульской областях. Вместе с "обрусением" языка и сознания коренного населения происходило и ослабление кровнородственных связей, присущих кыргызскому традиционному обществу. Однако в отдаленных и труднодоступных местностях родоплеменные и земляческие представления и отношения подверглись меньшему воздействию и к концу советской эпохи сохранились намного лучше.

* * *

Конец советского и начало постсоветского периода сопровождались ослаблением государственных органов. Они не просто отказались от вмешательства в различные сферы жизни общества. Государство в целом было дезорганизовано и слабо контролировало ситуацию. Отсутствие правовой базы для регулирования начавшихся в стране процессов (банкротства, ликвидации предприятий, приватизации) дополнялось непрекращающейся борьбой демократов и коммунистов, президента и парламента. В таких условиях об эффективности государственного управления речь просто не шла. Набирал обороты стихийный раздел государственной собственности при фактическом отсутствии правового регулирования.

А в это время по всей стране простаивали предприятия, сворачивалось производство, бюджетники месяцами не получали зарплаты, задерживались пенсии, а цены росли как на дрожжах. Однако проблема была не только в социальных и бытовых неудобствах. Резкое снижение уровня жизни людей усиливалось ощущением одиночества и брошенности. Идеология и практика либерализма, провозглашенная руководством республики, была воспринята нацией, как новый принцип: "Каждый за себя". Государству было явно не до народа. И люди это чувствовали. Они остались наедине со своими проблемами и лихорадочно искали выхода.

Народная мудрость гласит: "свято место пусто не бывает". Когда главная организация общества (государство) фактически бросила свой народ на произвол судьбы, силу начали набирать неофициальные структуры. Они претендовали на регулирование и управление общественными процессами. Главными конкурентами в борьбе за умы и сердца граждан стали криминальные группировки и родоплеменные объединения.

Причем поначалу позиции первых были заметно сильнее. Начало и середина девяностых годов – время беспрецедентного роста организованной преступности. Когда государство и законы самоустранились из жизни общества, им на смену пришли криминальные "общаки" и воровские "понятия". Бандиты не только коммерсантов "загоняли под крышу", но и беспрестанно боролись друг с другом за сферы влияния и доходные места: заводы, рынки, обменные пункты, магазины, рестораны и даже автотрассы. В молодежной среде стремительно распространилась мода на уголовный имидж, криминальные "бригады" росли как грибы после дождя. В какой-то момент начало казаться, что организованные преступные группировки окончательно заменят государство в управлении обществом и установят свод своих "воровских" законов. Вспомните, кто стал главным героем того времени? Аферисты и мошенники всех мастей, катальщики (те самые – с шариком и стаканчиками), рэкетиры и криминальные "авторитеты". "Бригадные генералы" превратилась во всесильных правителей, не боящихся ни милиции, ни судов.

Но преступные сообщества имели очень серьезный недостаток – люди боялись их, страшились власти криминала. В те годы на улицах стало опасно находиться даже днем. А уж ночи боялась даже сама милиция. Общество все настойчивее требовало от властей наведения порядка. И тогда наступил звезный час кыргызских кланов. Их поддержало не только общество, уставшее от жизни "по понятиям", но и политическое руководство, понимающее, что без сильных союзников с организованной преступностью уже не справиться. Как ни странно, но на тот момент кланы оказались меньшим из зол.

Союз административных и клановых элит быстро принес свои плоды. В конце девяностых государство начало "возвращаться", вытесняя криминалитет и занимая утраченные было позиции. "Органы", усилившись новыми лидерами, развернули борьбу против организованной преступности. И хотя в основном за решетку попадали не командиры бригад, а их "пехота", это был знак. Те, кому он был адресован, сразу поняли, чего от них хотят. Часть криминальных лидеров покинула страну, часть – сменила имидж, превратившись в солидных и законопослушных бизнесменов. Время дикого бандитизма прошло. Скоро преступные группировки утратили былое влияние на общество, а характерный жаргон уголовного мира исчез из лексикона широких масс.

Но платой за помощь в очищении общества от преступности стало открытие для кланов доступа к административным позициям. Это было началом новой эры, в которой родоплеменные объединения начали срастаться с государственным аппаратом. Именно тогда кыргызские кланы стали политическими.

Так у родоплеменных объединений и землячеств появился доступ к власти. И они свой шанс успешно использовали. В считанные годы вся система государственных органов была перестроена по принципам трайбализма, а представители различных кланов оккупировали целые министерства. Поначалу этот процесс происходил относительно скрытно, но через несколько лет скрывать тотальную трайбализацию нашего государства стало уже совершенно невозможно. В Кыргызстане наступило время "кланократии".

И хотя новое руководство страны провозгласило отказ от клановости как принципа кадровой работы, а в политической риторике лидеров звучат обещания положить конец засилью трайбализма в госорганах, это не должно нас обманывать. Кыргызские кланы вовсе не утратили своего влияния и роли основных игроков на внутриполитической арене. Есть все основания полагать, что эпоха кланов в кыргызской политике еще весьма далека от завершения. Они скорее согласятся похоронить наше государство, чем позволят нам похоронить себя.

Но ведь и нам отступать некуда – победа родов и племен означает поражение нации. И промедление смерти подобно.

Продолжение следует

25 августа 2005 г. | № 32 (254)