Оружие Шайтана
Недавний отказ Тегерана от компромисса, предлагавшегося ему Европой, вновь привлек всеобщее внимание к атомной программе Ирана. Уже забыто то время, когда Хомейни клеймил ядерное оружие как "орудие шайтана". Вот уже больше десяти лет ИРИ развивает свою ядерную программу, и никто не в состоянии понять, каковы реальные цели иранских теократов. Последние воинственные заявления Дж. Буша показывают, что Вашингтон не исключает силовой вариант "решения" иранской атомной проблемы

Мурат Лаумулин
Алматы

Впервые вопрос об атомных амбициях Тегерана остро встал на повестку дня летом 2003 года. После разгрома Саддама Хусейна многие ожидали, что в самое ближайшее время на очереди Иран. Вашингтон громко бряцал оружием, вокруг ИРИ сжималось кольцо американских армий. Но в тот раз обошлось. Затем за дело взялись европейцы, ведущие свой "критический диалог" (уговаривание, чередующееся с посулами и угрозами). В ноябре прошлого года сторонам удалось наконец-то прийти к подобию компромисса. Его суть состояла в том, что за Ираном признавалось право на развитие атомных технологий в мирных целях, но запрещалась любая технологическая активность, которая могла бы вызвать подозрения в производстве обогащенного урана и плутония.

Иран твердо стоял на том, что он имеет право на создание полного ядерного цикла. Недовольство иранской стороны вызвали, по ее мнению, слишком скромные и нечеткие обещания Евросоюза, от имени которого вела переговоры так называемая "тройка" в составе ФРГ, Франции и Великобритании, – предоставление Тегерану некоего статуса "стратегического энергетического партнера ЕС" (каковым он в реальности давно и является) плюс гарантии региональной безопасности и поддержка кандидатуры ИРИ на вступление в ВТО.

На единой платформе

Однако после событий в Ираке и постоянных угроз в свой адрес иранские лидеры были не склонны доверять гарантиям европейцев, которые в свое время не смогли остановить Соединенные Штаты от вторжения в эту страну. В Тегеране пришли к выводу, что лучшей гарантией от насаждения у них демократии по-американски может быть только обладание реальной военной мощью, и прежде всего ядерной. Об этом не говорилось открыто на официальном уровне, но подтекст многих заявлений лидеров ИРИ мог прочитываться именно в таком ключе. Тегеран официально настаивает на своем суверенном праве получать ядерное топливо, что, кстати, не запрещено Договором по нераспространению ядерного оружия (ДНЯО). Но ЕС и МАГАТЭ заявляют, что Иран дискредитировал себя после того, как годами проводил скрытую от Атомного агентства и мировой общественности программу. Речь шла в первую очередь о ядерном центре в Исфахане (реактор и фабрика по обогащению урана в расположенной неподалеку Натанзе).

В принципе Тегеран мог бы принять компромиссные предложения европейской "тройки" для того, чтобы поднять свой рейтинг в глазах международной общественности и отодвинуть серьезный конфликт с США. Но иранский истеблишмент решился на конфронтацию из-за своей атомной программы при отсутствии, казалось бы, видимых причин для такого шага.

Это странное на первый взгляд решение объясняется тем, что во внешней политике ИРИ очень сильно влияние тех, кто привык считать Иран осажденной крепостью. С этой линией с переменным успехом борются те, кто пытается вывести Иран из изоляции и соблюдать международные правила игры. Таким образом, в Иране внешняя политика – это во многом политика внутренняя. Но всех конкурирующих групп – прагматиков и идеологов, консерваторов и реформаторов – есть общая платформа, с которой они видят Иран как великую региональную державу и важного международного игрока.

Эти соображения заставляют иранских политиков всех мастей действовать на международной арене так, чтобы статус ИРИ как региональной державы был признан всеми ведущими геополитическими игроками, и прежде всего – Западом. Если Пекин и Москва, каждый по своим соображениям, подыгрывают время от времени подобным амбициям Тегерана, то "главный сатана" категорически отказывается признать за Ираном этот статус. Можно привести много фактов из недавней истории двусторонних отношений, когда многие конфликты между США и ИРИ возможно было уладить или разрядить, если бы Вашингтон разговаривал с Тегераном как во времена шаха, то есть обращался бы с Ираном как с великой державой Среднего Востока. В Тегеране считают, что имеют на это право: когда в Вашингтоне только начали задумываться о демократизации "Большого Среднего Востока", в Иране уже давно ввели реально действующую демократию.

На принципах исламской морали

На сегодняшний день отправной точкой конфликта между Ираном и США (помимо поддержки радикальных группировок на Ближнем Востоке, от которой Тегеран фактически отошел) является атомная программа ИРИ. Политики Исламской Республики вполне резонно указывают, что эта программа была начата еще во времена шаха. Тогда представители западных компаний рвались всучить иранцам свои атомные технологии. Но после исламской революции и войны с Ираком отношение к иранскому атомному проекту на Западе резко изменилось. После того как Германия отказалась продолжить строительство реактора в Бушере, за него принялась Россия, оказавшаяся вследствие этого под сильным прессингом Соединенных Штатов.

Отдавая должное европейским политикам, следует заметить, что их опасения вызваны не гипотетической возможностью передачи Ираном ядерных технологий террористическим группировкам или странам-изгоям. На это Тегеран, который свою политику в области безопасности строит как любое "нормальное" национально ориентированное государство, никогда не пойдет. Возникает другое опасение: что ядерный статус Ирана спровоцирует другие государства Ближнего Востока, например, Саудовскую Аравию или Египет взяться за создание аналогичного потенциала. Как это имело место в классической форме в Южной Азии с Индией и Пакистаном.

Тегеран вновь и вновь отрицает наличие у него намерений создать ядерное оружие или даже приблизиться к этой цели. По мнению специалистов, материальных и технических возможностей для этого у Ирана нет. Речь идет о строительстве нескольких сотен центрифуг для обогащения урана. С другой стороны, уверенно держаться перед лицом экономических санкций, которыми Тегерану угрожает Запад, иранским лидерам позволяет ситуация с ценами на нефть. В ходе дискуссий иранская сторона прибегает и к религиозным аргументам: применение ядерного оружия противоречит "исламским принципам и иранской морали". Но подобные заявления клерикальной элиты с упором на религиозно-идеологическую этику как раз и вызывают скепсис у их западных оппонентов.

Иранские технократы видят в ядерной промышленности в первую очередь "прогрессивную" технологию, на использование которой Иран имеет такое же право, как любая другая держава. Эту точку зрения активно отстаивает иранский физик-атомщик А. Солтанийе, получивший, кстати, образование в США и отвечающий в МИДе за атомную проблематику. Именно он настаивает на том, что обогащение урана – это легитимное право каждой страны, подписавшей ДНЯО. Он также выступает за активный контроль со стороны МАГАТЭ. Если бы Иран действительно захотел создавать ядерное оружие, то он просто вышел бы из Договора, аргументирует иранский ученый.

Следует заметить, что аргументация иранских технократов порой носит изощренный характер. Так, утверждают они, только политика Запада заставила Иран обратиться за помощью к России и к ее "менее безопасным" ядерным технологиям. Но помимо политических соображений в отношении будущего иранской атомной программы, есть и экономические. США не раз утверждали, что стране с такими огромными запасами углеводородов просто незачем строить АЭС, кроме как по военным соображениям. Но в реальности над нефтяной промышленностью Ирана нависают сложные проблемы. Она на глазах приходит в упадок; для ее модернизации требуются ежегодные инвестиции в объеме 20 млрд. долл. С учетом такой перспективы развитие атомной энергетики кому-то в Иране представляется некоторой страховкой.

Проклятие Грибоедова

Россия настолько глубоко зашла в поддержке иранской ядерной программы, что это стало вызывать недоумение на Западе. Невооруженным глазом было видно, что Москва балансирует на грани собственных интересов безопасности. Рассказывают о таком эпизоде. В адрес одного высокопоставленного российского чиновника со стороны иностранного корреспондента был задан вопрос: доверяет ли Москва Тегерану в вопросе о его истинных ядерных намерениях? Ответ прозвучал непонятно для иностранца, но ясно для любого, кто учил историю и литературу в советской школе: конечно, доверяет; со времен Грибоедова только и делает, что доверяет. Это был сигнал о том, что в Кремле начали серьезно задумываться: не следует заходить слишком далеко, защищая перед Западом мало предсказуемого партнера.

К слову говоря, у России время от времени возникали подозрения относительно амбиций Ирана, особенно с учетом его ракетной программы. Вызывали также подозрения связи Тегерана с Исламабадом и Пхеньяном в атомной сфере. Одно время в Кремле были уверены, что под сенью Корпуса стражей исламской революции и в обход МИД ИРИ ведутся параллельные ядерные исследования, о которых в российском Минатоме не подозревали. Подозрения вызывали несостыковки и противоречия в высказываниях иранских дипломатов и специалистов-ядерщиков на международных мероприятиях.

Настоящий шок в Москве вызвала в 2002 году информация о центрифужном заводе в Натанзе, во-первых, потому что российские специалисты не могли представить, что иранцы так далеко продвинутся; во-вторых, были разрушены надежды на эксклюзивные, якобы "доверительные" отношения с Тегераном в атомной области. Стало ясно, что при случае Иран с легкостью пожертвует своими связями с Россией ради улучшения отношений с Западом. Это происходило на фоне разыгрывания Тегераном европейской карты, который намекнул, что Франция с радостью заменит Россию в строительстве АЭС и поставке реакторов. Эти соображения в конце концов подтолкнули Россию ближе к общей позиции Запада, в результате чего Москва присоединилась к ультиматуму "Большой восьмерки" в Эвиане в 2003 году. Только благодаря России удалось заставить Тегеран пойти на уступки по контролю за отработанным топливом.

Кризис вокруг иранской программы нарастает буквально на глазах. Вопрос состоит в том, насколько долго европейцы смогут сдерживать американцев от решительных шагов по ликвидации военным способом "иранской атомной проблемы". Поначалу США были настроены компромиссно, надеясь, что "тройка" сможет договориться с Тегераном. Это выразилось в том, что США не стали препятствовать приезду нового президента Ирана М. Ахмадинеджада в Нью-Йорк для участия в очередной сессии Генеральной Ассамблеи, как об этом заявил президент Буш на своем ранчо в Техасе. Но уже буквально через несколько дней Буш разразился очередными воинственными заявлениями, которые, правда, опять же через некоторое время дезавуировал.

Очевидно, что соблазн "разобраться" с Ираном у американской администрации чрезвычайно велик. Это сразу помогло бы решить многие геополитические задачи США. Но ситуация в соседних Афганистане и Ираке не позволяет американским ястребам решиться на новую авантюру. Это дает переговорный ресурс европейцам, хотя Тегеран своей сегодняшней неуступчивой позицией фактически блокирует путь к компромиссу. Ясно одно: большой конфликт не нужен никому. Любая операция против Ирана подразумевает ответные интенсивные военные действия Тегерана в Персидском заливе и Ормузском проливе, что просто вызвало бы катастрофу на нефтяном рынке. Тем самым такое развитие событий не устраивает ни США, ни Европу, чем, по-видимому, и решили воспользоваться иранские лидеры, перейдя к жесткому варианту решения судьбы своей атомной программы.

№16 (152) 24 августа - 6 сентября 2005