Исламский бунт

Во Франции одиннадцатые сутки продолжаются беспорядки. Число французских городов, охваченных беспорядками, продолжает увеличиваться. С наступлением темноты банды бесчинствующей молодежи жгут автомобили (сожжено более 1500 транспортных средств), церкви, школы, медицинские центры, почтовые и полицейские отделения. Временами дело доходит до стрельбы: участники беспорядков открывают огонь по полицейским и закидывают их камнями.

Беспорядки начались 28 октября пригородах Парижа, населенных преимущественно выходцами из Северной Африки. Затем волнения перекинулись в центр французской столицы. К настоящему времени насилие охватило огромную территорию – от немецкой границы до Атлантики и Средиземного моря, от Страсбура на востоке до Нанта на западе, Марселя и Ниццы на юге. По заявлениям представителей МВД Франции, прошлая ночь ознаменована "заметным снижением" числа погромов.

Беспорядки уже перекинулись на соседние Бельгию и Германию, в столицах которых также начались ночные поджоги автомобилей. Как и во Франции, поджоги совершаются в тех частях города, где высока доля выходцев из мусульманских стран. Несмотря на оптимистичные заявления официальных представителей, очевидно, что власти стран Западной Европы пока не нашли действенного средства обуздания погромщиков. По словам премьера-министра страны Доминика де Вильпена, республика отвечает на массовые беспорядки "стойкостью и решительностью". Официальные представители всячески подчеркивают социально-экономический характер выступлений молодежи. Они явно избегают говорить о религиозной принадлежности юных "геростратов". Невольно складывается впечатление, что властям страшно признаться в том, что происходящие события не являются банальным молодежным бунтом или хулиганством. Но то, о чем предпочитают молчать, уже очевидно всем: это бунт исламской молодежи и в нем не принимают участия подростки из других религиозных общин.

Ислам пришел в Западную Европу всего несколько десятилетий назад. После Второй мировой войны мусульман здесь практически не было. Первая массовая миграция была связана с войной в Алжире (1954-1962). После вынужденного согласия Франции на провозглашение независимости этого североафриканского государства, сотни тысяч местных мусульман воспользовались появившейся возможностью переехать в свою бывшую метрополию. В настоящее время во Франции находится самая крупная мусульманская община: от 5 до 7 миллионов мусульман (до 10 % от общего числа населения) и ислам стал второй по численности религией страны после католицизма.

Многочисленные мусульманские общины имеются также в Германии (4 млн.), Великобритании (1.7 млн.), Италии и Голландии (по 1 млн.). Значительные мусульманские общины разбросаны по всем без исключения западноевропейским странам. Реальное количество мусульман в Западной Европе не знает никто, так как наряду с легальными иммигрантами и их потомками здесь проживают многие миллионы нелегальных, которые отсутствуют в данных официальной статистики. По разным подсчетам в Западной Европе сейчас проживает от 15 до 24 миллионов мусульман.

Большие мусульманские пригороды, населенные темнокожими гражданами имеются вокруг Парижа, Берлина и ряда других крупных европейских городов. Большинство современных французских мусульман оставляют потомки выходцев с арабского Магриба (Алжир, Тунис, Марокко). В Германии, Голландии, Австрии и Дании мусульманское сообщество в основном представлено потомками турецких эмигрантов. Британские мусульмане – в большинстве потомки выходцев из Британской Индии (Пакистан и Бангладеш). Значительное количество мусульман проживает в США. В основном они относятся к двум наиболее многочисленным группам: коренные мусульмане-афроамериканцы (потомки ввезенных из Африки рабов) и мусульмане-иммигранты.

В последнее время численность европейских мусульман стремительно растет. Этому способствует высокая рождаемость в мусульманских семьях, в которых среднее количество детей как правило не ниже четырех. Многодетность мусульманских семей контрастирует с кризисом традиционных семейных ценностей у коренных европейцев. Важнейшим демократическим завоеванием современной западной цивилизации провозглашена свобода гомосексуальных отношений, причем в ряде стран (Голландия, Бельгия, Канада, Испания и Швейцария, а также ряд штатов США) были законодательно разрешены однополые браки. Наряду с ростом численности сексуальных меньшинств сокращению коренного (атеистического или номинально-христианского) населения Западной Европы способствует сознательный отказ от рождения детей, так как многие европейцы считают, что дети станут для них помехой в карьере или попросту помешают вести привычную и комфортную жизнь. Семьи, которые имеют одного ребенка, редко решаются на рождение второго. Играет роль и воинствующая феминистская пропаганда, утверждающая, что дети препятствуют женщине занять достойное место в обществе. Отказ от традиционных семейных ценностей и нравственный кризис общества способствует росту популярности ислама даже в среде коренного населения Европы. Во Франции численность белых французов-мусульман уже превышает 50 тысяч человек и это значительно превосходит число русских мусульман в России.

В течение нескольких десятилетий трудности демографического и экономического характера вынуждали страны Евросоюза легализовать и даже пропагандировать иммиграцию из мусульманских стран. Европейские политики считали неприличным даже задавать вопрос, совместимы ли в принципе современная Европа и ислам? Они проповедали идеи толерантности и мультикультурализма, которые были несовместимы с взглядами Сэмюэля Хантингтона, который в своей нашумевшей книге "Столкновение цивилизаций" утверждал, что Европа и Ислам – это два антипода, две изначально враждебные антагонистические цивилизации. Наоборот, господствовало мнение, что интеграция мусульманской диаспоры в европейское общество будет способствовать сближению христианской и исламской цивилизаций. Обоснованием подобных оптимистичных представлений служили примеры, когда вчерашние малограмотные гастарбайтеры или их потомки успешно вписывались в европейскую действительность, делали успешную карьеру и даже становились депутатами Европарламента. Но широко пропагандировавшиеся примеры подобного рода были единичными, они не отражали реальной картины и лишь дезориентировали общество, да и саму политическую элиту Западной Европы.

Основная проблема состояла в том, что процесс культурной интеграции мусульман в европейское общество был сильно затруднен из-за их приверженности исламским ценностям. Причем в отличие от иммигрантов первой волны, неприятие окружающей действительности в среде мусульман второго и третьего поколения постоянно нарастало и приобретало все более радикальные формы. Исламизации духовной способствовала Саудовская Аравия, ежегодно выделявшая на пропаганду Корана и строительство мечетей 30 миллионов франков. В результате число мечетей во Франции достигло 3 тысяч. Уже во второй половине 1990-х годов молодые мусульмане Европы начали проявлять все большую нетерпимость к таким европейским ценностям, как сексуальное равенство, свобода религии, свобода слова, обеспечение прав сексуальных меньшинств и т.д. В школах, которые посещали юные мусульмане, становилось все труднее преподавать определенные предметы. С годами в многих школах стало невозможно преподавать историю Холокоста, теорию происхождения жизни, развития видов и человечества, а также другие предметы, которые казались совершенно неприемлемыми в глазах юных мусульман.

Постепенно в школах с мусульманскими учениками утвердилась сексуальная сегрегация: мальчики садились в одной части класса, а девочки – в другой, в больницах участились отказы от лечения женщины врачом-мужчиной или мужчины – женщиной. Всего десять лет назад, мусульманские платки хиджабы носили только пожилые женщины. Сейчас их носит половина женского мусульманского населения Франции, а в некоторых муниципальных образованиях Франции эта цифра достигает 80 процентов.

Юные мусульмане Европы больше не ограничиваются тем, что сами живут по законам ислама. В большинстве случаев девушки и женщины-мусульманки не были свободны в своем выборе: чаще всего они были вынуждены надеть хиджабы под давлением родственников или общины. Согласно специальным исследованиям, проведенным французскими властями, в некоторых европейских городах девушка-мусульманка, которая отказывается носить платок, "рискует подвергнуться оскорблениям, физической агрессии, сексуальному насилию и даже коллективному изнасилованию". Во Франции подобные акты агрессии по отношению к инакомыслящим внутри мусульманской общины происходят регулярно. Рост исламского фундаментализма в среде европейских мусульман создал благоприятные условия для политизации ислама в Европе.

До конца 1990-х исламистские политические партии в Европе не существовали. Сейчас они появились во Франции и Бельгии. Пока они немногочисленны и не представлены в парламенте. Но уже есть первые успехи: в Бельгии в мае 2003 г. "Parti de la Citoyennete et Prosperite" (PCP, Партия гражданства и процветания), которая проповедует радикальный ислам, набрала более 8 тысяч голосов на выборах в Брюсселе. С 2000 г. число антисемитских выступлений в Европе резко возросло. За последние четыре года в городах были зарегистрированы сотни актов агрессии со стороны мусульманской молодежи.

В начале третьего тысячелетия европейские мусульмане превратились в активную политическую силу. Весной и летом 2001 г. массовые акции были проведены британскими мусульманами в фабричных городах средней Англии. В 2002 г. во время парламентских выборов во Франции массовые демонстрации французских мусульман в значительной мере парализовали активность правоэкстремистского Национального Фронта. Европейские мусульмане во многом способствовали выработке Европой самостоятельной позиции по вопросу войны в Ираке в 2003 г. Зимой 2003/2004 гг. были проведены широкомасштабные акции европейских мусульман, которые были направлены против запрета французским Министерством образования ношения хиджаба в школах. В европейских городах постоянно проходят массовые марши в поддержку народа Палестины, против политики США и Израиля. Европа уже стала ареной деятельности исламских террористов, организовавших взрывы в Мадриде 11 марта 2004 г. и убийство голландского режиссера Тео Ван Гога в Амстердаме 2 ноября 2004 г.

За несколько десятилетий ислам превратился в важнейший фактор европейской общественной жизни. Без учета этого фактора невозможен сколько-нибудь серьезный прогноз будущего развития Европы, да и всего современного мира. Большинство мусульман Европы так и не интегрировалось в европейскую действительность и сознательно отказывается принимать западноевропейский образ жизни, мораль и ценности. Отказываясь от европейской идентичности, они делают выбор в пользу "чистого" ислама в его аравийской разновидности и ощущают себя в первую очередь частью всемирной мусульманской общины численностью более 1 млрд. человек. Сложившаяся демографическая ситуация укрепляет мусульман в уверенности, что рано или поздно Западная Европа станет частью исламского мира. Некоторые аналитики утверждают, что уже в недалеком будущем именно Франция станет первой исламской страной Западной Европы. Вряд ли события будут развиваться в столь стремительном темпе. Но тенденция роста влияния ислама очевидна: ее наглядным и уродливым по своей форме проявлением стал нынешний бунт мусульманской молодежи в городах Западной Европы. И чем дольше местные власти будут закрывать глаза на исламскую проблему, тем сложнее будет найти адекватные методы ее решения.

Александр КРЫЛОВ
08 ноября, 2005

***

Новые луддиты или "афронацисты"?

Восстания во Франции и варваризация Европы

Франция расплачивается на свою безбрежную толерантность. Родина идеи "прав человека", двести лет назад провозгласившая, что любой человек, ступивший на ее землю – становится свободным гражданином, получила в ответ звериный оскал разбушевавшихся иммигрантов. Один из основных критиков России, осуждавший ее за "нарушения прав человека" в ходе борьбы за сохранение свой территориальной целостности, – она получила возможность самой выбирать: достойно и жестко ответить на бесчинства пригретых ею афроарабов или терпеть нарушения прав своих граждан со стороны разбушевавшихся политических хулиганов.

Конечно, ситуация не столь проста, как она могла бы показаться с точки зрения обыкновенного белого расизма. Конечно – за черными погромами стоят серьезные социально-экономические причины. Конечно, корни происходящего – и в сути современного капиталистического общества, при всей его сегодняшней социальности, и в особенностях нынешнего этапа развития западной экономики и цивилизации. Но если это, безусловно, не "бунт черных недолюдей" против белой цивилизации, то и не "восстание новый пролетариев против прогнившей буржуазии".

Представляется, что в основе происходящих событий минимум три комплекса причин.

Первый. Цивилизационно, нынешнее западное общество находится на этапе перехода от индустриального общества к постиндустриальному. Но только перехода. Мы имеем дело с явлением, которое можно называть частичной постиндустриализицией. Суть, говоря кратко, в том, что если полная постиндустриализация предполагает "выведение человека из непосредственного процесса производства и постановку над ним в качестве организатора и контролера", то есть такое положение вещей, когда, с одной стороны, каждому человеку будет предоставлен сложный труд, требующий самостоятельного принятия решений, а с другой – весь примитивный, инструктивный труд, этого не требующий, будет передан технике и электронике. Частичная постиндустриализация, осуществленная в современном мире, подошла к порогу такой возможности, но через него еще не переступила. Реально, в силу определенный причин, современное мировое производство построено так, что для граждан западных стран уже находится место в занятии сложными видами деятельности, но простые, неквалифицированные виды труда передаются как технике, так и жителям стран "третьего мира", а также – выходцам из него, приезжающим в развитые страны. Смысл этого разделения в том, что виды труда, оправдывающие высокую оплату, предоставляются своим, не оправдывающие – "чужим".

Старое классовое разделение оборачивается своим географическим и этнорассовым воплощением. При этом если для определенной генерации выходцев из отсталых стран находится место в развитых странах, более того, экономике последних в них напрямую заинтересована, то для их детей, особенно, учитывая рождаемость в этих группах, места уже не находится. Толпы цветных иммигрантов во втором и третьем поколениях бродят по улицам Европы и проникаются вовсе не классовой, а элементарной ненавистью озлобленного варвара, которому дали попробовать прелести Римской теплой ванны, но больше в нее не пускают. Причем дело не только в том, что они не находят работу – а и в том, что та работа, ради которой в Европу приехали их родители, их самих уже не привлекает. Они хотят иметь работу и заработок европейца, – а уж этого они точно не могут получить. Это комплекс социально-экономический.

Второй комплекс – социокультурный. Европа сознательно шла на принятие волн миграции, будучи, с одной стороны, заинтересованной в дешевой рабочей силе внутри своего общества, с другой: полагая, что сможет культурно переварить и ассимилировать эти волны. Само стремление представителей отсталых обществ переселиться в западные страны было свидетельством лидерства и преимуществ этих стран. Раз так, были все основания полагать, что, переселившись в развитой мир, иммигранты начнут ускоренно ассимилироваться, вкушая плоды и преимущества европейской культуры.

Так и было раньше, на протяжении, как минимум нескольких столетий, когда контакт представителей других народов с Европой приводил к их европеизации – и через них понемногу европеизировал сами другие народы, вел к их культурному прогрессу. Однако в последние десятилетия ситуация изменилась. Она изменилась по двум векторам.

Во-первых, на порядок возросло число мигрантов. Некоторые авторы отмечают, что в той же Франции число африканцев и арабов доходит, чуть ли не до трети населения. Тут действуют некие еще не вполне ясные нам сугубо численные законы социальной химии: очень условно говоря, если среди 100 представителей высокоразвитой культуры оказывается один представитель отсталого мира, он может ассимилироваться, то есть приобрести черты окружающих, быстро и полностью. Если соотношение составляет 100 на 10 – ассимиляция замедляется, при этом некоторые черты ассимилируемой культуры будут передаваться доминирующей культуре. Если соотношение доходит до 100 на 20-30, ассимиляция останавливается, представители второй культуры консолидируются и противостоят остальному большинству. При этом, они оказываются более активны в защите своего образа жизни и потому, что остаются меньшинством, то есть испытывают некое давление, недостаточное для того, чтобы их растворить, но достаточное для того, чтобы вызвать ответную реакцию.

Во-вторых, изменилась сама европейская культура. На место европейской классике, с ее устойчивыми ценностями, и модерну, с его культом рационального, пришел постмодерн, как некий аксиологический фарш, не обладающий своими смыслами, кроме одного – идеи множественности истин. То есть, если раньше инокультурные элементы, погружаясь в европейскую среду, действительно ощущали взаимодействие с сильными смысловыми началами, то с наступлением постмодерна Европе оказалось собственно нечего предложить им в культурно-аксиологическом плане.

Что такое "европейские ценности сегодня"? В сегодняшнем политическом смысле лишь безбрежная толерантность, то есть признание права каждого жить по-своему, иметь своих богов, сохранять свои ценности.

Но если признается право каждого жить и молиться по-своему, значит, признается право инокультурного начала неассимилироваться в основной культуре. И не только признается, – просто оказывается, что ассимилироваться не в чем.

Бредовая попперовская идея "открытого общества" была относительно инструментальна, пока речь шла об открытом обществе, как праве Европы ассимилировать других. И она стала контрпродуктивна, как только речь пошла об обратном процессе: социокультурной экспансии современного "варварского мира" в ослабевшую европейскую культурную среду.

Здесь, действительно, как в химии: некоторое количество раствора определенной концентрации может поглотить определенное количество вещества. И при снижении концентрации раствора и увеличении количества этого вещества растворение не происходит.

Третий комплекс, уже идейно-политический. Заложенный в либеральной демократии принцип признания всяческих прав всяческих меньшинств, будучи изначально вполне гуманен, в своем неадекватном развитии проявил все свои слабости в сравнении с принципами коллективистской демократии, делавшей акцент на соблюдении прав большинства и подчинении меньшинства большинству. Превращение признания прав меньшинства в приоритет означало принесение в жертву последним. Гуманность по отношению к преступникам превращается в негуманность по отношению к их жертвам. Апологетика национальных меньшинств превращается в ущемление прав коренного населения и тому подобное.

Почему-то оказалось, что лозунг: "Бей евреев и негров!", – нацизм, (что, конечно, справедливо), – а клич: "Жги белых! Смерть зажравшейся Европе!", – незначительные издержки борьбы за национальное освобождение.

Безбрежная толерантность и доведенная до абсурда политкорректность политиков, особенно левых, оборачивается табу на осуждение любого безобразия и варварства, если только его источником становятся те или иные меньшинства.

Одно из свидетельств этой деградации тех же левых стал позорный, вполне "мюнхенский", по сути, призыв французских социалистов вывести войска и полицию из взбунтовавшихся предместий, "чтобы беспорядки улеглись сами собой".

Вместо того, чтобы обратиться к нации, как это делали их предшественники, с призывом к сплочению в борьбе с агрессией, угрожающей, кстати, самой сути французской социальной демократии, они постыдно призвали к капитуляции, как это делали петэновские коллаборационисты. Вместо того, чтобы вспомнить создавший французскую демократию гордый призыв "К оружью, граждане!", вместо того. чтобы вспомнить слова собственного национального гимна:

"К оружью граждане! Равняйся батальон!
Марш, марш вперед, чтоб кровью их был след наш напоен!",

– и встать во главе национальной борьбы с варварской агрессией, – социалисты подарили почетное право быть глашатаями национального сопротивления фашистам Ле Пэна, который, практически единственный из французских политиков, достойно отреагировал на угрозу и назвал вещи своими именами.

И это обозначает и иную цивилизационную угрозу. В условиях, когда европейская цивилизация действительно столкнулась с этими первыми проявлениями нависшей над прогрессистским вектором развития общества опасности, прогрессисты – и либералы, и социалисты оказываются морально не способны ответить на новые вызовы. Они не только не могут назвать реальные социально-экономические истоки этой угрозы и предложить новый курс своей доктрины, новый проект, новый образ мира, который решил бы противоречия частичной постиндустриализации, но и просто оказываются неспособны хотя бы ситуативно отреагировать на агрессию.

В результате единственными защитниками европейской культуры оказываются ее не меньшие, чем варварский мир, враги – современные ультраправые.

Европа встает перед выбором: покориться миру новых варваров, либо отдать себя под покровительство фашизма, то есть – вызвать призраки собственного варварства.

В этом, в частности, проявление системного кризиса левого движения, начавшегося с того, что левые Европы возложили на рубеже 80-х равную ответственность за международную напряженность не только на США, но и на Советский Союз. Они устраивали антисоветскую истерику в ответ на попытки СССР остановить организованную США, арабским империализмом и иранским фундументализмом экспансию варварства в Афганистане, – и кончили призывами к капитуляции, когда эта экспансия дошла до предместий Парижа.

В целом, можно сказать, что афронацистский мятеж в Париже, распространяющийся сегодня на всю Францию, обозначает смертельную угрозу для современной цивилизации и всего прогрессистского вектора развития человечества.

И не надо, в силу "русского патриотизма" злорадствовать по поводу возможной гибели европейской цивилизации, потирать руки, твердя: "Так ей и надо!" Надо видеть и помнить пороки сегодняшней европейской цивилизации, но надо видеть и помнить, что Россия – ее часть, берущая начало не в Золотой Орде, а в древних Афинах и Константинополе. Россия – это не "скифское царство", афинская европейская альтернатива, конкурирующая с римским европейским вариантом, но конкурирующая в рамках единой цивилизации, выходящей из Античности, гуманизированной христианством и модернизированной эпохами Возрождения и Просвещения.

Крушение европейского проекта будет означать и окончательное крушение России. Потому что вне ее она не нужна иному миру и ни демографически, ни политически не выстоит перед эпохой новой варваризации.

Угроза эта столь глобальна, что требует глобального и комплексного ответа. В общих чертах он дожжен включать в себя решение трех проблем:

Завершение постиндустриализации мира, или, как первый этап, той его части, которая представляет сегодня собственно европейскую прогрессистскую цивилизацию, имея ввиду под ней страны Европы, включая Россию, желательно – вернувшую себе свое территориальное единство, – и Северной Америки, – то есть те страны, которые технологически, при всех понятных нюансах, наиболее близко подошли к этому порогу. Это означает создание общества, в котором "человек выведен из непосредственного процесса производства и поставлен над ним в качестве организатора и контролера, а наука превращена в непосредственную производительную силу".

Создание контуров нового европейского проекта, возвращающего в него былую гуманистическую накаленность, накаленные смыслы и ценности, способного как дать европейцам то, во имя чего они смогут защищать свою цивилизацию, так и то, что будет обладать реальным превосходством перед наступающим варварским миром. То есть, создание такого видения будущего, которое сможет сегодня и завтра оправдать существование гуманистической европейской цивилизации.

При этом, безусловно, надо дать оценку бреду идей "открытого общества" и найти способ ограничить варварскую миграцию в Европу, поскольку сегодня последняя не в силах ассимилировать эти потоки в их нынешней размере. Можно вполне дружелюбно относиться к гостям из других стран, но это не означает, что они должны заполонить собой центры европейской цивилизации. Самое искренне гостеприимство вовсе не означает обязанности хозяина отдать свою квартиру под постоянное жилье своим гостям.

Интернационализм означает признание равного права разных наций на свое развитие, но не означает обязанности народа-интернационалиста пожертвовать своим развитием в угоду чужому.

Интернационализм означает готовность помогать другим нациям в их развитии, готовность делиться с ними своими культурными достижениями, но не обязанность признавать их право на варварство и не обязанность этому варварству подчиняться.

Интернационализм означает убежденность в преодолимости национальных различий и в неизбежность слияния наций, – но на основе передовых достижений цивилизации, а не на основе увековечивания варварства.

Необходимость формирования и появление новой реинкарнации левого движения, способного уйти от абсолютизации "права каждого жить так, как он хочет" к созданию проектных форм бытия, то есть способного предложить миру не только новую утопию, но и способность драться за утверждение этой утопии. Потому что утопия, это не то, чего нет и быть не может, а то, чего еще нет, но что возможно создать.

Создать утопию – это не значит "сочинить сказку". Это значит, во-первых, не признавать существующий мир лучшим из возможных; – а, во-вторых, "принять вызов, согласившись на построение нового мира".

Да,
> безусловно, варварство, угрожающее сегодня Европе, имеет своими корнями пороки и противоречия самой европейской цивилизации. Но это вовсе не означает, что для спасения от него надо позволить уничтожить эту цивилизацию. Потому что придя ей на смену оно окажется стократ хуже и омерзительней. Это означает, что надо по новому организовать эту цивилизацию, устранив ее противоречия, и дав шанс и остальному миру избавиться от варварства.

Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ
07 ноября, 2005