Гулрухсор: "Лучший мужчина – это Я"
Ее стихами до сих пор объясняются в любви. Ее обвиняли в том, что она помешала строительству Рогунской ГЭС. Во время гражданской войны ее с насмешкой называли "модари миллат" (мать нации). Из "беженки-обиженки" она превратилась в поэта, который всему миру донес боль таджикского народа. Жизнь меняется, изменились ли взгляды Гулрухсор на общество?

Вертолету нужна площадка
- "Я не политик! – кричу в пустыне. Тысячу раз отвергаю свою причастность к политике, к этому ненаучному, скучному, грязному занятию. Но одного я не могу отрицать… все мы бьемся в ее окровавленных когтях. Всем правит она – античеловечная и антижизненная политика. И в ее основе - трон, корона и власть". Это строчки из Вашего сборника "День рождения боли". Вы так ненавидите политику?
- Политика и политики не могут быть мне близки. Потому что политики несчастные люди. Политик, хочет того или нет, когда-нибудь подпишет смертный приговор, а поэт никогда. Мне ближе творческие люди. Правда и среди политиков есть люди, которые мне интересны. Я до сих пор дружу с Николаем Ивановичем Рыжковым. Могу назвать и покойного Александра Николаевича Яковлева, который был интереснейшим человеком. А самым великим политиком был поэт Фирдоуси, который написал книгу о царях, о войне и мире.
- События 90-х годов показали, что наше общество было не готово к восприятию демократии. Может быть, у Вас другое мнение?
-
Мы, не знавшие демократию, думали демократия – это все, что ты хочешь делать. А такая свобода, вседозволенность страшная вещь, потому что от нее до преступления один шаг. Демократия должна быть управляема, потому что она бриллиант в оправе закона. На Востоке, или Западе – без разницы. И американская демократия не может быть построена в Таджикистане, тут должна быть таджикская демократия.
- Цепь цветных революций в некоторых странах СНГ наводит на мысль об экспорте революции. А может это закономерность?
- Самое главное - социальная почва. Если ее не будет, ни одна страна, никакой империализм не сможет "экспортировать" революцию. Вертолет делает посадку там, где есть площадка. Такая "площадка" есть в любой стране Средней Азии, потому что здесь очень много нерешенных социальных проблем. И очень важно, чтобы руководители этих стран решали их, а не подготавливали такие площадки. Они должны учесть, что если президент Кыргызстана Акаев, который мухи не обидел, попал в такой круговорот, то с ними могут поступить хуже…

- Кстати, в книге "День рождения боли" Вы очень тепло отзываетесь об Акаевых...

-
> Аскар Акаев для меня, как брат. Эту семью я очень люблю. Сам он очень много сделал для Киргизии. Однако он родился раньше времени. Он сделал свою страну по-настоящему демократической, но забыл, что живет на Востоке. Эта чета физиков-математиков, учеников ленинградской школы, не думала, что кроме музыки Спивакова и Гергиева есть еще хлеб насущный, пастбища, табуны. А ведь весь мир увидел и узнал Кыргызстан именно через них. Они часть братского киргизского народа, который в годы гражданской войны приютил таджикских беженцев, помогал, чем мог.

У войны женское лицо
"У меня была простая человеческая жизнь, теперь я, ставшая невольной участницей трагедии своего народа, приобрела "поэтическую судьбу". Все то, что я писала раньше, оказалось ученической пробой, прологом", – говорите Вы в своей книге. Вы хотите сказать, что поэтом Вас сделала война?
- Я была поэтом Радости, а гражданская война сделала меня поэтом Боли. Теперь меня, как поэта можно разделить на две части – Гулрухсор до февраля 90-го года и после. Первую я любила, а вторую уважаю. Любовь проходит, а уважение - нет. Трилогия "Свидетели", "Женщина и война", "Жертвы" это крик женщины израненной, окровавленной, обесчещенной. Это моя боль, мой крик.
- Из этой трилогии книга "Женщина и война" была издана дважды и переведена на восемь языков. Однако, читать ее без содрогания очень трудно, ведь страшная картина рассказывается устами самих пострадавших…
- Думаю, у гражданской войны было женское лицо, так как именно женщина пострадала больше всех: потеряла семью, мужа, детей. Эта книга - рассказ самих жертв войны, я просто собрала все эти устные и письменные откровения наших сестер и матерей в сборник. Этим я хотела показать, что все случившееся - не выдуманные образы, а наша горькая действительность.
- Мужество мне навязано, в пику пустым мужчинам, женственность я потеряла… о, мои небеса!", – говорите Вы в одном из стихотворений. Какова Ваша точка зрения на гендерные проблемы Таджикистана? Нужно ли женщинам-таджичкам равноправие?
-Нашу женщину бьют по голове. Потому что ей нравится, чтобы ее били. Почему меня не бьют? Потому что я не допущу такого отношения к себе. Самое страшное то, что этих женщин в годы войны никто - ни муж, ни братья не смогли защитить. Их отдали на поругание. Их обесчестили. И все это описано в моей книге. У женщины очень тяжелая ноша – она как мать, как жена всю жизнь страдает, боится потерять своего ребенка, мужа, любимого человека. Через эту боль и страдание она красива, велика, свята.
- Но ведь когда женщине плохо, плохо также и мужчине.
- Таджикский мужчина тоже нуждается в защите. Поворот судьбы в жизни мужчин, их несостоятельность, ударила по голове их жен. Поэтому, прежде всего, надо защищать мужчин, чтобы они смогли защитить нас. Они не знают, как жить дальше: вышли из одного – советского инкубатора, и вошли в другой - капиталистический. Им трудно, потому что они совершенно не приспособлены к новой жизни. Вот мой сын - художник, он не имеет постоянную работу. А если бы не было войны, у него уже было три-четыре выставки.

Рогунские страсти
- Когда-то Вы выступали против строительства Рогунской ГЭС. С того времени прошло много лет, сегодня – завтра ее строительство все же начнется. Изменилась ли Ваша позиция?
- Я хочу публично судиться с тем человеком, который сказал, что я была против строительства Рогунской ГЭС. Если помните, у меня были очерки "Салом, Рогун!". Я всегда приветствовала эту стройку. Даже сестре купила стиральную машинку "Киргизию" в надежде, что будет электричество.
Вся проблема была в проекте, которая не учитывала особенности местности, а также в плотине, которая должна была быть самой высокой в мире. Хотя в этом не было необходимости. Там, где планировали стройку, находится Кухи намак (Гора соли). Помню, тогда приехали вице-президент АН СССР, академик Яньшин и председатель комитета по строительству и архитектуры Верховного Совета Борис Ельцин. Мы добились того, чтобы высоту плотины снизили на 100 метров. Правда, ее так и не начали строить. Союз развалился.
"Модари миллат"
- Вас за глаза называют "модари миллат". Что Вы думаете по этому поводу?
- Само по себе это словосочетание не может быть отрицательным. Это нужно еще заслужить. Если об этом кто-то говорит с иронией, то он не человек. Потому что с этим не шутят. Это звание я получила, когда мне было 20 лет, и я еще не была замужем. Тогда в Вахшском районе Курган-тюбинской области, самолет-кукурузник сбросил ядохимикаты на плантации, где были люди. Я тогда подняла шум, позвала милицию. Одна женщина, похвалив меня за поступок, сказала: "Если бы не вы, трудно бы нам пришлось. Вы для нас всех как мать - Мать нации". Я хочу, чтобы президент дал мне удостоверение с этим званием…
- А есть другие претенденты на него?
- Да, найдутся. И все же, когда говорят: "Гулрухсор", - это я одна. И модари миллат – это тоже я. Мужественная женщина – я одна. Самый лучший мужчина – это тоже я.
- Да, скромности Вам не занимать…
- Что значит скромность? Это когда человек не верит в себя, это когда человеку 5 или 12 лет, и он нуждается в ком-то. Я кроме Бога ни в ком не нуждаюсь.
- Есть мнение, что Вы женщина высокомерная, гордая.
- Человек без гордости – тряпка, о которую все хотят вытереть ноги. Я не позволю такого отношения к себе. Если бы я была пустышкой, без человеческого, поэтического, исторического запаса, тогда можно было говорить обо мне так. Высокомерная? Да, может быть, потому что с высокой меркой живу, и оппонентам желаю того же.

От красоты умирают!
- Вы часто подчеркиваете, что преклоняетесь перед талантом классиков, особенно Хафиза и Бедиля. Как Вы восприняли статью поэта Бозора Собира о том, что наш народ никогда не знал, и не изучал творения классиков персидско-таджикской литературы так, как, например, иранцы?
- Если бы наш таджикский народ не знал классику, ни Лоика, ни самого Бозора Собира, ни кого не было бы. Мы тоже чье-то продолжение. Да, в Иране учат классику, но там меньше знают, чем мы. Вот в чем парадокс. У одного моего иранского друга есть дочка, которая целый день изучает языки, музыку, каллиграфию и у нее нет времени выходить на улицу. А наши дети, как рождаются, так и живут на улице. А если так, то откуда они будут знать Хафиза или Бедиля? Наша кровь постарела что ли? "Мы стали ленивыми и нелюбопытными", - как сказал Пушкин. Когда человек ленив, у него дом рушится, а когда нация ленива…
- Неожиданно для всех Вы написали цикл стихов на русском языке. Что это – желание попробовать "великий и могучий", или амбиции стать первой поэтессой –"зулисонайн"?
- Когда человеку очень больно, он может кричать даже на китайском. В изгнании мне было больно, мозг работал, кровь пульсировала, и рождались стихи, но не было языковой среды. Мы все учились на русской литературе. Я благодарна судьбе за то, что соприкасаюсь с этой величайшей культурой. Еще никто не достиг вершины русской прозы.
- Вы первая женщина-романист в истории таджикской литературы. Ваш роман "Женщины Сабзбахора" одно из самых значительных произведений, написанных женщиной о женщинах в Центральной Азии. Что Вас подтолкнуло к такому "жанровому переходу"? Устали от поэзии?
- Прозой я всю жизнь занимаюсь. Ведь я же начинала журналистом, была заместителем председателя Союза писателей Таджикистана. Ни одного рассказа не написала, сразу - роман. Писала я его долго – целых восемь лет. Первым, кто его прочитал, был самый великий, на мой взгляд, таджикский писатель устод Сотим Улуг-заде. Он был уже в преклонном возрасте, когда я принесла ему книгу, и сказала: "Устод, если написанные первые две-три страницы вам не понравятся, пожалуйста, не читайте дальше. Вечером раздался телефонный звонок. Улугзаде тревожным голосом говорит: "Что вы делаете, вы же отнимаете у меня хлеб?". Он, оказывается, уже успел прочитать 100 страниц. Я от такой оценки не спала той весенней ночью до утра. Утром он закончил книгу, рассказал о ней своим соседям – тоже писателям. Впервые роман печатался в журнале "Садои Шарк" под названием "Марзи номус". Но устод Улуг-заде настоял на том, чтобы роман был под названием "Женщины Сабзбахора" по имени селения, где жили герои книги. Ее тираж тогда был небывалый для Таджикистана - 25 тысяч экземпляров.
- Правда, что у Вас готов новый роман?
- Да. Я хочу рассказать о своем "Девон" (собрание сочинений). Когда я начинала работать над этой книгой, думала, что умру, не закончив ее. Книга вышла в 2004 году, и я спокойна. А сейчас я завершаю новый роман "Агония", который восемь раз писала и сжигала… Начала писать в 90-м году, когда была депутатом Верховного Совета СССР, в Кремле. Появилась какая-то агония. Когда я занялась прозой, мне сказали, что я не туда пошла: я поэт любви, я должна быть красивой, порхающей…. Но, негоже быть красивой и порхающей, когда рядом сплошь некрасивые и не порхающие.
- Разве от красоты устают?
- От красоты умирают! У меня есть стихотворение о смерти каракулевого барашка, которого приносят в жертву в трехдневном возрасте, чтобы его мех носила на головном уборе какая-нибудь красотка. "Говорят красота созидательная, но ты барашек от красоты погибаешь".
- У Вас есть интересное признание: "Честно говоря, женщинам нравятся те мужчины, которых они, любя, боятся". Что это – любовь через страх?
- Боязнь это не страх. Женщины боятся потерять любимого человека, остаться одинокой. Боятся, что он уйдет к другой. Я очень хочу, чтобы человек, которого я люблю, был сильнее меня. Думаю, что нет первой, второй, последней любви. Есть только любовь, которая кому-то предназначена. Она приходит, когда ее не ждешь.
Один молодой человек спрашивал меня про любовь. Я сказала, что не знаю, что это такое. Потому что не влюблена. Каждая любовь – это первая. Любовь – это когда видишь Бога в любимом человеке.

Подготовили Манижа КУРБАНОВА,
Хуршеди ДЖОВИД,