2 февраля, то есть когда этот номер выйдет в свет, в Совете директоров МАГАТЭ должна решиться судьба иранской атомной программы. В случае принятия мер на уровне Совета Безопасности резко обострится международная обстановка и даже встанет вопрос о дальнейшей судьбе Исламской республики. Справедливости ради следует сказать, что Тегеран сделал все возможное, чтобы довести дело до такого финала. Понятно, происходящее вокруг Ирана не может не затрагивать интересы и безопасность государств Центральной Азии и Каспийского бассейна

Мирный иранский атом

Очередной кризис вокруг Ирана начался с того, что иранцы демонстративно сняли пломбы на заводе по обогащению урана в Натанце в присутствии инспекторов Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) и возобновили исследования в области ядерной энергетики. Это означало, что Иран возобновил процесс обогащения урана, чем он угрожал еще в августе 2005 года. Эта акция стала нарушением парижской договоренности от 2004 года с тремя странами Евросоюза – Германией, Великобританией и Францией. Согласно договору, Иран обязался прекратить все исследования, связанные с обогащением и конверсией урана. Тройка потребовала рассмотрения иранского досье в МАГАТЭ с последующей передачей в Совет Безопасности ООН.

Для иранского правительства ядерные исследования являются вопросом принципа. В соответствии с Договором о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) все государства, его подписавшие, имеют право проводить мирные исследования в ядерной области, включая полный цикл обогащения урана. Так что Иран рассматривает это как свое право, по поводу которого не стоит даже вести переговоры. И в свою очередь Иран угрожает запретить инспекции своих ядерных объектов, если вопрос о его ядерном досье будет передан Совету Безопасности. Вся эта история начинает разительно напоминать иракский кризис, который закончился свержением Саддама Хусейна и оккупацией страны. Грозит ли эта участь Ирану?

Действующие лица

Двадцать лет назад мне попалась книга одного известного советского востоковеда-международника, посвященная исламской революции в Иране. Автор сделал сравнение истории двух революций – буржуазной французской и исламской иранской. Выяснилось, что динамика и развитие обоих исторических событий совпадали буквально пошагово. Каждому периоду французской революции соответствовал определенный этап в иранской, начиная от жирондистов и заканчивая термидором. Совпадения были настолько удивительны, что автор легко предварял каждую главу из истории исламской революции соответствующей цитатой из Дантона или Робеспьера. Но дальнейшее развитие революционного Ирана пошло по другой парадигме; оно больше напоминало историю СССР.

Действительно, после диктатуры Хомейни, которая соответствует в сжатом виде ленинско-сталинской эпохе, и некоторое время после его смерти наступила пора относительных реформ и либерализации – эпоха Рафсанджани–Хатами. Она соответствует оттепели и брежневскому застою. Приход на пост президента летом прошлого года такого радикала, как Махмуд Ахмадинежад с его антизападной риторикой, напоминает правление Ю. Андропова. По-видимому, если следовать нашей аналогии, правление Ахмадинежада (в его конфронтационной форме) будет столь же скоротечным. Как и Советский Союз, ИРИ придает огромное значение развитию атомного комплекса, рассматривая его в качестве фундамента и залога сохранения (или возвращения) Ираном статуса великой региональной державы, какой он был на протяжении тысячелетий.

В настоящее время осуществление Тегераном атомной программы может привести к прямо противоположному: полнейшей изоляции страны (в лучшем случае) или превращению в мишень для военных ударов со стороны США либо его союзника Израиля (наихудший сценарий). В иранском кризисе можно выделить три ключевые фигуры, принадлежащие, так сказать, к ближнему кругу: это Россия, Европа и Соединенные Штаты. От их позиций в ближайшие дни зависит в буквальном смысле судьба Ирана как суверенного государства и полноправного члена международного сообщества.

Второй круг – это страны, сыгравшие в раскрутке иранской атомной эпопеи свою роль и которые могут выйти на первые роли в случае эскалации кризиса. Китай и Пакистан в свое время внесли немалую лепту в наращивание Тегераном ракетных и атомных мускулов, но сейчас отступили на второй план. Но в дальнейшем Пекин может сыграть свою роль во время голосования в Совбезе, а Исламабад – в случае развязывания полномасштабного военного конфликта, который неизбежно затронет и Афганистан. К этому кругу можно отнести также Израиль, который может вступить в игру, если дипломатические и политические средства будут исчерпаны.

И, наконец, третий круг стран – это потенциальные жертвы конфликта и соседи Ирана, которых такой конфликт затронет в той или иной степени. Это Афганистан, Ирак, государства Кавказа (в первую очередь Азербайджан) и Центральной Азии.

Игра по правилам

Можно удивляться тому, с каким звериным чутьем чувствуют американские стратеги надвигающиеся угрозы. Так же было и с иранской атомной программой. В течение как минимум десяти лет Вашингтон оказывал давление на Россию, Китай и Европу в связи с ракетными и ядерными амбициями Тегерана. Европейские политики уверяли американских союзников, что они ведут с Ираном "критический диалог" и у них все под контролем. Россия предпочитала или отмахиваться от американских предостережений или заверять Вашингтон, что получила от Тегерана все возможные гарантии относительно судьбы обогащенного урана. Китай просто молча продавал ИРИ критические ракетные технологии.

Как выясняется теперь, вроде бы американцы были правы в своих худших опасениях. Правда, справедливости ради надо отметить, что они сами проморгали атомный флирт между своим союзником Пакистаном и Ираном, в результате чего последнему, по-видимому, и удалось построить недостающий для полного цикла комплекс по обогащению урана в Натанце. После последних воинственных заявлений президента Ахменежада, однозначно поддержанного общественным мнением своей страны, у США не должно остаться сомнений в отношении намерений своего давнего противника: Иран стремится к обладанию ядерным оружием (если уже не создал его в черновом варианте). Но сказать, что такой финал радует Вашингтон, было бы преждевременно. В условиях, когда Соединенные Штаты прочно завязли в Афганистане и Ираке без ясной перспективы, развертывание третьего театра военных действий было бы стратегическим безумием. Это было бы так даже в случае стабилизации там обстановки и ухода американских войск из этих стран: конфликт с Ираном неизбежно отозвался бы в этих соседних странах.

Шанс на прорыв из американо-иранского тупика был. В сентябре 2004 года стороны (согласно заявлению секретаря Высшего совета национальной безопасности Х. Роухани) велись консультации по Афганистану и, по-видимому, затрагивалась атомная проблематика. Опасаясь, что иранская экономика не выдержит новых санкций, иранские прагматики были готовы уступить по ядерному вопросу. Это выразилось в поведении духовного лидера Хаменеи, с санкции которого Тегеран согласился на подписание дополнительного протокола к ДНЯО (режим жестких инспекций), а также соглашения по приостановке действий по обогащению урана.

Причина того, что Иран мог долгое время маневрировать по поводу своей ядерной программы, состояла в том, что уходить от американского прессинга ему позволяли противоречия между западными союзниками. Европейские государства отказывались даже выступить с угрозой разорвать торгово-экономические связи с ИРИ. Поэтому для реализации своей стратегии Вашингтону была крайне необходима поддержка Евросоюза, которую он фактически получил в последние недели.

Американцев часто обвиняют в твердолобости, по крайней мере – в отношении Ирана, однако в последние годы США вели достаточно сдержанную политику. По нашим сведениям, такие влиятельные мозговые центры, как Институт Брукингса и Совет по международным отношениям, разработали в свое время стратегию США в отношении ИРИ. Они предложили два сценария. Согласно первому Тегеран полностью отказывается от своей ядерной программы, принимает режим всеобъемлющих инспекций и прекращает поддержку радикальных исламистских групп. В обмен на это Соединенные Штаты отменяют санкции, урегулируют претензии в связи с активами шаха, допускают процесс приема Ирана в международные экономические организации, прежде всего в ВТО, и не исключают предоставления экономической помощи. Более того, США могли бы даже пойти на то, чтобы обещать Тегерану не прибегать к прямому военному нападению. Союзники США должны были бы оказать помощь в энергетических проектах Ирана (что являлось главным обоснованием атомной программы ИРИ).

По второму варианту, который подразумевает продолжение прежнего жесткого курса Тегераном, Запад вводит широко охватные санкции против ИРИ, чтобы поставить ее экономику на грань катастрофы, вплоть до разрыва всех коммерческих контрактов. Данный сценарий подразумевает (хотя об этом открыто не говорилось) также применение против Ирана, точнее – против его атомной инфраструктуры, силовых методов. Казалось бы, первый вариант должен был полностью устроить тегеранское руководство, которое в течение многих лет добивалось именно такого прорыва в своем международном положении. Однако события последнего года показали, что иранцы либо не доверяют Соединенным Штатам, либо их уже не устраивает такой компромисс, который еще три–пять лет назад был главной целью внешней политики ИРИ.

Игра на нервах

Так в чем же причина неуступчивости Тегерана? Скорее всего, там понимают, что для США любой компромисс, при котором у власти остается исламский режим, все равно, что нож в сердце. Поэтому даже ожидаемые уступки Ирана в ядерной области, которых требует безопасность США, так или иначе были бы, по выражению американских стратегов, "самым лучшим из всех плохих сценариев". Эти соображения уравновешиваются огромной степенью риска в случае военного решения кризиса, которая включает высокую стоимость воздушной операции ударов по ядерным объектам, угрозу ответного удара, в том числе серию террористических атак, эскалацию военных действий против американских войск в Афганистане и Ираке и т. д.

Причины балансирования Ирана на грани войны и мира следует искать в стереотипной установке иранской политической верхушки, которую наивно озвучил на встрече с российскими представителями осенью 2003 года некий высокопоставленный иранский чиновник, заявивший: "А что, собственно, будет Ирану, если он выйдет из ДНЯО и МАГАТЭ? Вот Северная Корея вышла, и что?".

Дело в том, что в Тегеране, по-видимому, вовсе не так опасаются экономических санкций ООН, которым придают такое значение США. Уверенность Ирана строится на том значении, которое имеют иранские углеводородные ресурсы для внешних рынков, особенно для Японии и Китая, а также Евросоюза. Кроме того, на уровне Совбеза ООН в Тегеране рассчитывали на прикрытие со стороны Москвы и Пекина в случае, если европейские державы примут сторону Соединенных Штатов. При том, что новый руководитель ИРИ Ахмадинежад собственными руками сделал все, чтобы настроить европейцев против Ирана и возбудить самые глубокие подозрения в отношении агрессивности своих намерений, выступив с серией скандальных антиизраильских заявлений.

При этом иранское руководство делает ставку на зависимость европейцев от нефти и надеется, что если Запад станет угрожать санкциями, то Китай поможет иранцам их предотвратить. В октябре 2004 года ИРИ и КНР подписали договор о поставках в Китай природного газа на сумму в 100 миллиардов долларов. В этой ситуации пекинское руководство, как полагают в Тегеране, вряд ли станет голосовать в Совете Безопасности ООН за введение экономических санкций против Ирана. Россия заинтересована в продолжении промышленного сотрудничества с ИРИ, и также не будет участвовать в антииранском голосовании, уверены в Тегеране. Однако иранские политики рискуют серьезно просчитаться. Дело в том, что никто не хочет видеть Иран в роли ядерной державы. Поэтому Тегерану следует быть готовым к сюрпризам, то есть неожиданному (для него) отказу России и Китая поддерживать его игру.

Особенно это касается России. Все последние годы Тегеран только тем и занимался, что пытался столкнуть лбами Европу, Америку и Россию между собой, а сам довольно успешно лавировал между ними. До поры до времени в Москве закрывали глаза на эти хитрости. На Западе возникла устойчивая иллюзия, что Россия, помогая Ирану в атомной области, не до конца понимает истинные намерения Тегерана. Еще в 1996 году У. Клинтон на личной встрече с Б. Ельциным передал российскому президенту секретный доклад относительно иранской ядерной программы, но Москва решила продолжать сотрудничество с Ираном. Однако нельзя недооценивать понимание Россией угрозы самовольного прорыва Ирана к ядерному оружию. В этом смысле показателен такой эпизод. Когда во время очередного обострения кризиса вокруг иранской атомной программы одного высокопоставленного российского представителя спросили, доверяет ли Москва Ирану, тот ответил: конечно, доверяет; со времен Грибоедова только и делает, что доверяет.

Как представляется, руководство в Тегеране перегнуло палку, отказавшись согласиться с предложением Москвы о совместном обогащении урана на территории России. Судя по тому, что С. Лавров фактически обещал К. Райс поддержать США, в Кремле иранская игра в покер вызывает все большее раздражение. В том, что Россия заявила решительный протест, к которому присоединился и Китай, заключается решающее отличие нынешней ситуации от иракского кризиса. Единственным жестом в сторону Тегерана было то, что в качестве альтернативы Россия предложила, чтобы Совет Безопасности обсудил эту проблему, но не по официальной инициативе МАГАТЭ. В качестве дубинки Москва использует строительство АЭС в Бушере: проект строительства АЭС будет реализован в условиях, когда режим нераспространения будет полностью соблюдаться. Из этого следует, что сроки пусконаладочных работ могут быть изменены. Таким образом, ключи от Бушерской АЭС находятся в России, что понимают в Иране, в ЕС и США.

Дипломатическое фиаско

>Какие существуют пути для предотвращения в будущем кризисов наподобие иранского? Указывают на различные варианты. Например, в прошлом году генеральный директор МАГАТЭ Мохаммед аль-Барадей возродил идею конца 1950-х годов – создать центральный банк ядерного топлива. Создание запаса гарантированных поставок топлива выбивает почву у сторонников аргумента создавать собственный. Но это требует 10-летнего моратория на любые опыты по обогащению или переработке урана. Интересно, что США и Россия отнеслись к этой идее положительно. Вашингтон обещал предоставить в банк 17 метрических тонн высокообогащенного урана, из которого затем можно сделать легкообогащенное топливо для АЭС. Иран, у которого на сегодняшний день есть только один поставщик топлива – Россия, хочет получить гарантии, что кто-то предоставит ему топливо, если единственный поставщик по каким-то политическим причинам перестанет выполнять свои обязательства (явный намек на газовый конфликт с Украиной).

Какие еще реальные меры может принять международное сообщество против строптивого Ирана? Среди них называются такие, как отстранение иранской сборной, за которую болеет вся страна, от участия в чемпионате мира, арест иранских счетов в зарубежных банках, отказ в выдаче виз иранским дипломатам, замораживание экспортных кредитов, а возможно – морская блокада иранских портов и нефтяное эмбарго.

В реальности вопрос о военном решении конфликта вокруг атомной программы Ирана не стоит. Центры ядерных исследований разбросаны по всей стране и частично расположены под землей. Таким образом, серия воздушных ударов со стороны США (или Израиля) не сможет решить проблемы, а крупную наземную операцию с последующей оккупацией в текущих условиях представить невероятно.

Кроме того, у американцев нет стопроцентной уверенности, насколько далеко продвинулись иранцы в создании полноценного ядерного оружия. По оценкам американской разведки, Ирану в любом случае потребуется не менее 10 лет, чтобы обзавестись атомной бомбой. Еще в 2000 году ЦРУ разработало операцию, в рамках которой якобы передало иранцам фальшивый план создания атомной бомбы с несколькими нарочитыми искажениями. Ряд экспертов не исключает возможности того, что у Ирана уже сейчас есть так называемая "грязная атомная бомба". Но не вызывает сомнений, что средства доставки – ракеты среднего и дальнего радиуса действия (от 1,5 до 5 тыс. км) у Ирана есть. Решающее значение в этой ситуации приобретают стратегические и политические соображения: Иран продолжит политическое маневрирование, с тем чтобы приблизиться к своей главной цели – атомной бомбе. Поэтому проблему надо решать сейчас и немедленно. Такова реакция Вашингтона, но и европейская тройка, чье терпение Тегеран окончательно исчерпал, заняла однозначно проамериканскую позицию. Это является фактически крупнейшим дипломатическим поражением Ирана в современной истории.

По другим оценкам, Ирану нужно еще лет пять для того, чтобы создать необходимое количество центрифуг для обогащения урана, а затем еще года два для того, чтобы произвести на этих центрифугах достаточное количество обогащенного урана, чтобы сделать несколько ядерных бомб; то есть еще не менее пяти–семи лет для создания оружия. Разумеется, война не нужна и Ирану. Можно не сомневаться, что в настоящее время в иранском руководстве идет закулисная борьба, цель которой – утихомирить президента Ахмадинежада, убедить его в том, что его действия и заявления опасны и вредны Ирану. Но в своей дипломатической игре, направленной на максимальное получение политических дивидендов, похоже, Иран перестарался и переиграл самого себя.

Мурат Лаумулин
Алматы
№2 (163) 1 - 14 февраля 2006