Там, где кончается Бишкек…

Это только кажется, что Кыргызстан состоит из двух как бы не совсем похожих регионов - Юга и Севера. На самом деле это не так. Кыргызстан состоит из столицы города Бишкек, а также из провинции - всей остальной территории.

Разница между этими двумя частями такая разительная, такая вопиющая, что, пересекая их границу, невольно вздрагиваешь:
>мыслимое ли это дело, чтобы у государства была такая огромная голова и такое худосочное туловище?! Но этот явный уродец, порожденный во времена Акаева, продолжает жить и даже как бы крепнет. В том смысле, что уродливая эта разница никого не пугает, следовательно, имеет право на жизнь.
Главное, что есть в Бишкеке и нет нигде больше, это власть, которую все–таки немного побаиваются или хотя бы осторожничают с нею. Я не говорю про митинги и пикеты, которые как раз дергают власть за усы и добавляют ей в кровь немного адреналина. К реальной жизни все эти шествия относятся так же, как театральная жизнь к повседневности. Лозунги, краски бросаются в уши и глаза, тихие же провинциальные голоса практически не слышны. Никому.

Местные власти у нас тоже как бы есть. Но и их головы ориентированы на Бишкек: как тот скажет, так и будет, ничего не скажет, так ничего и не будет. Власти вроде есть, но на жизни регионов это практически никак не сказывается. Такое впечатление, что мы просто играем в региональное управление. Зачем? Кого обманешь всеми этими структурами? Поэтому народ, внешне соблюдая приличия, власть эту за власть не считает и прежде всего потому, что не верит в то, что она вообще что–то может, а главное, хочет ли?

В каждом регионе страны у нас есть богатенькие Буратины. Догадайтесь с одного раза, к кому пойдут в поисках технической или материальной поддержки работники милиции, прокуратуры, культуры и прочих государственных ведомств, к акиму или к Буратино? Ясное дело, что к Буратино. А теперь представьте себе, что кыргызстанцы (провинциалы имеется в виду) вдруг все разом поглупели и пошли жаловаться на то, что их начальство потихоньку разворовывает вверенное им предприятие к тому же прокурору или главному милиционеру. Представили? Значит, вы тогда должны знать, что такой провинциал долго в родном краю не задержится, а упакует свой нехитрый скарб и отправится либо в Бишкек, либо вообще за пределы нашей страны.

Но прежде чем уехать, он обязательно найдет журналиста, которому доверяет, и так вот все сразу и вывалит: как получили новые трубы, а начальство вместо того, чтобы ремонтировать вверенный ему объект, приказало этому работяге и ему подобным новенькие трубы аккуратно доставить совсем по другому адресу - на строительство собственных индивидуальных хором. А старые трубы подлатать еще раз и снова использовать. Могут потом лопнуть и будут неприятности? У кого? У начальства, укравшего трубы? Да ни боже мой. У всех остальных, которые это начальство обязаны обслуживать. Рабочий, видите ли, возмущен: никогда Кыргызстан не станет стабильной и устойчивой страной, если все идет так, как идет. Другой работяга, также упаковывая скарб, расскажет о воровстве на другом предприятии. И тоже с обидой в голосе. На невольный уточняющий вопрос: но ведь там уже все украдено? - обижается: у нас есть еще что воровать.

Поэтому пока Бишкек рассуждает о борьбе с коррупцией и о проблеме с трудовыми мигрантами, провинция все пустила на самотек - бегут люди. Не оглядываясь и не читая умных документов, составленных в Бишкеке на этот счет.
Провинциальное начальство, прибывая в Бишкек, подобострастно заглядывает в глаза всеобщему нашему начальству, и являет перед ним такую верноподданность, такую услужливость, что всеобщему нашему начальству и в голову не придет подумать, что вот она, та самая зловредная коррупция и стоит перед ним, что это и есть расхитители последнего народного достояния. Иногда, правда, удивится, на какие такие шиши районные деятели строят себе хоромы? Но удивится вскользь, глубоко не копая. И провинциальное начальство, немного понервничав, продолжает в том же духе, с особым удовольствием увольняя тех работников, кому, видите ли, интересы государства выше, чем интересы его, местного начальства.

Но еще сохранилась в людях вера в то, что после революции должно что–то измениться. Идут к журналистам, просят: вы там, в Бишкеке, поближе к всеобщему нашему начальству, расскажите ему обо всем этом. Ну нельзя же просто так смотреть, как продолжают разрушаться маленькие города, как люди, плача, вынуждены уезжать в неведомые края, потому что боятся замерзнуть, умереть с голоду, остаться без медицинской помощи на своей любимой, но такой неприветливой родине.

А напишите, говорю, всеобщему начальству письмо о проделках вашего начальства так вот подробно: как и что из народного достояния вы перетаскивали на его личный участок. Нет, говорят, сил у нас нет с такой еды, какую имеем, таскаться по инстанциям. Да и нам ли этим нужно заниматься? Есть ведь государственные службы, они, что, ничего этого не видят, не понимают, что происходит? А если не видят и не понимают, то зачем они вообще существуют?
Самые упертые говорят: все видят и все понимают. Но раз никто этого не останавливает, следовательно, это и есть, страшно сказать, государственная политика?!

В провинции все очень хорошо знают, за сколько и где можно "развести" любой вопрос. И какой вопрос лучше всего "разводить" в Бишкеке. И какой вопрос в принципе невозможно развести, потому что он наезжает на интересы какого–то очень большого чиновника в Бишкеке.
При всем при этом провинциальная элита от всяких там революций особо не страдает и ни в чем себя не ущемляет. Иногда, правда, одно имя меняется на другое, но в целом все идет, как шло всегда.

Когда мы говорим о революции, когда мы говорим о необходимости реформ и перемен, делать это нужно, внимательно анализируя положение в провинции. Именно анализируя и контролируя, чтобы народ понял, например, что правительство - это тот орган, который должен и обязан следить за тем, как именно работают промышленные предприятия и почему кто–то, не стыдясь, тянет трубы домой. Правительство в этом месте вправе нахмурить брови и строго спросить: кого имеет в виду журналист, что за голословные рассуждения? Но и журналист вправе спросить у правительства: а разве не пора прекращать практику, когда о самых вопиющих фактах коррупции и воровства первыми почему–то узнают именно журналисты, они, а не государственные структуры, отслеживают весь этот антигосударственный криминал и потом ходят по судам: доказывать очевидное. Почему мы должны выполнять чужую работу? Для чего тогда у нас правительство и все те службы, которые должны отстаивать интересы государства? Вот только не надо парадных визитов, когда местное начальство успеет состроить именно такую умильную рожицу, когда его не только что в воровстве, а даже и в куда более мелких грехах заподозрить невозможно. Работать нужно, если мы и в самом деле хотим, чтобы Кыргызстан креп и развивался.

Очередные мои соседи пакуют чемоданы. И тоже уже приходили. Мол, перед отъездом расскажем такое, что даже журналист поразится.
Мы что, так и будем говорить правду только перед отъездом? Получается, чтобы понять, что на самом деле происходит в Кыргызстане, нужно подняться всем народом, уехать и тогда (тогда!) сообщить родному правительству, почему народ на самом деле нищ и беззащитен? Но кому тогда нужна будет эта вся правда?
Людмила Жолмухамедова.

19.04.06