Синдром "русского расставанья"

В конце 80-х был популярен анекдот. Подходит еврей к двум вполголоса беседующим единокровцам и говорит: "Не знаю, о чем вы тут рассуждаете, но ехать надо". Ныне в Средней Азии бородатый анекдот приобрел прежнюю, если не более острую актуальность - только в роли евреев выступают русские. Нет в среднеазиатских республиках ни одного русского, который мучительно не раздумывал бы над вопросом: ехать - не ехать.

Проще всего решился он для тех, кто имел близких родственников в России. Будучи гражданами одной, хотя и распавшейся уже страны, русские азиаты в первой половине 1990-х еще могли относительно безболезненно адаптироваться и вписаться в не совсем отчужденный от них и не до конца устоявшийся после перестроечных потрясений российский быт. Им, обладавшим серпастой и молоткастой красной паспортиной, не приходилось иметь дело с таможнями, пограничными контролями, визами и выросшими позднее десятками бюрократических препон, связанных с пропиской и гражданством. Сценарий отъезда, за исключением Таджикистана, во всех республиках был один и тот же: за полцены проданное жилье, фамильная библиотека, никому не нужная и уступаемая за гроши, в довесок к когда-то бережно подбиравшемуся гарнитуру. Печальный прощальный обед для друзей на дворовом айване, с пловом, шашлыком и домашним вином, последние горькие объятия ("здесь" уже вряд ли свидятся, "там" - кто знает). И поезд в один конец.

На улицах одноэтажных махаллей, возле калиток, одинокие старушки в платках сидят на табуретках, продают пожелтевшие открытки с видами молодого города, инструменты, потускневший в темноте серванта хрусталь. На воротах - мелом: "Дом продается".

Гости поневоле

Русских не гонят. Не мажут дегтем калитки, не бьют стекла. Им только вежливо и по-восточному тонко дают понять, что они здесь чужие, что это не их земля, всегда была не их, а они, несмотря на относительную многочисленность и остатки иллюзий, - не более чем загостившиеся здесь иноземцы, независимо оттого, кто где родился и вырос. В их компании никто не стесняется говорить по-узбекски - молодые местные, недавно приехавшие из кишлачной глубинки, и не владеют уже никаким иным языком. Жизнь новых республик проходит сквозь русских, не замечая их и не задевая, и они заживо превращаются в тени, иногда не успевая осознать происходящее.

Впрочем, на первых порах русские еще нуждались в том, чтобы кто-то объяснил им их новый статус. Помню, как во время моего студенчества в начале 90-х на одной "разборке" полный и уверенный в себе второкурсник коренной национальности открывал мне глаза на то, что я в Узбекистане - гость и должен вести себя здесь тихо и осмотрительно, для моей же пользы. Называл он меня при этом "Васек": еще с советских времен в устах узбека это - универсальное прозвище для любого незнакомого русского в Узбекистане, так же как Фриц - для немца и Ара или Хачик - для армянина.

Таджикский сценарий

Таджикский вариант развития событий, в отличие от узбекского, был трагичен и кровав. Из этой республики русские, оказавшиеся между молотом и наковальней противоборствующих в гражданской войне группировок, бежали, бросая дома и нажитое имущество.

Мой дядя, державший более 20 лет охотхозяйство в горах Кулябской области, до последнего не хотел расставаться с привычным укладом жизни - пасекой, прудом, фермой для разведения нутрий. Балансировал на краю пропасти, налаживал отношения с полевыми командирами. Не вышло. Однажды, угрожая автоматами, боевики остановили его на дороге, отобрали КамАЗ, избили. Жив дядя Володя остался чудом. Помню, как сидел он у нас на кухне, худощавый и смуглый, больше похожий на азиата. И обрубок на месте большого пальца правой руки почему-то связывался в моем представлении с войной, хотя дядя сразу объяснил, что покалечился по неосторожности.

В Узбекистане и Киргизии в последние 15 лет не воевали. Разве только самую малость, с боевиками-исламистами, и то - высоко в горах. Однако бегут и из этих республик.

Коммунизм по-узбекски, или "Окно в Европу"

Безусловно, один моральный фактор не мог бы повлечь за собой массовый исход русских из Средней Азии. В каких же условиях живут здесь сегодня несколько миллионов еще уцелевших русских?

Некоей усредненной моделью в этом смысле может служить Узбекистан. Эта страна, находясь в самом сердце региона, лишь в последнее время стала поворачиваться в сторону России - правда, пока, скорее, не лицом, а вполоборота. С другой стороны, ее правящий режим еще не опускался до безоглядного самодурства туркменбаши и проводимой им открытой дискриминации национальных меньшинств. Не теряло узбекское правительство и контроля за ситуацией внутри страны, что имело место в Таджикистане и породило там череду беззаконий и бесчинств в начале 90-х. Таким образом, положение миллиона русских в Узбекистане - это нечто промежуточное, на полпути между казахско-киргизской достаточно уважительной толерантностью и туркменской дискриминацией.

Показатель уровня жизни в Узбекистане - размер минимальной заработной платы, составляющей 5,5 тысячи сумов, что в пересчете на доллары США чуть больше $5. При этом цены на продукты первой необходимости чуть ниже, но в целом соотносимы с российскими. Что спасает узбекистанцев от вымирания - так это щедрое солнце и земля, способная давать три урожая в год. Овощи и фрукты идут за гроши, и если у тебя есть хоть какой-то источник дохода, несколько летне-осенних месяцев можешь протянуть на одних лепешках и арбузах. В остальное же время года человеку с минимальным доходом вполне реально протянуть ноги.

Зарплата среднестатистического ташкентца - именно в столице проживает сейчас львиная доля русского населения республики - колеблется от 30 до 50 долларов. Жителям кишлаков и об этих скромных суммах остается только мечтать: хроническая невыплата зарплат возвращает жизнь дехкан на незапамятные круги натурального хозяйства. Потому данные Мировой продовольственной программы ООН о том, что в стране недоедают более 20% жителей, отнюдь не кажутся завышенными. Что касается предметов одежды и бытовой техники, то на них цены выше, чем, скажем, в соседних Киргизии и Казахстане, не говоря уже о России. Виной тому - высокие таможенные пошлины на ввозимые товары и планомерное комплексное удушение частной торговли.

Другой анекдот советского времени. Завоевал Рейган весь мир, подходит к карте, видит красное пятнышко и с удивлением спрашивает своих генералов: "А это еще что такое?" - "Да вот, - объясняют те, - узбеки базар не отдают".

С вещевыми рынками в независимом Узбекистане борются уже давно и успешно. Их закрывают на реконструкцию и на снос, заламывают такие цены за место, что у продавца остается небогатый выбор: свернуть торговлю или попытаться наверстать упущенное за счет покупателя. А так как покупательная способность последнего оставляет желать лучшего, продавец со слышными одному небу проклятиями навсегда покидает поле неравной битвы - опустевший базар. Выигрывают в этой ситуации растущие как грибы после дождя супермаркеты. И еще силовые ведомства - милиция, пограничники, таможня. Теперь они с чистой совестью не столько штрафуют, сколько обирают и облагают данью народ, после закрытия рынков поваливший затовариваться на казахстанские базары, где и цены пониже, и ассортимент побогаче, и с рыночной торговлей никто не борется.

В пограничном селе Черняевка государственная граница проходит прямо через дворы. Туалет и сарай в Узбекистане, мазанка и стойла - на сопредельной территории. Рано утром нанизываемые на холодок степного ветра, по одному, по двое тянутся путники через двор. Кровать хозяина - на свежем воздухе. Привычным движением, не поднимая головы и не разлепляя век, он протягивает руку за причитающейся платой. Получив, так же, не глядя, прячет деньгу под подушку, досматривает сон.

Недавно узбекские власти возвели в Черняевке бетонную стену, оградив казахскую территорию от потенциальных покупателей из недалекого отсюда Ташкента. В народе стену тут же нарекли "каримовским дувалом". В дувале быстро появилась дыра - своего рода "окно в Европу". Дыру по краям мажут дегтем, но всасываемый в нее людской поток не истощается, увлекая с собой в братскую республику негустые сбережения узбекистанцев.

В поисках лучшей доли едет народ на Север, причем не только русские.

Как-то раз мой знакомый с друзьями попытался заняться бизнесом - переправить на Урал вагон овощей. Где-то в Свердловской области повстречались с земляками-узбеками. Они уже несколько лет как перебрались в Россию, и бизнес их процветал. Об общей родине земляки отзывались насмешливо и неуважительно: "ваш Узбекистан". - "А разве он, пардон, не ваш?" - "Нам и здесь пока неплохо", - отвечали уклончиво.

Кому в Узбекистане жить хорошо

Единственный уголок в Ташкенте, где русские составляют большинство и где можно увидеть их сразу в изрядном количестве, - это "толкучка". Да и ту пару лет назад согнали с обжитого ею с давних времен места в районе железнодорожного вокзала - так называемого Тезиковского рынка - за черту города, в Янгиабад. Здесь вам встретятся и рабочие ставших ныне ташкентских предприятий, и невостребованные преподаватели, и технари с золотыми руками, ожидающие случайных заказов. Бывшие, бывшие, бывшие… На картонках разложены всевозможные, чаще всего никому не нужные запчасти для не выпускающихся уже приборов, железки, уступаемые за четверть цены. Вырученные деньги расходуются тут же - на нехитрую закуску и выпивку. Домой можно и не идти.

Богатых русских в Узбекистане нет: в лучшем случае - средний слой, отделенный от низшего весьма зыбкой границей. Почему? Очень просто: для того чтобы занимать в Узбекистане руководящий пост в госструктуре или крупном бизнесе, необходимы две вещи. Первая - быть узбеком, вторая - принадлежать к одному из влиятельных на данный момент кланов. Ни квалификация, ни образование в счет не идут, потому что квалификация - не взятка, в карман не положишь, а диплом и купить можно - так многие и делают в целях экономии времени и сил.

Чаще всего на каждом уважающем себя производстве и в каждой еще не впавшей в летаргию конторе сидит своя Мариванна или Сан Саныч - странные и нелепые в окружении периодически ржущих над своими непонятными русскому уху шутками молодых "новых узбеков, с зализанными гелем волосами и поминутно вынимаемыми как бы невзначай сотовыми телефонами. При взгляде на эти тронутые временем осколки империи на ум приходят музейный хранитель Лебедев из "Белого солнца пустыни" или научная интеллигенция пореволюционных 20-х годов - этакие "спецы-попутчики", недобитые остатки прежнего строя, без которых, однако, молодой и независимой республике на данном этапе не обойтись. На их квалификации во многом и держится пока шаткое здание узбекской экономики и делопроизводство, не первый год предпринимающее не слишком успешные попытки перейти на государственный язык.

"Мариванна, посмотрите процентовку. Сюда что вписываем?" - "Зульфия, я же тебе объясняла…" - "Ой, Мариванна, я всегда так путаюсь в этих цифрах… И что бы мы без вас делали, Маш-опа!" Растроганная Мариванна, пряча смущенную улыбку, принимается за чужую работу.

Мариванну могут обойти премией, заставить выйти на работу в выходной день. Могут пожурить за что-нибудь устами непосредственного начальника. Но ни один узбекский руководитель, будучи в здравом уме, никогда не вздумает ее увольнять: самоубийство - великий грех не только у христиан. Ему ведь еще семью обеспечивать, детей на ноги ставить, да и кроме него немало народу в конторе кормится худо-бедно.

А Мариванне с каждым годом все труднее: года растут, цены - еще быстрее. Силы уже не те. Время работает против нее, и она платит ему презрением, не думая о завтрашнем дне, отвыкая заглядывать в будущее, которого нет.

Даже будь она помоложе, особых карьерных перспектив это ей не давало бы. Современные идеологи при поддержке узбекскоязычных СМИ активно культивируют в общественном сознании образ женщины-хранительницы очага, изо дня в день терпеливо ожидающей мужа в четырех стенах и безгласно принимающей любую его волю. У узбекской девушки с высшим образованием шансов на замужество мало. Рикошетом бьет это начавшееся после 1991 года возрождение традиционных восточных семейных ценностей и по общественному положению русских женщин.

Русские, оставшиеся на родине, в считанные годы ушедшей у них из-под ног, как зыбкая песчаная почва, испытывают неосознанный комплекс неполноценности. Пожилые - те, кто проводил сверстников и сверстниц, а сам так и не дождался приглашения от "российских" детей, или те, кому просто не к кому ехать. Молодые - посматривающие на север с томительной и нерешительной надеждой, обсуждающие между собой примеры ровесников, которые уехали и "зацепились", оказались востребованными.

Безусловно, не все энергичные и деятельные решились на прыжок. Кое-кто остался. Но трудно быть деятельным там, где поле деятельности для тебя сужается с каждым годом, где с каждым месяцем все меньше вокруг знакомых лиц и все реже слышна на улицах родная речь.

Кызылкумское "Приднестровье"

Есть, правда, в Узбекистане один островок, законсервировавший советскую стабильность и благополучие. Там русская речь, пожалуй, еще не чувствует себя иностранной. Да и доходы не заставляют людей искать перемен и впадать в тихую депрессию.

Навоийская область. Здесь десятки тысяч узбекистанцев заняты в структуре Навоийского горно-металлургического комбината и золотодобывающего узбекско-американского СП "Зарафшан-Нюмонт". Экономическую стабильность и свой надежный достаток работники предприятия-гиганта связывают с именем его директора - Николая Кучерского. Платят здесь в среднем от 200 до 400 долларов США, причем не в год, а в месяц. В отличие от Ташкента, бесплатно показывают российское ТВ. Ездят на такси жители Зарафшана в любой конец города за символические 150 сумов и не особо терзают себя сакраментальным вопросом об отъезде.

Скованные цепью недвижимости

Парадокс заключается в том, что финансовое положение узбекистанцев - это одновременно и аргумент в пользу эмиграции, и препятствие на пути к ней. Ведь стоимость железнодорожного билета в любой российский город вмещает в себя не менее 4-5 месячных окладов среднестатистического ташкентца. Единственным НЗ в этом случае могла бы послужить недвижимость, но и на нее рассчитывать не приходится: на деньги, вырученные за приватизированную трехкомнатную квартиру в престижном районе Ташкента (это порядка 8-10 тысяч долларов), не купишь и однокомнатной каморки на окраине Волгограда, не говоря уже о Москве и Питере. Причина низких цен - столь же низкая покупательная способность и предложение, опережающее спрос: непрекращающийся отток русских в прошлые несколько лет был интенсивнее внутренней миграции - переезда областных узбеков в столицу. Пустующие по всему городу квартиры сбивали цены на жилье. Так, наиболее продвинутые и дальновидные русские среднеазиаты, уезжая, преграждали дорогу остальным, не сумевшим вовремя сориентироваться.

Что же касается областных центров, то там продажа жилья - занятие еще более бесперспективное. За благоустроенную двух- или трехкомнатную квартиру в центре экологически бедствующего каракалпакского Нукуса покупатель выложит не больше 300-400 долларов. Как говорится, живи - не хочу.

Виртуальная республика

Не особо балует русских и пресса. Из российских газет печатают в Ташкенте только безобидные "Труд" и "Аргументы и факты": они про Узбекистан ничего не пишут, да и вообще редко прикасаются к азиатской тематике. Остальную российскую прессу - иногда пожелтевшую в самом прямом смысле за время доставки - можно купить с рук, но дорого и не свежую. Что же до местной прессы, то упоминать о ней считается дурным тоном. Вовсе не потому, что кормит народ "чернухой". Наоборот: сидящие на голодном бюджетном пайке газеты и подконтрольное властям телевидение создают образ процветающей, богатой и счастливой страны, помимо названия, имеющий мало общего с реальностью. Да и то сказать, если уж на улицах и на работе роптать лишний раз не принято, не хватало еще по телеку. И к чему русскому телезрителю за местное вещание душой болеть, когда на четырех государственных каналах русская речь звучит в общей сложности не больше двух-трех часов в сутки. Впрочем, никто их и не смотрит: при малейшей возможности стараются подключиться к кабельному с российскими каналами. В итоге Жириновский, Грызлов и Зюганов в Узбекистане гораздо известней и популярней любого местного политика (исключая, естественно, президента), причем не только среди русских. Для тех пожилых ташкентцев, до кого не дотягивается кабель, озвученные по-русски латиноамериканские телесериалы в ретрансляции местных каналов - единственная отдушина. Поохают над злоключениями тропиканки - глядишь, и полегчало.

Узбекский бы выучил только за то…

Незнание государственного языка - другой важный фактор, толкающий русских узбекистанцев на расставание со страной. Ибо государственный язык здесь один, а великий и могучий имеет ровно такой же статус, как корейский, татарский, армянский и любой другой из языков сотни населяющих Узбекистан национальностей. Надо видеть, с какой снисходительностью, выдающей человека высшего сорта, сердобольный узбек растолковывает смысл произносимого с высокой трибуны одинокому русскому, который забрел по долгу службы на официальное мероприятие и с бесплодным напряжением уже несколько минут пытается вникнуть в дикую для его уха скороговорку. "Э-э, Вася, - укоризненно покачает головой в конце. - Язык учить надо. Когда ты знаешь мой язык - значит, ты меня уважаешь".

Гораздо комфортнее чувствуют себя в городе редкие русские, выросшие в махалле (глинобитной одноэтажной застройке, однородной по национальному составу). Учившийся со мной в одной университетской группе рослый светловолосый красавец Виктор бегло шпарил на ташкентском диалекте и никогда не боялся, что в ответ на обращение прохожего придется жать плечами и мычать нечленораздельное. Для студентов национальных групп Виктор был местной достопримечательностью - чем-то вроде говорящего попугая. В Россию он уехал одним из первых, едва успев получить диплом.

Само собой, плакаты, вывески, официальные заявления, воинские команды - все это пишется и звучит на узбекском, а потому недоступно неграмотным русским, 99% которых так и не удосужились в достаточной мере овладеть языком титульной нации.

Впрочем, проводимый сейчас в Узбекистане переход с кириллицы на латинскую графику в какой-то мере нивелировал уровень грамотности городского русского и сельского узбека. Скооперировавшись, они теперь способны постичь смысл любого узбекского текста: русский читает записанную латиницей фразу, узбек переводит ее устный вариант на русский язык. Стоит ли говорить, что огромный корпус литературы, изданной в советское время на кириллическом узбекском, обречен на скорое забвение. Такая же судьба постигла в середине прошлого века арабскую вязь, превратившуюся для новых поколений советских узбеков в китайскую грамоту. Испытанный способ борьбы с прежней идеологией, который сводит на нет десятилетия борьбы с неграмотностью.

Таким образом, пример Казахстана и Киргизии, признавших за русским языком особый статус и сохранивших в своих государственных языках кириллические алфавиты, заразительным не оказался.

Заклейменные паспортом

Отлучение русских в Узбекистане и от политики, и в значительной мере от общественной и культурной жизни было закреплено в 1999 году, когда все население страны заставили обменять паспорта советского образца на национальные зеленые - с непременной отметкой в графе "национальность". Эта процедура оформила бывших колонизаторов в самую ущемленную касту населения страны. Путь в Россию для новоиспеченных граждан независимого государства оказался если не закрыт, то существенно усложнен. Самые дальновидные утаивали советские паспорта, писали объяснительные о пропаже и платили штрафы.

Гораздо более решительную операцию провел в 2003 году глава туркмен Сапармурат Ниязов, отобравший у нескольких тысяч русских с туркмено-российским гражданством вторую его часть под угрозой лишения жилья и имущества.

На правах наблюдателя

Утверждать, что узбеки не любят русских, было бы не совсем справедливо. Первый агрессивный всплеск национального самосознания на волне независимости сошел довольно быстро - как только стало ясно, что оставшиеся в республике русские мало того что суверенитету отныне не угрожают, но и родине своей исторической ничуть не интересны. К русским в Узбекистане питают смешанное чувство соболезнования и брезгливости - как к непонятным, но безобидным загостившимся чужакам, дом которых сгорел за время их отсутствия.

Узбеки-таксисты любят жаловаться русским седокам: "Э, что за жизнь! Долбаный жизнь. Раньше с работы пришел - законно лежишь, отдыхаешь. А теперь конкретно крутишься целый день. Домой пустой придешь - чего пришел, скажут. Я считаю, правильно узбеков называют "бараны". Столько терпеть и молчать только баран может".

Есть в этом что-то от психотерапии: пожаловаться низложенному хозяину, бывшему "старшему брату" на новые порядки. И самому легче, и русскому клиенту приятно. Восточная обходительность в действии. Но упаси Бог сдуру начать поддакивать - не для того разговор затеян. И, окажись на твоем месте узбек, - беседа наверняка текла бы по несколько иному руслу. Русский воспринимается таксистом как некая нейтральная, не вовлеченная в конфликт интересов сторона, с которой можно отвести душу. Таксист не скажет: "Мы, узбекистанцы, устали…" или "Нас, узбекистанцев, притесняют…" Нет! "Мы, узбеки" - в беседе с русским гораздо уместнее и ни к чему не обязывает. Гость должен знать свое место.

Меньшее из зол

Имидж светского государства дается Узбекистану с трудом. Что ни месяц, милиция, которая давно уже стала частью городского пейзажа и которую ненавидят здесь люто, арестовывает бородачей, читающих дома намаз, находит у них религиозную экстремистскую литературу. Что сам бородач в дом принес, а что блюститель закона подкинул - разобрать потом непросто, да и кто разбираться станет? На войне как на войне. Если и не было в семье экстремистов, после ареста кормильца появятся.

Главный козырь властей - спокойствие и стабильность - впервые поставил под сомнение февраль 1999-го, когда в Ташкенте прогремело несколько взрывов, в том числе в здании кабинета министров. С тех пор случались и вылазки боевиков в горных районах, и теракты в столице. Весной 2004 года в Ташкенте произошло несколько нападений на милицию и последовавших затем облав и перестрелок.

Русские в этой ситуации ощущают себя растерянно и неуютно. Не изжив еще в себе позднеперестроечных идеалов свободы слова, дела и волеизъявления, они сочувствуют борцам, жертвующим собой ради свержения непопулярного режима, и в то же время в глубине души понимают, что в случае успеха бородатый сосед, вежливо здоровающийся с тобой на лестничной клетке, возможно, постучит в твою дверь топором. Едва ли в узбекском бунте окажется больше смысла и пощады, чем в том, о котором писал русский классик.

Афганского, таджикского и иракского сценариев русские опасаются в равной мере, никакой оппозиции, кроме подпольной радикально-исламистской, в республике не наблюдают и потому видят в режиме Каримова меньшее из возможных для себя зол.

Первородный грех оккупанта

Впрочем, и поводов для благодарности по отношению к власти, насаждающей жесткую национальную идеологию, у русских нет. В школьном курсе новейшей истории русские объявлены захватчиками и завоевателями, а басмачи - героями национально-освободительной борьбы. Учебники советского образца изъяты и уничтожены еще в 90-х, при обнаружении подобных книг и директора школ, и заведующие библиотеками лишались работы. Участь неактуальных учебных пособий разделили сочинения наиболее пролетарских писателей советского прошлого - Горького и Маяковского.

Чувства школьника, за которым государство с ранних лет закрепляет первородный грех принадлежности к народу-агрессору, игнорируются с казенным бесстыдством. Пусть пока растет и учится, раз уж родился здесь. Но забыть о том, что эта страна - не для него, ему уже никто не позволит. Помогут в этом и экскурсии в Музей истории - бывший Музей Ленина. Для того чтобы переписать историю, не обязательно трогать экспонаты. Иногда достаточно заменить под ними ярлыки. Отнимая у русских прошлое, государство автоматически лишает их будущего.

"Держите нацию!.."

Воспоминание из начала 90-х. Дюжего русского парня запихивают в "воронок" четверо милиционеров-узбеков. Он упирается бычьей шеей в потолок машины и смеется разбитыми губами: "Что, не лезет, да? Не заходит?" Борьба длится несколько минут. Русский милиционер стоит поодаль и увещевает: "Тебя как зовут? Сергей? Не сопротивляйся, Серега, чтоб сильно не били". Силы неравны, и Серегу наконец запихивают в машину. "Русаки! - кричит он поверх милицейских плеч. - Не сдавайтесь! Держите свою нацию, русаки!"

Сейчас, спустя десять лет, русских с таким зарядом пассионарности в Узбекистане уже не встретишь. Как не встретишь и русского милиционера - это уже даже не Красная книга, а разряд ископаемых.

Легенды и мифы изоляции

О России живущие в Узбекистане русские знают по сути дела немного и понаслышке. Отгороженные визовым режимом от более открытой и русскоговорящей Киргизии и объявленным в 2002 году "временным" карантином - от Казахстана, соседствующего с РФ, они и в прошлые годы были лишены реального представления о том, что происходит на исторической родине. Ныне же изоляция достигла степени небывалой. Кабельное телевидение здесь - плохая подмога. Постоянные сообщения о катастрофах и покушениях на бескрайних российских просторах порождают у широкой категории наивных русских азиатов уверенность в том, что в страшной Москве стреляют и взрывают на каждом шагу: местные безоблачные репортажи с хлопковых полей, как ни странно, делают свое дело.

Костя Арзуманов, до недавнего времени владелец одной из крупнейших в Ташкенте коллекций рок-музыки, ныне без особого успеха пытающийся заработать на хлеб продажей дисков и кассет, в ответ на банальный вопрос об отъезде качает головой: "Ну уж нет. Здесь я по крайней мере под какую-нибудь шальную пулю не попаду".

Другие, не оболваненные прессой, становятся жертвами иной иллюзии. Они напоминают человека из притчи, рассказанной Лукой в горьковской пьесе "На дне": жил один мужик трудно и бедно, но утешал себя тем, что где-то в Сибири есть земля, население которой благоденствует и круглый год забот не знает. Вот припрет совсем - возьмет он и туда уедет.

Некоторые узбекистанцы, сталкивающиеся каждый день с безденежьем, взяточничеством, произволом, видят в России своего рода антипод своей республике: мол, там все - с противоположным знаком и люди живут безбедно и счастливо. "Ничего, - думает узбекистанец, - вот поднакоплю к следующему году, и тогда…"

Наука быть русским

Когда среднеазиатский русский выходит на привокзальную площадь по эту сторону межреспубликанского занавеса, его шокирует многое. Низкое сырое небо над головой, советская символика в названиях улиц, гранитные вожди революции, от созерцания которых он успел поотвыкнуть. Приезжий удивленно взирает на бутылки пива в руках идущих навстречу горожан, которые держат их так же непринужденно, как сигарету. Ему непривычна звучащая кругом русская речь и обилие мало того что русских, но и преимущественно сытых и довольных лиц вокруг.

Если русский приехал на родину предков всерьез и надолго, он должен быть готов многому удивляться и отучаться от многого. Например, от цоканья языком при выражении сильных эмоций, от неуместной здесь гипертрофированной восточной вежливости в повседневном общении и конечно же от непроизвольного прикладывания ладони к животу при встрече, прощании и изъявлении благодарности. Ему предстоит учиться русской прямоте и широте, принимая как должное обильное употребление алкоголя в застольях, мата - в мирных беседах и не стесненные, не пониженные до шепота разговоры о политике. А пока привыкание не завершилось, он обречен чувствовать себя иностранцем, узбеком - так же, как чувствовал он себя иноземцем в еще недавно родной Средней Азии. Он понимает, сколь много, сам того не желая, перенял от "бабаев", и с удивлением убеждается, что лишь среди них мог по-настоящему ощущать себя русским. "Странные они
люди, - отзывается о россиянах Игорь, каждый год отправляющийся сезонным рабочим на заработки в Москву. - Вот об узбеках, например, я никогда не знаю, что они скажут в следующую минуту, но всегда знаю наперед, что они сделают. А россиянин - всегда известно, что сейчас скажет, но что сделает после этого, никогда не угадаешь. Сидишь с ним, выпиваешь, все нормально, казалось бы. И вдруг…"

Хождение по мукам регистраций, получения временных прописок и видов на жительство у приехавшего еще впереди. В бесконечных очередях в милицию и паспортный стол у него еще будет время оглянуться назад и внутренне оправдать свой поступок. Наверное, потому, как бы ни было трудно, не возвращается большинство русских переселенцев в Среднюю Азию, что понимает главное: та жизнь, в которой они могли ощущать себя полноценными людьми с прошлым, настоящим и будущим, в которой могли гордиться своим происхождением и корнями, не исчезла в никуда. Здесь, в России, она продолжалась, и, хотя ушла далеко вперед, у них еще есть шанс настичь ее, сделать своей, доказать свое родство отвернувшейся от них родине-матери.

В зоне слепого пятна

Как же видится проблема русских в Средней Азии отсюда, из России? Боюсь, что никак. Нет взгляда - нет проблемы. Говорят о притеснениях русских в Прибалтике. Вспоминают периодически, как обижают ветеранов на Западной Украине. По традиции, интересен Кавказ. Средняя Азия прочно обосновалась в зоне слепого пятна и российской политики, и российского общества. Типичная реакция: разве там еще остались русские? Познакомившись с узбекистанцем, россиянин вежливо интересуется: "Ну как там у вас, в Ашхабаде? Наверное, жарко?"

Как-то в Москве, общаясь с тамошней поэтессой, я посетовал, что милиция с проверкой документов шагу ступить не дает. "А нечего взрывать", - упрекнула она в ответ. Крыть было нечем.

Спортивный комментатор, делящийся новостями с Олимпиады, без тени иронии сообщает: "В четвертом раунде наш боксер точными ударами укладывает казаха Головкина".

Почему-то кажется, что до тех пор, пока Ашхабад путают с Ташкентом, Среднюю Азию - с Чечней, а казахстанца - с казахом, останется не распутанным для России и кавказский узел. Трудно представить ситуацию, когда на одном направлении политики национальный вопрос разрешается блестяще, а на другом - заходит в полный тупик.

Когда исламские боевики в Ираке берут в заложники несколько испанцев или итальянцев, народ выходит на улицы, а правительства этих стран задумываются над тем, не вывести ли им войска. В Средней Азии у России с 1991 года несколько миллионов заложников, поставленных на грань гуманитарной катастрофы. Сколь угодно можно клеймить Израиль за милитаризм и сионизм, но его отношение к разбросанным по всему свету разноязыким соплеменникам не может не внушать уважения. Так же как пример Франции, не оставившей соотечественников на горящей у них под ногами земле получившего независимость Алжира.

"Мы вас туда не посылали…"

Как относиться к приехавшим в страну азиатам, в России, похоже, ясно не представляют. Даже на интернациональном юге. Благодушный советский идеал дружбы народов в считанные годы изжит как нелепый и вредный комплекс, и в то же время тень его еще маячит где-то на периферии общественного сознания. А между тем национальный вопрос в пронизанной автономиями Федерации не теряет своей актуальности.

В газетной заметке под рубрикой "Криминал" повествуется о том, что разбойное нападение на склад совершил К. - 27-летний уроженец Туркменистана. Не гражданин - уроженец. Вряд ли место, где появился на свет разбойник, заслужило бы упоминания в газете, если бы тот родился в Пензе или Саратове. Надо полагать, склонность к пороку он впитал с молоком матери.

"Правильно этих приезжих не регистрируют, - то и дело приходится слышать от мирных горожан, - а то эти чечены, ары и азеры весь город заполонили".

Еще большие сложности начинаются тогда, когда приходится решать судьбы русских, волей исторических обстоятельств оказавшихся в безвременье, в роли чужих среди своих. Нет ни четкой политики на их счет, ни адекватного законодательства, ни соответственно какой-либо программы помощи беженцам или проектов, которые облегчали бы их психологическую адаптацию и обеспечивали социальную поддержку.

"Мы вас туда не посылали", - говорит в сердцах иной чиновник какому-нибудь досаждающему жалобами бедолаге из Душанбе, будто тот в поисках сладкой жизни эмигрировал в Штаты, а теперь передумал и запросился обратно. Сколь же оправдан этот убийственный аргумент?

Буфер империи

Первые русские пришли в Среднюю Азию в 70-х годах XIX века, вслед за армией генерала Скобелева. Захват и покорение существовавших тогда на этой территории феодальных государств - Кокандского, Хивинского ханств и Бухарского эмирата - были, по-видимому, вопросом времени. С юга (территории нынешних Индии, Афганистана и Пакистана) ширилось и усиливалось британское влияние. Не прояви тогда Россия имперского своеволия, Средняя Азия, вероятнее всего, разделила бы судьбу южноазиатских стран, попавших под английское владычество, отнюдь не способствовавшее их экономическому и культурному росту. А российское государство, вполне возможно, имело бы у своих южных пределов недоброжелательное соседство английских протекторатов, причем не где-нибудь, а, не исключено, прямо под Оренбургом и Южной Сибирью.

К 1913 году в Средней Азии возникло порядка 120 русских селений. Семиречье (район современных Алматинской и Талды-Корганской областей Казахстана) заняли казаки, Чуйскую долину (север Киргизии) - переселенцы из Южной России и Малороссии. Население Нового - русского - города в Ташкенте сформировалось главным образом за счет военного и гражданского чиновничества, а также политических ссыльных - людей преимущественно культурных и образованных. Многие переселенцы-россияне не выбирали места жительства, но, оказавшись здесь, внесли вклад в просвещение и благоустройство края, ставшего неотъемлемой - как казалось тогда - частью великой империи.

Сосланный в Ташкент великий князь Николай Константинович Романов усовершенствовал местную ирригационную систему, проложив несколько новых каналов. А его экспроприированная после революции богатейшая художественная коллекция составила основу Национального музея Узбекской ССР (ныне - Государственный музей искусств Узбекистана).

Врач Федор Боровский открыл и описал возбудителя пендинки, от которой испокон века страдало население края.

Усилиями русских колонистов непредсказуемый, чуждый и отсталый регион стал превращаться в надежный и стабильный буфер Российской империи.

Туркестан советский

Революция оставила в Туркестане столь же кровавый след, как и в любом другом уголке России. С той разницей, что кровь здесь проливали не только русскую. Был нарушен свято соблюдавшийся царской администрацией принцип невмешательства во внутренние дела "туземного" населения. Большевики рвались осчастливить весь мир, и феодальный уклад жизни азиатов не устраивал их ни в коей мере. Именно этого в первую очередь не могут простить русским идеологи современного Узбекистана.

Стараниями Красной Армии к началу 30-х годов с басмачеством было покончено. В 1937-1938 годах сталинская карательная машина расправилась с последними неугодными в лице местной интеллигенции - носителями идей "мелкобуржуазного национализма". Средняя Азия становится одной из вотчин Союза, столь же безопасной и советской, как любая другая. Вопрошать сегодня: зачем ты или твои родители потащились в Среднюю Азию, столь же нелепо, как выяснять, почему другая семья не уклонилась от переезда, скажем, в Приморье. Счет русских среднеазиатов уже тогда шел на сотни тысяч. Ехали сюда советские люди чаще всего не по прихоти, а по распределению.

В Великую Отечественную воевать с фашизмом шли представители всех народов, живущих в Средней Азии. Знаменитая Панфиловская дивизия, в 1941-м полегшая под Москвой почти целиком, но не пустившая врага к столице, была полностью сформирована в этом регионе. В начале войны в Среднюю Азию эвакуировались фабрики и заводы, театральные коллективы и киностудии. В 1942-1943 годах Ташкент дал приют Фаине Раневской, Анне Ахматовой, Алексею Толстому и многим другим деятелям культуры. Память об их здесь пребывании до сих пор бережно хранится местными русскими.

Новый наплыв приезжих случился в 1966 году, после разрушительного землетрясения, уничтожившего по сути дела весь старый саманный город. Заново возводили Ташкент строители со всего СССР. Кто-то из них оставался навсегда.

Некоторые политики и публицисты, не имея рецепта выстраивания отношений с бывшими колониями, злорадствуют: "Ну что, поняли, как туго без России? Какова она на вкус, ваша независимость?" Видимо, они путают Среднюю Азию с Прибалтикой. На референдуме 1991 года абсолютное большинство не только русских, но и узбеков в республике высказалось за сохранение Союза. А потом были ГКЧП и Беловежская пуща…

Безответная любовь

Следы русского присутствия стираются сейчас с большим или меньшим усердием во всех республиках Средней Азии. Но старика с буденновскими усами, в фуражке с казачьей кокардой и богомольную старушку в белом платочке, отбивающую поклоны у ворот Свято-Успенского собора, - этих свидетелей века не сотрешь, не отменишь, не переименуешь. Так же как и их внуков, возящихся с компьютерами, слушающих CD с российскими группами, переписывающих друг у друга "Бригаду" и все чаще повторяющих в разговорах между собой: "Здесь нечего ловить". Они не в обиде на историческую родину; они смотрят в ее сторону с надеждой. Русские в Азии вообще в большинстве своем оправдывают Россию - в спорах с другими, в мучительных внутренних диалогах. Ей самой, объясняют они, сейчас трудно, хватает своих проблем… Эта любовь сильна, бескорыстна и безответна. Так, детдомовец до последнего ждет бросившую его мать, не верит в бессрочность разлуки и оставленности.

Каждую субботу у российского посольства в Ташкенте собирается живая очередь на получение гражданства - в основном русские. По списку - разлинованной вручную тетрадке - проводят перекличку. В списке тысячи фамилий, поэтому когда зачитывающий его доброволец спустя несколько часов добирается до конца, голос у него уже заметно подсаженный и охрипший. Отмечаться в очередь ездят аккуратно, как на службу. Некоторые - из области. Не пришел два раза - вычеркивают, и месяцы, а то и годы ожидания идут насмарку. В приемный день в посольство с документами попадают пять человек, не больше: таковы правила. Смотришь в чье-нибудь пожилое лицо - и понимаешь, что до России оно просто не доживет.

Утверждают, что очередь можно обойти, если сунешь милиционеру у входа долларов сто. Но такие деньги для русского ташкентца - целое состояние.

Эпилог

По Ливерпулю ходит священник. Он останавливает чернокожих прохожих и просит у них прощения за века работорговли, за все прегрешения своих белых сородичей против черной расы. Чернокожие с улыбкой пожимают плечами и отпускают грехи. И с каждым актом прощения чуточку меньше становится зла в нашем мире.

Сегодня этнические русские как никогда ранее ощущают эфемерность, неподлинность своего азийского бытия. В их памяти еще не стерлись тени прервавшейся на их веку эпохи - кажется, только вчера в глазах окружающих они были достойными и востребованными гражданами большой страны. Они еще не научились, подобно ташкентским армянам, корейцам, евреям, жить национальной общиной. Великое и слишком недавнее прошлое не дает им осознать реальные потери, сомкнуть поредевшие ряды, ощутить себя диаспорой, живущей в своем ритме, своими некрупными, частными заботами и успехами, найти свое место среди громад железа и тонированного стекла, выросших в считанные годы на месте прежних словно бы игрушечных глинобитных построек. Отсюда, видимо, и угнетенность, прострация, потерянность во времени и легкий налет неуверенности и рассеянности на всех действиях и начинаниях...

Минует несколько десятилетий - и "белые негры" Средней Азии, возможно, сами превратятся в тени, в недостоверное воспоминание о русском присутствии в этом крае. История никого и ничему не учит. Но вспомнят когда-нибудь и о них.

Вадим Муратханов