Весеннее наступление талибов на юге Афганистана наглядно демонстрирует: свержение их режима в Кабуле отнюдь не привело к исчезновению этого религиозно-политического движения. Правда, его основные силы базируются теперь не в Афганистане, а в соседнем Пакистане, точнее в примыкающем к афгано-пакистанской границе населенном пуштунами районе Вазиристан. Именно здесь, где власть Исламабада слаба, а санкционированные исламом родоплеменные структуры сильны, талибы хотят создать независимое исламское государство.

Ситуация в Вазиристане опасна и для Афганистана, и для Пакистана, который уже давно выступает не союзником, а противником талибов. Недавно Исламабад предложил соорудить систему заграждений, своеобразную оградительную стену на пакистано-афганской границе. Сделанное, по словам президента Пакистана, "в целях предотвратить передвижение наркоторговцев и талибов", это предложение, казалось, должно было бы встретить позитивный отклик в Кабуле. Однако президент Афганистана Хамид Карзай отверг его. Оградительная стена, по словам Карзая, не решив проблему проникновения бандформирований с территории Пакистана, в то же время разделит не только племена, но и семьи.

За позицией Кабула стоит старая проблема т.н. "линии Дюранда": проведенная англичанами между Афганистаном и их владениями в Индии в конце XIX века, она "разрезала" территории пуштунов и белуджей. Возникнув в 1947 году, Пакистан считает эту линию государственной границей. Афганистан же сделать это отказывается. За непризнанием "линии Дюранда" скрывается отнюдь не стремление Кабула к экспансии (как нередко утверждают его противники), а желание привлечь симпатии пуштунов, самой крупной этнической группы многонационального Афганистана. И здесь постоянная демонстрация приверженности панпуштунским идеалам играет далеко не последнюю роль. Поскольку же во главе афганского государства стояли, как правило, также пуштуны, такой курс выглядит вполне логичным. Тем более что пакистанские пуштуны и белуджи, влиятельные национальные меньшинства в Пакистане, требуя то широкой автономии, то независимости, охотно опирались на Афганистан.

Под давлением межэтнических противоречий Пакистан однажды уже разваливался (в начале 70-х годов ХХ века на месте его Восточной провинции возникло новое государство Бангладеш). Поэтому "афганская подпорка" пуштунского и белуджского национализма не могла его не тревожить. Средством нейтрализации этой угрозы служила поддержка в Афганистане пуштунских исламских фундаменталистов и местных этнических противовесов пуштунской власти. Фундаменталисты, выступая за исламскую революцию (радикальное перераспределение власти и собственности), отрицают существование пограничных проблем между мусульманскими странами. Что же касается этнических противовесов власти пуштунов, то здесь главное место отводилась таджикам, второй по численности этнической группе в Афганистане. Белуджи в этом "раскладе" оставались как бы "за скобками". Ведь они в Афганистане составляют незначительную часть населения.

Годы пребывания у власти афганских коммунистов – время расцвета этой политики. Оттолкнув от себя большинство и пуштунов, и непуштунов, Кабул создал весьма благоприятные условия для "игры" Исламабада. Солидным подспорьем здесь служило и то, что пуштунский национализм в Пакистане, по крайней мере, частично, начал разворачиваться в антиафганском направлении. Белуджский же национализм, напротив, сохранил свою прокабульскую направленность. После ухода с политической арены афганских коммунистов ситуация стала меняться. Пуштунские исламские фундаменталисты, набравшие немало очков в борьбе с "неверными", быстро их растеряли. Революция под зеленым знаменем импонировала афганцам немногим меньше, чем под красным. В то же время переход Кабула в руки таджиков развязал дезинтеграционные тенденции среди многонационального населения Афганистана, которые затронули и местных пуштунов. Их стихийное воссоединение с пакистанскими "братьями" через "линию Дюранда" представляло для Исламабада серьезную угрозу.

Противодействуя ей, Пакистан способствовал возникновению движения "Талибан". Выступая за восстановление старых форм распределения власти и собственности и опираясь, прежде всего на пуштунов, оно стало довольно быстро объединять Афганистан. Однако проникнув на территории, населенные непуштунами, талибы явно вышли за рамки, отведенные им Исламабадом. Первоначальный замысел Пакистана, видимо, заключался в создании, хотя и единого, но в принципе весьма рыхлого государственного образования федеративного типа. При этом пуштуны, даже в случае своего утверждения в Кабуле, должны были бы считаться с фактически автономными непуштунскими силами. Таким образом, жесткая позиция Афганистана по "линии Дюранда" (что, так или иначе, подчеркивало особое положение пуштунов в государстве) была бы невозможна. Естественно, новое объединение Афганистана сильной пуштунской властью неминуемо грозило ее возрождением.

Нежелание "Талибана" считаться с Исламабадом привело к растущему отчуждению между ними. Поэтому и их разрыв после терактов 11 сентября, в которых участвовали союзники талибов – международные террористы, носил отнюдь не конъюнктурный характер. Свержение Соединенными Штатами режима талибов вновь разделило Афганистан на отдельные региональные и этнические "квартиры". Правда, формально во главе афганского государства стоит пуштун Карзай, которого поддерживает и американское, и международное военное присутствие. Однако "собирание" Афганистана вокруг Кабула идет крайне медленно.

В этих условиях пуштунская и белуджская проблемы в Пакистане вновь обострились. Что же касается пуштунского национализма, то он не только по-прежнему "разрывается" между про - и антикабульскими тенденциями, но и частично скрещенный с талибами приобретает все более самодовлеющее значение. Противостоя как Афганистану, так и Пакистану пуштунский национализм становится новым, причем серьезным, фактором политической жизни Среднего Востока. На этом фоне особняком стоит белуджский национализм, сохраняющий стойкую антисламабадскую, прокабульскую направленность.

Александр УМНОВ