Ровно сорок лет назад – в третьей декаде июня 1966 года произошло знаменательное событие: состоялся визит в СССР президента Франции генерала де Голля. Это был не рутинный визит высокопоставленного западного лидера. Он знаменовал качественно новый поворот во французской внешней политике, обозначил серьезные изменения в геополитическом раскладе сил в Европе и, наконец, стал началом целой исторической эпохи, получившей название Detente – разрядка

La France vient du fond des ages –
Франция происходит из глубины веков.
Шарль де Голль

В Москве де Голль провозгласил культурное, цивилизационное и, по-видимому, геополитическое единство Европы, говоря его словами – "от Атлантики до Урала". По тем временам это был чрезвычайно смелый шаг. Чтобы его оценить, следует вспомнить, в какой исторической обстановке он был сделан. Противостояние между СССР и США в ядерной сфере шло по нарастающей; бушевала война в Индокитае; на Ближнем Востоке враждующие стороны с помощью супердержав наращивали военные мускулы; в Европе враждующие блоки не признавали существование двух немецких государств; послевоенные границы ставились под сомнение.

В условиях, когда лидер одной из ведущих западных держав протянул руку Советскому Союзу, такой жест стал сенсацией. Эта политика с легкой руки де Голля получила название "разрядки напряженности". Эпоха разрядки продолжалась целых полтора десятилетия – до 1981 года. Но визиту де Голля в Советский Союз предшествовали другие важные события, без которых был неясен его основной геополитический замысел: за три месяца до этого Франция вышла из Организации Северо-Атлантического Договора – НАТО.

Атлантический бунт

>История выхода Парижа из НАТО имела достаточно длительную предысторию. Она началась фактически сразу же после создания Пятой республики и прихода к власти де Голля. Еще в 1958 году генерал направил американскому президенту Эйзенхауэру и британскому премьеру Макмиллану секретный меморандум, в котором потребовал предоставить Франции равное право голоса и для этого создать своеобразный "атлантический триумвират" в составе Вашингтона, Лондона и Парижа для принятия совместных решений, имевших стратегическое значение для западного блока. Англосаксонская директория фактически проигнорировала требование французского лидера, в унизительной форме дав понять, что со страной, не располагающей атомным оружием, завязшей в войне в Северной Африке, нельзя решать вопросы высокой политики и глобальной стратегии.

Этот урок со стороны англосаксов де Голль, воспитанный с юности на принципе "французского величия", усвоил твердо. С этого момента он прилагает неимоверные усилия, чтобы вернуть Франции былое значение, и в качестве своего политического завещания передает этот принцип своим преемникам. Он берет под свое личное и полное руководство все вопросы внешней политики, которую позднее назовут "личным доменом генерала де Голля". Для начала французское правительство интенсифицирует военную атомную программу и в 1960 году производит первый ядерный взрыв в Алжире. Затем генерал заканчивает войну в этой колонии, стоившей Франции колоссального напряжения сил.

Но решающим шагом, направленным против англосаксонского влияния в Европе, стало сближение с ФРГ. Речь шла о создании континентально-европейского блока в составе Франции и Западной Германии (ось Париж – Бонн), который официально был оформлен в 1963 году. Достигнутые договоренности носили беспрецедентный характер по уровню военно-технического, военно-политического и стратегического сотрудничества между двумя странами, еще недавно считавшимися заклятыми врагами. В том же году де Голль заявил о решимости Франции не допустить присоединения Англии к Европейскому Экономическому Сообществу, присвоив ей эпитет, ставший историческим, – "троянский конь США в Европе". Континентальный проект де Голля начал приобретать зримые очертания. Естественно, в качестве лидера будущего Евросоюза он видел прежде всего Францию. Но политические и экономические реалии того времени (как и сейчас) ставили жесткие пределы процессу восстановления "величия Франции". ФРГ не собиралась ориентироваться исключительно на Париж, имея обязательства и интересы, связанные с НАТО и США, и поддерживая собственный диалог с Лондоном.

Понимая, что в рамках НАТО, где абсолютно доминировали Соединенные Штаты, голос Франции не будет обладать существенным весом, в марте 1966 года французский президент идет на беспрецедентный шаг: он направляет в Белый дом послание, по сути – ультиматум, в котором требует пересмотра всего комплекса отношений внутри альянса и перехода иностранных (то есть американских) войск на территории республики под французское командование. Ответ из Вашингтона последовал в течение четырех часов и означал – нет. С этого момента Париж в оперативном порядке выводит из подчинения союзного командования свои войска в Германии, отзывает своих представителей из объединенных штабов альянса и требует, чтобы к июлю иностранные войска покинули французскую территорию. Так что в тот момент, когда де Голль возвращался из Москвы в Париж, натовские и американские структуры в спешном порядке, больше напоминавшем бегство, покидали Францию и перебирались в Брюссель. Франция провозгласила новый геополитический принцип своей политики: оборона по всем азимутам.

На этом фоне визит де Голля в СССР многим представлялся поворотом на 180 градусов. Французские правые кричали о предательстве де Голлем общих атлантических ценностей, в Соединенных Штатах началась невиданная прежде антифранцузская кампания. Союзники Франции прибегли к политическому и экономическому шантажу (требования компенсации за эвакуированные базы), но упрямый генерал гнул свою линию. Разумеется, выход Франции из военной структуры НАТО вовсе не означал полного разрыва Парижа с западным блоком. Франция продолжала оставаться союзником в политической области и по принципиальным проблемам всегда солидарно выступала со всем западным альянсом. На этот счет позднее сложилась американская поговорка о том, что "Франция больше всех протестует (против действий США), но когда дело доходит до голосования, всегда голосует "за".

От величия к влиянию

Тем не менее традиция самостоятельности Франции на мировой арене и дистанцированности от США, заложенная Шарлем де Голлем, продолжала оставаться одним из ведущих принципов, пусть порой декларативным, внешней политики Елисейского дворца. В этой связи наряду с укреплением франко-германского тандема отношения с Советским Союзом как противовесом американскому доминированию играли для Парижа значительную роль. Для Европы советско-французский геополитический флирт сыграл судьбоносную роль. Стали возможными решение "немецкого вопроса", легитимизация послевоенных границ, снижение напряженности между двумя блоками. Начался общеевропейский диалог, который в конце концов привел к созыву Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ).

Шарль де Голль, ушедший в отставку в 1969-м и покинувший мир годом позже, ничего этого не увидел. В этой связи возникает вопрос: насколько был искренен великий французский лидер в своем сближении с Советским Союзом? Из мемуаров его соратников известно, каким шокирующим для него было личное знакомство со "сталинской гвардией" во время его первого визита в Москву в 1944 году. Надо полагать, что и обновленное, коллегиальное брежневское руководство не могло вдохновить отпрыска аристократического рода на глубокую симпатию к коммунистам. Но в обоих случаях де Голль шел на сотрудничество с теми, кого у себя дома считал политическими и идеологическими противниками, ради своей грандиозной идеи – вернуть Франции былое величие. Что конкретно подразумевал генерал под этим, до сих пор не совсем ясно.

С военной точки зрения, Франция перестала быть мировой державой в июне 1940 года, когда немецкие войска прорвались к Парижу. Литературное величие Франции осталось в XIX веке; во второй половине века ХХ язык Расина и Корнеля стремительно терял позиции как язык всемирной дипломатии и мировой политики. С экономикой также все ясно: несмотря на послевоенный подъем, Франция давно перестала быть ведущей экономической державой. Оставалось нечто неуловимое, что трудно было передать в точных военно-стратегических или финансово-экономических категориях. Поэтому не случайно преемники де Голля предпочитали говорить не о "величии", а о "влиянии Франции".

При президентах Ж. Помпиду и В. Жискар д’Эстене начался постепенный демонтаж наследия основателя Пятой республики. Следует отметить, что поначалу его преемникам было сложно выработать собственный внешнеполитический курс, настолько над ними довлела тень де Голля. Но постепенно во внешнюю политику Елисейского дворца стали вноситься серьезные, порой принципиальные коррективы. Правительство Помпиду решилось на девальвацию "тяжелого франка", любимого детища де Голля. И в дальнейшем Париж стал более тесно координировать свою валютно-финансовую политику с Вашингтоном и Бонном. В 1973 году Помпиду дал добро на вступление Великобритании в ЕЭС, что было полным забвением кредо де Голля, дважды блокировавшего прием Англии в европейские экономические структуры.

Но в одном и Помпиду и Жискар д’Эстен оставались верны голлистскому курсу: сохранение хороших отношений с Советским Союзом и проведение самостоятельной линии на Ближнем Востоке, что порой означало занятие Парижем жесткой проарабской позиции (в 1968 г. де Голль даже ввел эмбарго против Израиля). В течение 1970-х годов Париж и Москва осыпали друг друга комплиментами и стремились представить свои отношения в качестве образца и примера для подражания политики разрядки.

Все изменилось в 1981 году. К власти в Елисейский дворец пришел президент-социалист Франсуа Миттеран. В это же время в Белый дом пришел Р. Рейган, провозгласивший борьбу с "империей зла", а Советский Союз, управлявшийся дряхлеющими лидерами, завяз в Афганистане. Миттеран, несмотря на то, что он был представителем левых сил, проявил себя как исключительный "атлантист". Он сразу же взял курс на сближение с НАТО и США в военной области, способствовал приему в альянс Испании и де-факто восстановил членство Франции в Северо-Атлантическом союзе. При этом в Париже нарастала антисоветская риторика, которую в Москве не слышали с середины шестидесятых годов.

В эпоху Миттерана Франция фактически присоединилась к развязанному Рейганом второму "изданию" холодной войны и приняла активное участие в похоронах разрядки. Находясь у власти полтора десятилетия, Миттеран оказал огромное влияние на политику Франции. За это время произошло объединение Германии, которое Париж после некоторых сомнений поддержал. Исчез Варшавский Договор, что автоматически поставило под вопрос целесообразность существования НАТО, и наконец, распался СССР, прежний партнер по разрядке. Франция приняла участие в первой войне в Персидском заливе в качестве полноценного военного союзника. Наступила новая эпоха. Геополитические и внешнеполитические интересы Франции требовали выработки новой стратегии. Но произошло ли это?

Между Европой и Евразией

В новых геополитических условиях, в которых оказалась Европа после окончания холодной войны, для Парижа еще более выросло значение европейского направления. При этом ситуация для Франции усложнилась новыми факторами: партнер по европейской интеграции – Германия увеличила свой вес благодаря поглощению ГДР, на повестке дня встала дальнейшая судьба центральноевропейских государств, которые рвались в ЕС и НАТО, радикально изменились параметры и сами понятия безопасности в постконфронтационный период. В этих условиях Париж и Бонн пробуют нащупать новые измерения европейского проекта. Еще в конце 1989 года в переписке Ф. Миттерана и германского канцлера Г. Коля появляется первый план по созданию европейской конфедерации. Как известно, уже в начале 1990-х годов оба государства взяли открытый курс на создание чисто европейских структур безопасности в рамках ЕС и ЗЕС (Западно-Европейский союз).

Эта концепция нашла отражение в историческом Маастрихтском договоре 1992 года, где впервые говорилось о формировании собственной, независимой от США и НАТО, внешней политики и обороны будущего Евросоюза. Фактически эта политика была повторным изданием голлистской концепции геополитически сильной, единой и независимой Европы. Однако вопрос о лидерстве Франции уже не стоял. В течение 1990-х инициатива все больше переходила к Бонну/Берлину. В этот период Париж пробует различные геополитические комбинации, которые могли бы вернуть Франции прежнее влияние. Это такие оси, как Париж – Берлин – Москва, Париж – Берлин – Варшава или Париж – Берлин – Лондон. Но все они демонстрировали, что Франция уже не в состоянии монопольно формировать геополитическую повестку дня Европы. "Мотор европейской интеграции" – ось Париж – Бонн превращалась в ось Берлин – Париж с уверенным лидерством ФРГ.

У объединенной Германии в 90-е годы резко расширился ареал геополитического (но замаскированного под экономическое) влияния – вся Центральная и значительная часть Восточной Европы. То есть местами шло возвращение к старой геополитике конца XIX – начала ХХ веков. Франция не стала исключением: Париж интенсифицировал свои интересы в Северной Африке и Средиземноморье. Но в целом общая геополитическая линия Франции была ясна: это был курс на максимально глубокую внутреннюю и внешнюю интеграцию Евросоюза. Приход к власти Жака Ширака, являвшегося голлистом по своему политическому происхождению, ускорил курс на единую европейскую военную и внешнюю политику. Правда, долгое время этот вопрос оставался в большей степени предметом риторики, чем реальных действий. И только в 2000 году на саммите в Ницце дело несколько сдвинулось с мертвой точки: было принято решение о конкретных шагах в этом направлении.

В это же время с подачи Берлина возникает дискуссия относительно создания европейской федерации. Поначалу Париж хранил молчание, что было вызвано очевидной несогласованностью немецкой инициативы. Но после паузы Ширак включился в процесс и был вынужден поддержать идею Й. Фишера о создании единого европейского государства. В конце концов автором европейской конституции, с блеском проваленной французскими избирателями в прошлом году, стал именно ветеран французской геополитики, бывший президент В. Жискар д’Эстен.

Таким образом, на сегодняшний день ситуация с единой Европой, объединенной под мудрым руководством Франции и ее союзника Германии, кардинально изменилась. После объединения Европа оказалась расколотой на "старую" и "новую"; не удалось принять евроконституцию; единая внешняя и оборонная политика оказалась фактически проваленной. И главное – Франция и Германия из мотора европейской интеграции превратились в ее тормоз. Это произошло вследствие тех многочисленных, но мало выполнимых инициатив, которыми Париж и Берлин буквально засыпали в последнее десятилетие европейские институты. В результате почти все они остались в лучшем случае только на бумаге. Но в конце концов это вновь стало подтверждением правоты де Голля, который выступал против создания европейской конфедерации – construction apatride (апатридного образования, как он ее называл) – и который ратовал за "Европу отечеств".

Ширак вдохнул жизнь в другую важную составляющую голлистского внешнеполитического наследия – сотрудничество с Россией. Ширак показал, что он признает особые геополитические интересы России на постсоветском пространстве и ее стремление к многополярности. Это был точный геополитический подход, по достоинству оцененный Путиным.

По мере сближения последнего со Шредером, крепла ось Париж – Берлин – Москва. Все значение этой геополитической комбинации по достоинству можно было оценить во время иракского кризиса 2002–2003 годов. Тройка единым фронтом выступила против планов США провести операцию в Ираке без санкции Совбеза ООН. В самый критический момент не Германия и не Россия, а именно Франция открыто пригрозила Америке своим вето. Это было своего рода моментом истины; казалось, что в Елисейский дворец вернулся дух великого де Голля. Впервые после 1966 года Франция открыто выступила против "мегадержавы", как иногда иронично именуют французы Америку. В ответ К. Райс призвала "наказать" Францию (и при этом "игнорировать Германию и простить Россию").

Так есть ли в реальности внешняя политика у Франции на геополитическом уровне? Восточное направление по-прежнему вдохновляет французских стратегов. В 1997 году вопрос об усилении влиянии Франции в Центральной Азии рассматривался в специальном докладе Сената Франции. Помимо широкого спектра проблем в работе был подмечен парадокс: Франция имеет необычайно позитивный имидж среди населения и элит Центральной Азии, но в то же время предпринимает явно недостаточные усилия по расширению своего присутствия в регионе.

Ведущий французский геополитик Э. Тодд, автор известной книги-памфлета "После империи: эссе о распаде американской системы" (2002), ставшей своеобразным европейским ответом Бжезинскому, призывает Европу объединиться с Россией (Евразией) на геополитическом уровне, чтобы совместно эффективно противостоять американскому диктату. Но это, конечно, крайности. При всем значении России для французских геополитических интересов, в ближайшие десятилетия интересы Франции будут сконцентрированы в первую очередь на Европе.

Подходит к концу правление Жака Ширака, французского президента, знающего русский язык и всегда с теплотой относившегося к Казахстану. Вместе с Шираком полностью сойдет со сцены поколение политиков, которые когда-то вместе работали или даже просто видели и слышали Шарля де Голля. На французскую политическую сцену приходит новое поколение, в меньшей степени озабоченное "величием" Франции в том виде, как его понимал великий генерал. Возможно, эти политики просто иначе трактуют французское величие.

Но вот на горизонте маячит фигура Николя Саркози, и в ее силуэте видится что-то знакомое. Но не деголлевское, а скорее – наполеоновское. Итак, величие Франции?..

Мурат Лаумулин
Алматы

№12 (173) 21 июня - 4 июля 2006