"Странный роман" Москвы с Тегераном – не просто голый антиамериканизм.
>У него глубокие корни в революционном прошлом и в повседневном быту обеих стран

Три года назад, когда Соединенные Штаты готовились к последней войне в Заливе, в России влиятельная в ту пору центральная газета опубликовала серию материалов на общую тему "Восток – дело тонкое". Издание это, разумеется, не опустилось до агиток в духе, что-де безыдейным и вдобавок развращенным комфортом наемникам нипочем не одолеть бойцов, вставших под знамена Родины по зову особой духовности (хоть совсем немного спустя, по мере успешного продвижения изнеженных трусов к столице противника, очень похожие по смыслу комментарии начали появляться на тех же самых страницах).

В одной из заметок автор развивал популярный тезис, что основные претензии к Багдаду недобросовестны, поскольку Саддам Хусейн далеко не главная опора международного "исламского" терроризма и не располагает оружием массового уничтожения. С чем, как известно, согласились впоследствии американские власти. Только свою убежденность журналист аргументировал нестандартным образом: исходя не из политических пристрастий диктатора или экономического положения его страны, но из собственных представлений в сфере культурной антропологии. Иракцев он объявил немыслимо древней, потому "исторически усталой" нацией, по большому счету ни на что уже не притязающей и не способной повлиять. То есть, очевидно, счел их кем-то вроде потомков шумеров по прямой линии (последние действительно создали пять тысяч лет назад в междуречье Тигра и Евфрата одну из самых ранних городских цивилизаций). Совсем другое, утверждал он, реальные организаторы и исполнители терактов, саудовские или палестинские арабы, не говоря об афганских пуштунах: те, можно сказать, не только не выдохлись, но толком не вышли из варварства, вот агрессивность у них и бьет через край...

В другом материале собеседник газетчика, работавший на Ближнем Востоке во время ирано-иракской войны, сравнивал народы-соперники. И подводил читателей к похожему выводу: это, мол, персы готовы убивать сколько угодно за свою мечту. А иракцы – совсем наоборот: те больше, как он выразился, "любят умирать".

Шахидский "дедушка" и смерть

Однако с иракскими делами "мировой жандарм" разобрался в общем и целом, хоть настоящего конца пока не видать. Кстати, в ходе этих разборок никакой особой страсти умирать у аборигенов не проявилось, так что непосредственно военный этап прошел если и не совсем в темпе блиц, то, во всяком случае, не затянулся сверх планов.

Но теперь на прочерченной президентом Бушем "оси зла" ближайшим, так сказать, агрегатным узлом оказывается Иран. (Здесь позволю себе небольшое отступление совсем не лирического характера. Решив выяснить, что пишут на сей счет наши державники-антиглобалисты, запросил на очередном сайте – название не задержалось в памяти по причине, которую объясню сейчас же, – поиск по ключевым словам. И получил чертову тучу ссылок... все как одна по Ираку. С географией, стало быть, нелады у народно-патриотического веб-мастера.)

А люди действительно сведущие сейчас нередко предлагают интерпретации, прямо противоположные тому, что рассказывал пару лет назад бывший сотрудник советского торгпредства.

"...Американцы решили погубить Иранскую революцию руками Саддама Хусейна. Воспользовавшись тем, что армия шаха фактически распалась, Саддам в 1980 году внезапно напал на Иран и стал быстро теснить разрозненные иранские части. Хомейни объявил Священную войну, выбросил лозунг "Кровь против оружия" – почти столь же нереалистический, как лозунг Троцкого "Ни мира, ни войны". Хомейни имел в виду, что нехватку современного оружия иранцы должны возместить своими почти голыми руками, своими телами. Для нас слово "шахид" стало теперь почти синонимом слова "террорист". В годы войны с Ираком Иран продемонстрировал подлинный шахидах: десятки, сотни тысяч мужчин записывались шахидами и шли против танков с одними гранатами или покрывали своими телами минные поля. В какой-то момент казалось, что произошло чудо: иранцы вытеснили иракцев и сами вторглись на их территорию. Тогда Вашингтон и Москва в трогательном единении стали поставлять Ираку самое современное оружие... В итоге кровопролитная восьмилетняя война, стоившая обеим сторонам один миллион убитыми, закончилась возвращением к довоенному статус-кво".

И поди тут разберись, кто на самом деле "любит умирать", кто еще что-нибудь. Особенно если вспомнить, что в Иране действует, по-видимому, до сих пор специальный фонд "казни Салмана Рушди", куда в 90-е годы прошлого века энтузиасты этой меры активно несли средства, полученные от продажи не только кровной недвижимости, но также – поскольку свой дом или земельный участок имелся далеко не у каждого – собственных почек, глаз и других органов, пользующихся спросом на "мясном рынке" хирургии. Благо в их стране такие сделки освящены законом.

Однако мрачные шутки в сторону: исторический экскурс взят из статьи серьезного ученого. Анализируя основы модных нынче представлений о "столкновении цивилизаций" исламского и западного мира, Юрий Каграманов не склонен грешить плоской актуализацией истории в "прокремлевском" стиле: скажем, все действия США в этом плане он оценивает с редкой по нынешним временам рассудительностью; и насчет ваххабитов (не тех, что сегодня мечутся по горам Кавказа, взрывая все на своем пути, а настоящих – правящих режимов в большинстве стран Аравийского полуострова) не строит иллюзий. "Если бы ваххабиты просто повернулись спиной ко всем остальным и жили своей, "не запятнанной" чужими прикосновениями жизнью (как это бывало прежде, а кое-где, кажется, бывает и сейчас), от них для Большой истории не было бы ни проку, ни вреда. Но современный ваххабизм до крайности воинствен и агрессивен; джихад для него первее всех остальных задач".

Ворон-однодневка выбирает живую кровь?

Увы, едва речь заходит об Иране, всякая объективность "делает ручкой", сменяясь безоглядной влюбленностью. Например, описывая высокие духовные принципы хомейнистской революции, которым остаются верны даже те интеллигенты (кроме отщепенцев, "давным-давно оказавшихся в эмиграции"), кому не симпатичен Ахмадинежад, Юрий Каграманов замечает, что эта революция, "в отличие от европейских, не пожирает своих детей". Но не могло ли быть так, что вместо нее архиважную задачу выполнил в потребном объеме внешний враг в лице той самой иракской военщины? Да уж если на то пошло, среди десятков тысяч иранцев, погибших в первые годы теократии от рук сограждан, было немало ее "попутчиков" и даже пламенных сторонников, казненных по обвинению в измене.

"Иранцев можно понять, – пишет Каграманов, – если они говорят: "Коль скоро у других стран (таких, например, как Израиль или Пакистан) это оружие есть, почему бы и нам его не заиметь?"". Понять такое, конечно, нетрудно, насчет "заиметь" – несколько сложнее, хотя бы потому, что ни Пакистан, ни Израиль никогда не подписывали Договора о нераспространении. Иран, как и Северная Корея, – подписал. Следовательно, по международным нормам ему прежде следует официально выйти из ДНЯО. А подобный "хлопок дверью" будет расценен по этим нормам как ЧП мирового масштаба, фактически заявление открытым текстом об агрессивных намерениях.

Увенчивать же эту страну духовными лаврами перманентного лидера "мировой исламской революции", а не просто объективного застрельщика процессов 26-летней давности, самого слабого звена рухнувшей системы – примерно то же, что приписывать подобную роль в коммунистическом движении советскому политбюро образца где-нибудь начала 1970-х, когда по правому борту флагмана вовсю цвел евромарксизм, с левого ширился "ревизионизм" под эгидой китайской компартии. Хотя старания Ирана и СССР в раздаче "надежной" клиентеле дензнаков главного противника, вырученных от продажи его же команде единственного ликвидного достояния, можно признать более-менее соизмеримыми, у тогдашнего Кремля оснований почивать на вечнозеленой листве все-таки было побольше; главнейшее из них – "стратегический паритет". Для Тегерана возможность такого паритета хотя бы с маленьким Израилем, как свидетельствуют эксперты, – вопрос даже не долгих годов, а десятилетий.

И уж совсем изумляют дальнейшие соображения ученого: "То, что мне известно, позволяет прийти к определенному, хотя и предварительному выводу: бородатые аятоллы отнюдь не злоупотребляют своими правами вмешиваться во все и вся (а такие права у них есть), напротив, все последние годы их вмешательство в мирские дела является скорее осторожным и достаточно тактичным... задача – надзирать за течением дел в стране с точки зрения того, насколько оно соответствует или не соответствует исламу. Только с этой точки зрения и никакой другой. Ограничение в правах касается, пожалуй, только атеистов и сектантов; христиане, иудаисты и зороастрийцы пользуются полной свободой вероисповедания и не испытывают никаких стеснений". Так их там, видимо, числят по ведомству "традиционных религий"; но интересно, кто в понимании иранских шиитов является сектантом? Впрочем, на советский тоталитаризм это, как пишет автор, и впрямь не очень похоже, зато не чуждо новым российским подходам. Вообще оказывается, главная забота тамошних идеологических служб – "крепость семьи". Конституция же Ирана "в политическом плане мало чем отличается от европейских". Сталинская конституция, как известно, и подавно смотрелась прогрессивнее их всех.

Руководящая и направляющая сила, которая "не злоупотребляет"? Ворон с белоснежными крылышками и жизненным циклом бабочки-поденки, из принципа брезгующий падалью? Или кто забыл, что стряслось с КПСС, как только она перестала лезть во все кастрюли на каждой кухне и попыталась ограничиться узким кругом спецзадач?

Средь частных подробностей бородатого политеса вспоминается, к примеру, такая. Несколько лет назад глава судебной власти Ирана аятолла Мохаммад Йезди дал указание полиции задерживать горожан, выгуливающих своих псов. Какие санкции предполагалось применять к нарушителям, выяснить не удалось, комментарии же духовника были обнародованы: "Выгул собак противоречит исламской нравственности. Держать у себя животных никому не возбраняется, но появляться с ними вне дома – это слепое подражание Западу, оскорбляющее религиозные чувства наших людей". (Советские граждане в массе своей тоже разделяли убеждение, что собака хороша лишь тогда, когда пристроена к делу в комплекте с будкой и цепью. Гнилые интеллигентские штучки с прогулками на поводке жестоко ранили пролетарскую духовность, не говоря уже о том, что четвероногие тунеядцы с регулярностью сезонной непогоды "сжирали все мясо", по праву предназначенное простым труженикам.)

...В одном, безусловно, не ошибся иранолюбивый автор: именно таков исторический выбор народа-богоносца, его идеал общей судьбы. Есть общества, в которых, как у советского рабочего из анекдота, таскавшего железки с родного завода, из любых "деталей" неизменно получается одно и то же. Если покойного Рухоллу Хомейни порой сравнивают с Лениным в иранском варианте, то, наверное, не случаен и местный аналог чекиста с рабочей окраины, любитель крутых заявлений, аккурат сменивший политика, который вроде искренне желал, но не смог разогнать отстой двадцатилетней тьмы карманным фонариком. Отсюда же итоговый вывод: "Если в Афганистане и Ираке американцам удалось добиться некоторых успехов, хотя бы и весьма зыбких, то в Иране их ждал бы полный провал: семидесятимиллионный народ, "нация шахидов", ни в каком случае не даст поставить себя на колени".

Возможно. Хоть практически все то же самое, почти неотличимыми словами, говорилось в свое время и об Ираке, и об Афганистане. Еще раньше – о Югославии.

Секс со священной коровой не бывает безопасным

Близкую позицию: дескать, "тут им не там", отстаивает и другой историк, руководитель Центра кавказских исследований МГИМО Владимир Дегоев. Правда, аргументируя ее несколько иными обстоятельствами: в случае нападения на Иран "волна мирового терроризма поднимется до высоты девятого вала".

В последнем как раз сомневаться не приходится; однако в этом случае само унижение братьев по вере послужит не более чем очередным благовидным предлогом для "канализации" настроений исламских пролетариев усилиями их духовных и военно-технических наставников. Абсолютное большинство этих террористов, как и мусульман вообще, принадлежит к суннитской ветви ислама. А ее традиционные отношения с Ираном братством можно назвать лишь весьма условно: в данный момент – постольку-поскольку сформулирована общая цель "противостоять сатанинской агрессии Запада".

В конце концов и пресловутый карикатурный скандал показывает: чтобы насмерть провиниться перед особой духовностью, вовсе не обязательно бомбить исламские столицы. Сегодня удобным поводом стали дружеские шаржи священной личины, завтра спусковым механизмом новых джихадов могут запросто послужить невместно выпитый стаканчик виски или публично съеденная свиная отбивная, или еще какая-нибудь рекламная картинка с девицей в трусах. Аппетит, извините за невольный каламбур, приходит во время еды. Точнее, растет с каждым удавшимся укусом.

Вот только заветы конкретных вероучений с их неповторимой самобытностью здесь будут, как всегда, совершенно ни при чем. Ведь и не одна масштабная резня из учиненных за последние полвека приверженцами "самой миролюбивой религии" – индуизма – начиналась сельскими слухами, будто в соседней деревне мусульмане "убили и съели священную Нандини". То есть корову. Стоит заметить, что у индусов эти животные, несмотря на свой культовый ранг, в большинстве бесхозны и не получают ни малейшего ухода. Подобно бездомным псам, святыни круглый год "пасутся" на базарных свалках, в местах же, где нет такой возможности, тысячами гибнут при сильной засухе.

А в наших пенатах известный православный конспиролог Александр Дугин признался как-то раз, что едва ли не больше всего на свете его личностное достоинство оскорбляется... пропагандой безопасного секса. Ибо таковую геополитик решил считать не столько рядовой мерой медицинской профилактики, для которой, понятно, "нет ни эллина, ни иудея", сколько специальным изобретением злокозненного американского либерализма.

Тот же Дугин в свое время поусердствовал немало, убеждая родимую власть создать фантастический альянс сразу с Шираком, Шредером, Ху Цзиньтао и Хатами – против США и Великобритании, чьим союзником он объявлял "ваххабитский ислам", то есть любые структуры и организации, так или иначе поддерживаемые Эр-Риядом. Последнюю идею квалифицированный начетчик не столько самостоятельно извлек на свет, сколько спаял из трудов нескольких французских политологов; согласно этому компаунду, сунниты, тем более ваххабиты, "утратили свои сакральные истоки", зато шииты с исмаилитами – носители подлинно евразийской духовности, наши потенциальные друзья. Трудно сказать, в какой мере адресат воспринял да и просто сумел понять дугинскую теорию; но в свете ее применительно, например, к Чечне Салман Радуев являлся "атлантистом, ориентированным на саудовцев", Аслан Масхадов – "проиранским автохтоном". Уничтожили обоих, не считаясь с тонкостями метафизики: важней святых начал грешные концы, иже должны быть убраны. Полностью автохтонными остаются, по Дугину, здравствующий Рамзан Кадыров да изваяние его родителя на грозненской площади (как судачат столичные сплетники, переделанное методом профессора Доуэля из заготовки великого Сталина, с которой Зураб Церетели поторопился не в меру). Никаких других "благородных ариев" для товарища Путина там, похоже, больше нет.

Кокетство под паранджой

Нынешний духовный лидер Ирана Али Хаменеи явно понимает толк в важнейших искусствах. Современный кинематограф этой страны, который европейские законодатели экранной моды воспринимают пока в основном как чистую экзотику, настоящие знатоки нередко сравнивают со знаменитым итальянским неореализмом. Подозреваю, не менее точной на свой лад могла бы оказаться и параллель с лучшими образцами советского кино многих десятилетий: "интеллигентный фасад неинтеллигентной власти"... А, к примеру, о театре аятолла Хаменеи высказался однажды так: его задача "в Исламской республике должна быть в изображении страдающих и угнетенных людей". В общем, тоже как бы реализм, но с нашлепкой "соц". Или – в совсем уж "желудочных" терминах левой польской интеллигенции минувшего века – realizm proletariacki.

Свидетельство это добыл не историк или политолог, а режиссер Александр Родионов, съездив в Тегеран на театральный фестиваль в поисках оригинальных пьес для новых постановок. К счастью, последние, как оказалось, там далеко не всегда создаются по рецептам "сапожников слова". И ему иранский тоталитаризм тоже представляется "мягким и незаметным", словно воспроизводящим атмосферу и декорации нашего застоя. Официальные гиды ежедневно сдают подробные отчеты об общении с гостями; к одному из сопровождающих вдруг подходит человек в штатском и делает выговор: дескать, зачем водил иностранцев на неподходящий фильм (о том, как девушка, насильно выданная замуж, в сердцах отлупила шваброй постылого старика и заодно его собаку). Случайный знакомый совершает акт то ли гражданского мужества, то ли просто бесшабашного фрондерства, признаваясь приезжему из России: I love America!

"На улице в Тегеране серые низкие дома европейской постройки, цвета Нового Арбата в Москве; редко между ними маленькие дворцы с греческими портиками: занятые военными ведомствами или разрушенные. Слепые торцы закрашены цветными плакатами: если это не Хомейни, Хаменеи (они же – на портретах по сторонам главной сцены городского театра), то герои и жертвы войны с Ираком. Одиозное для нас слово "шахид" в топонимике города – как "Герой Советского Союза" в топонимике России. Прохожие в неяркой одежде – та же московская толпа, только без московских лиц... Женщины в черных мешках торгуют совсем не черным и не скромным бельем – красным, золотым, прозрачным, кружевным и прорезным. Такие же женщины у них это белье покупают. Витрина как возможность познакомиться с бельем иранских женщин говорит иностранцу о многом".

(Эти же вещицы советских гражданок вызвали в середине прошлого века международный конфуз с подачи певца Ива Монтана, которого после того и лишили звания "далекого друга" страны Советов. Но плачевная ситуация с lingerie переломилась как раз на последнем издыхании "оттепели": с начала 70-х цветное бельишко, во всяком случае, в столицах, уже не было проблемой; наиболее продвинутые особы сподобились даже обзавестись так называемой "неделькой".)

В иранском же театре, помимо неглиже, нельзя показывать религиозных и государственных деятелей. В остальном, как и в наши семидесятые, дозволяется довольно многое. Александр Родионов упомянул, например, спектакль, где "в квартиру к паре вламывается духовная полиция с возмущенно ахающей здоровой девушкой-полицейским в черном платье-мешке; на суде пара дает противоположные показания, а потом судью атакует добровольными свидетельствами соседка, видевшая все в подзорную трубу...". Жаль, не обмолвился ни словом, что же именно она углядела и какое решение вынес шариатский суд. Но надо думать, мудрое и справедливое.

Одним словом, всюду жизнь... Как подметил еще раньше в отечественной прессе другой недолгий гость Ирана, даже свои головные мешки дамы ухитряются носить "кокетливо". Преподнес это с умильной симпатией. Что тут скажешь? Откровение пророка о необходимости чем-либо, как-то прикрывать некие "прелести женщин" обладает безупречной логикой. И как таковое не может вызвать протеста. Но паранджа в одном флаконе с кокетством, доступным постороннему глазу, – это, видимо, и есть тот самый пошлейший "совок". С его учением, всесильным своей верностью, с самой передовой литературой по заветам лукавого раба, с нерушимою дружбой товарищей и братьев. С неотвратимостью исторического поражения от собственных мозолистых рук и пролетарского великого ума.

Михаил Глобачев
//№9 - 2006