Эпохи перемен сменяются застоями, но любое благое дело по-прежнему оборачивается своей противоположностью.

Российская история никак не может стать собственно историей. Эпохи перемен в который раз сменяются застоями, государство то распадается, то собирается вновь. Салтыков-Щедрин остается современным писателем, путевые заметки маркиза де Кюстина читаются как репортажи, письма Чаадаева политически актуальны. Тексты выступлений некоторых современных публицистов вполне могли бы принадлежать "пламенным революционерам" 20-х годов или реакционерам времен Николая I.

Россия уникальна, как любая другая страна. Ее уникальность в том, что почти любое дело, которое затевают граждане государства, исходя из самых благих намерений, оборачивается своей противоположностью. Почему? Возможно, потому, что ни власть, ни политически активные люди не знают, как страна устроена. И не хотят этого знать.

Эмпирические исследования отечественной реальности пока редкость. Вместо них тиражируется бездумное применение импортированных теорий, предполагающее, что Россия – такая же страна, как и те, в которых методики созданы. Но независимый исследователь, занимающийся эмпирическим изучением страны, вынужден фиксировать неприменимость стандартных понятийных и методических схем к описанию наблюдаемых феноменов.

Необходимо отделить социальное от этнического

В России не было и нет той экономики, которая описывается в стандартных учебниках. Вместо экономики у нас была и есть ресурсная организация государственной жизни.

Ресурсная политэкономия

Советский социализм был целостной системой управления ресурсами, рационально выстроенной, логически связной и реализованной в системе государственного устройства. Он не умер, вопреки мнению отечественных идеологов и политиков. Более того, очистившись от советской риторики, он возрождается как во многом антисоветский – но социализм, и конфликт между сторонниками разных форм его реинкарнации (от интернационалистов-государственников и православных социалистов до национал-социалистов) – основа многих актуальных идеологических дискуссий.

Задачами Российского государства были и остаются мобилизация и управление ресурсами, которые совсем не товары и ценность которых невыразима в деньгах. Богатство меряется натурой, "чугуном и сталью на душу населения страны". Мобилизация ресурсов заключается в том, что государство (в социалистическом идеале) безраздельно управляет всеми материальными и человеческими потоками.

Ресурсы по-российски скорее сокровища, которые утаиваются природой или людьми. Или нечто бесполезно растрачиваемое природой, в то время как оно должно быть отмобилизовано и употреблено на достижение великой цели. Административно-территориальная, отраслевая и социальная организация нашей страны производна от поиска, добычи и накопления ресурсов, их распределения и потребления. Население, образование, здоровье населения, земля – ресурс. Труд не является в рамках такой организации жизни товаром, он тоже ресурс. И термин "трудовые ресурсы", изобретенный политэкономами социализма, очень точно отражает место и роль населения в организации добычи других ресурсов и их переработке, а значит – и в социальной системе. Трудно назвать то, что в нашей социалистической системе не стало ресурсом. Государство, как Мидас, превращает в ресурс все, что попало в поле реализации великой идеи.

Формой хранения ресурсов является складирование. Запас, как известно любому человеку, пожившему при социализме, карман не тянет, и потому количество ресурсов, накапливаемых государством и его гражданами, огромно.

При ресурсной организации государства ни о каких собственно экономических инструментах определения эффективности речь не может идти в принципе. Вопросы о стоимости, экономической эффективности поставлены быть не могут. А если ставятся, то это симптом эрозии великой идеи и начала перехода от очередной стабильности к очередной депрессии.

Неожиданной для отцов-основателей социализма стороной интеграции экономики и социальной жизни в целостность ресурсного государства стало то, что кризисы – дефициты в синкретической социалистической системе чреваты, если не принимать репрессивных мер, ослаблением государства, иногда – его распадом. Происходит это из-за того, что консолидированные социалистическим государством ресурсы используются неэффективно. Причем неэффективность в основном связана не с дефектами планирования, а с тем, что ресурсы используются нецелевым образом или просто расхищаются.

Единственным способом борьбы с нецелевым использованием и хищением ресурсов (кроме массированной пропаганды честного труда и клеймения расхитителей) стали репрессии, которые суть действия государства, наказывающие за то, что ресурсы, предназначенные для одного дела, были израсходованы на другое или просто украдены.

Репрессии при советском социализме примерно такой же инструмент управления ресурсной организацией государства, как политика учетной ставки при капитализме. "Посадки" могут быть массированными (массовые репрессии) или локальными в зависимости от задач, которые ставятся государством, но при социализме они всегда остаются формой регулирования ресурсных потоков, а не результатом применения закона, перед которым все равны.

Сотовая связь

>Ресурсное государство напоминает соты: множество ячеек, через границы которых идут ресурсные потоки – и в моменты пересечения границ превращаются в товары и деньги. Ячейки вложены друг в друга, и самая большая ячейка – государство. Границы между ячейками необходимы для организации учета и контроля за потоками ресурсов.

Задача государственного аппарата заключается в поддержании границ, так как они дают возможность управлять потоками ресурсов и вести административный торг по их распределению и перераспределению. Но установление границ всегда нарушает социальную справедливость и вводит неравенство разграниченных фрагментов государственного устройства. Идеологическая задача государства в целом (в отличие от аппарата государства) – ликвидация границ, установление социалистического равенства всего и вся, соблюдение социальной справедливости.

Собственно, это противоречие между целью и механизмом ее достижения, между государственной идеологией и аппаратом государства было основным при советском социализме. Страна в ее лучшие, по мнению властных политиков, времена была полностью унифицирована и отмобилизована, в то же время она была фрагментирована и рассечена многочисленными границами, в том числе и границами между социальными стратами. И на границах между стратами, между отраслями, регионами и всеми другими элементами государственного устройства оказывались необходимыми операции по преобразованию ресурсов в товары и деньги, так как без них невозможны учет и контроль за распределением.

Сейчас, в отличие от советских времен, деньги стали ресурсом, так же как сырье. Существенным отличием современной ресурсной организации государства от советской стало и то, что конвертируемым ресурсом при новой власти является властный статус. Торговля статусами в системе государственного устройства (в отличие от СССР, где была громоздкая, но эффективная система номенклатуры и кадрового резерва) – самый, наверное, высокодоходный ресурсный бизнес. Другие ресурсы, в том числе и деньги, без статуса теряют в цене. Должности государственной службы, а также приравненные к ним должности в политических партиях и организациях, представительских органах власти представляют собой самое выгодное вложение капиталов, сформированных при приватизации и потому подверженных многочисленным "политическим рискам".

Количество богатых людей в органах власти, как и количество людей, ставших богатыми благодаря властному статусу, демонстрирует осознание активной частью населения того, что не подкрепленное статусом богатство столь же виртуально, как и рубли. Именно государственный статус – должность – дает доступ к распоряжению другими ресурсами, то есть к участию в собственно государственной жизни.

Функции денег, сырья и статусов в нашей социальной системе таковы, потому что ресурсная организация государства никуда не делась. Она мимикрировала под рынок, но в рыночных формах ей тесно. Управление ресурсами уже сейчас является основной, политически наиболее приемлемой и перспективной для постсоветской России формой организации социальной жизни. Она базируется на новых постсоциалистических ресурсах: деньгах, сырье и властных статусах.

Однако есть неразрешимое противоречие между этими формами распоряжения ресурсами и складывающейся идеологией полного огосударствления ресурсопользования. Богатые, властные и распоряжающиеся сырьем граждане государства понимают, что если концентрация ресурсов государством продолжится, то они неизбежно подпадут под социалистические регулирующие мероприятия, чистки и репрессии. Прежде всего потому, что их богатство сформировано на основе похищенных у государства ресурсов. И вопрос о том, как остаться богатыми и сохранить свободу, служит предметом бесконечных дискуссий между представителями элиты нашего общества.

Самоуправление ресурсами или их расхищение
В принципе социалистические ресурсы можно превратить в товары и деньги очень просто – если их расхищать: красть, запасать вне нормативов для обмена или продажи, отчуждать силой, брать гоп-стопом. Иных форм доступа к ресурсам, кроме расхищения и кражи, не существует. В политэкономическом смысле расхищение ресурсов являются нелегитимным способом перераспределения ресурсов, обеспечивающим их личное или групповое потребление.

В стабильные времена, когда государство процветает, расхитители латентны, повсеместны, но разрозненны. Тем не менее государство борется с ними. Количество репрессированных за хозяйственные преступления при советском социализме было существенно больше количества политических зэков.

Расхитители ресурсов различаются по способу их отчуждения у государства. Есть расхитители – воры, распространенные в популяциях работников отраслей народного хозяйства. Есть расхитители, специализирующиеся на гоп-стопе, – бандиты. Чаще всего они родом из силовых структур. И есть расхитители – удельные князья, специализирующиеся на присвоении номинально государственных ресурсов за счет их прикарманивания, утаивания от государства.

Расхитители в периоды процветания государства скрыты в социальном ядре, замаскированы в государстве, однако при ослаблении государства ранее адекватные функционеры начинают воровать – торговать краденым, гоп-стопничать так, как будто всю предыдущую жизнь готовились к этому. Ведь никакой иной функции, кроме как концентрация и распределение ресурсов, они выполнять не могут по определению. И эти группы как целое и члены групп как индивиды бесцельно и безыдейно начинают растаскивать государственные ресурсы и накапливать свои – как только появляется такая возможность. Отчуждение ресурсов у государства становится для них самоцелью.

Расхитители ресурсов обычно связаны между собой. Во времена процветания государства вертикальные – межуровневые – связи возникают только между разноименными "специалистами" по расхищению ресурсов. Воры одного, областного, например. уровня связаны "снизу" с удельными князьями районного масштаба, а "сверху" их прикрывают силовики республиканского и союзного уровня. КПСС очень строго следила за тем, чтобы не формировались межуровневые группировки, состоящие из одних воров, одних бандитов-силовиков или, не дай бог, из удельных князей – партийных и советских бонз. Чем последние опасны, показал опыт Беловежских соглашений.

Нестабильные времена в значительной степени таковы, что при них возникают связи между одноименными расхитителями разных уровней, то есть формируются "преступные сообщества". Такие межуровневые образования, состоящие только из удельных князей, только из воров или только из бандитов, получают существенные конкурентные преимущества при расхищении ресурсов. "Организованная преступность" и есть такие союзы между разноуровневыми расхитителями государственных ресурсов.

Ресурсная организация без идеи
Новейшая история России началась с бунта региональных руководителей, которые сочли возможным сами торговать сырьем, со свертывания отраслей экономики бывшего СССР в купечески-воровские структуры и в приватизации государственного силового ресурса множеством отраслевых и региональных структур. Нарушился исторически выверенный баланс между расхитителями ресурсов. Возникли новые региональные мафии, не знающие исторической традиции. Появились новые неинституализированные бандиты, на базе союзных структур возникло множество воровских контор. 90-е годы были временем, когда эти осколки бывшего СССР притирались друг к другу, формировали локальные институты согласования интересов. Не обошлось без стрельбы, как известно. Но в конечном счете части разрубленной гидры срастаются в старую форму, единственно возможную. Не хватает только консолидирующей идеи, политического оформления союзов между расхитителями ресурсов и некоего аналога центрального стержня ресурсного государства – типа руководящей роли партии.

Симон Гдальевич Кордонский, заканчивает новый труд. С любезного разрешения автора мы публикуем ряд тезисов готовящегося исследования.

26.09.2006