Проявление Востока
// Макс Пенсон в Галеев-галерее

Аксакалы советского классика Макса Пенсона до сих пор завораживают женщин

В московской Галеев-галерее открылась выставка фотографа Макса Пенсона. Он прославился в 1930-х и был забыт после смерти в 1959 году. Архив фотографа чуть не погиб во время ташкентского землетрясения в 1966-м. Его буквально откопали и отреставрировали дочь фотографа Дина и ее муж Файзулла Ходжаев. В конце 1990-х Московский дом фотографии устроил персоналки Пенсона в Париже и Риме. В Галеев-галерее представлены новые находки: авторские отпечатки, а также стеклянные негативы, с которых была выполнена современная печать. Рассказывает ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.

>Художник по образованию, Макс Пенсон увлекся фотографией и с конца 1920-х работал фотокорреспондентом узбекской газеты "Правда Востока". Каждый день "вездесущий Пенсон", как называл его Сергей Эйзенштейн, торопился "на этюды". Он выполнял редакционные поручения, но не переставал искать сюжеты "для себя". И тут все не всегда получалось предсказуемо. Конечно, особо приветствовались репортажи вроде "Приема в колхоз последнего единоличника", ведь нужно было задокументировать тот факт, что единоличников не осталось. А весь восточный колорит ценился в неизменном советском обрамлении. Чтобы, например, митинг и транспаранты со словом "balsvek", написанным по-узбекски. Однако по-настоящему прославил Макса Пенсона кадр, который по тем временам считался довольно рискованным: молодая улыбающаяся узбечка кормит грудью младенца. Эту фотографию из скромной "Матери" переименовали в символичную "Узбекскую мадонну" и в 1938 году премировали на Парижской всемирной выставке.

Он успевал повсюду, сначала с громоздким ящиком и хрупкими стеклянными пластинами, потом – с "Лейкой". Производственный процесс поэтизировал. Кажется, и организаторы выставки тоже увлеклись этой геометрией механизации. По соседству оказались бесконечные заводские шестеренки, затем – гусеницы тракторов и колеса деревянных телег. Замыкает "процессию" мальчик с трогательным учебным пособием: на железном круге кропотливо вырезаны слова "центр", "хорда", "касательная".
Здесь же представлены и другие традиционные темы фотоавангарда 1930-х годов. Например, много спортивных сюжетов. Военную мощь державы олицетворяют советские женщины бальзаковского возраста: не снимая своих элегантных шляпок, дамы азартно глядят в прицелы винтовок. А вот доблестным красноармейцам устроили походную библиотеку: не глядя на лозунг "Занимательная книга – лучший отдых на привале", бойцы все больше курят и почитывают газетки.

Восточные сюжеты Макса Пенсона, как и положено, "дышат негой". Уже из необычайного успеха местной "мадонны" следует, что самые выигрышные темы – "раскрепощенные", но все еще таинственные женщины Востока. Рядом – детишки с лукавыми улыбками и крупные планы умудренных аксакалов: фотохудожник не забывал никого. Живя в Узбекистане, он воспевал местную красоту и в то же время умел поиронизировать над штампами восприятия Востока Западом. Многие из его образов литературны: здесь можно найти ироничные картинки в духе Ильфа и Петрова ("Шайтан – черт, арба – телега, шайтан-арба – Средне-Азиатская железная дорога") и строгие портреты платоновских "одухотворенных людей". О том, что пенсоновский документальный репортаж "превращается в искусство", писали еще в журнале "Советское фото" образца 1930-х годов. Удивительно, но с тех пор эта истина не изменилась.

----------------------------------------
"Когда мы утром просыпались, вся квартира была в фотографиях"

ДИНА ХОДЖАЕВА, дочь фотографа Макса Пенсона, рассказала ЛИЗЕ Ъ-НОВИКОВОЙ, каким она помнит своего отца.
– Делился ли с вами отец секретами мастерства?
– Нас в семье было четверо детей. Два брата и я посвятили себя фотографии, но я должна сказать, что отец нас никогда не учил. У него не было времени, кроме того, он считал, что мы должны сами прийти к этому. У всех у нас были свои фотокамеры: он нам их подарил, чтобы не было раздора. Но нас окружала фотография. Ведь каков был его день? Он вставал в восемь-девять утра, занимался обработкой фотографий, которые он делал для ежедневного выпуска "Правды Востока". Затем уходил в редакцию за новыми заданиями. Если заданий не было, он выискивал их сам. Дальше – съемка, и только часов в восемь-девять вечера приходил домой. Не раздеваясь, проявлял пленку, ему был важен результат. Пока пленка сушилась, он ужинал и ложился отдыхать часов до 11. Потом он вставал и до пяти-шести утра печатал и сушил. И когда мы утром просыпались, вся квартира была в фотографиях.
С нами он никогда специально не занимался. Даже когда я его попросила просто показать, как зарядить пленку в кассету, он сказал: "Меня никто не учил, и я тебя учить не буду: доходи до этого сама". Тогда были сложные кассеты, я мучилась, но все же заряжала сама. Занимаясь всю жизнь фотографией, я все же пришла к выводу, что некоторым деталям совершенно невозможно обучить, точно так же как нельзя научить человека рисовать или писать.
– С какими фотоаппаратами работал ваш отец?
– Первоначально он работал на стекле, это был довольно тяжелый фотоаппарат. По нашим меркам это был смешной аппарат, надо было накрыться темным покрывалом, чтобы его перезарядить. Поэтому и фотографии этого периода наиболее статичные. А в 1926 году, когда появилась пленка, он начал работать с немецкой "Лейкой".
– Сейчас архив разбросан по всему миру, на нынешней выставке представлена хоть и важная, но только часть общего наследия. А каков, по-вашему, цельный образ фотографа Макса Пенсона?
– Отцу как художнику всегда хотелось особо отмечать наиболее понравившиеся сюжеты из каждодневной хроники. В свободное время он печатал именно эти кадры в довольно большом по тем временам размере 50 на 60. Их он окрашивал в коричневый цвет, чтобы добиться наибольшей художественности, это называлось вирирование. Он показывал эти фотографии нам, так что мы были первыми его критиками. И на этой выставке есть несколько таких фотографий. Именно это его кредо. То, что ему по-настоящему нравилось, он делал уже для себя, ради своего удовольствия.

27.09.2006